операции немецкими истребителями или штурмовиками.
Такие двухмоторные истребители, когда они имелись в наличии, сопровождали конвои. С этого времени только очень отважные пилоты авиаэскадры Ju-52 после наступления темноты садились на импровизированную взлетную полосу Херсонесского полуострова, чтобы эвакуировать раненых. В течение ночи 10 мая таким образом вывезли тысячу человек.
10 мая 1944 года страшным ударом открылся финальный акт трагедии. Этот удар подтвердил тесную связь воздушных, морских и сухопутных сил при осуществлении боевых действий.
Как только Гитлер отдал приказ, Военно-морской флот начал свою тщательно подготовленную, крупномасштабную операцию по эвакуации. Пройдет ли она успешно? От ответа на этот вопрос зависела судьба, спасение или уничтожение 17-й армии. Первый конвой тут же вышел в море. Путь от Констанцы в Крым занимал одну-две ночи плюс день. Огромная разница в сравнении с Дюнкерком, где британцам в 1940 году удалось перевезти через Ла-Манш целую армию, потому на переправу уходило лишь несколько часов.
10 мая, около 02 часов, к Крыму подошли два транспорта, «Тотила» и «Тея». Они встали в двух милях севернее мыса Херсонес, чтобы не оказаться в пределах досягаемости советской артиллерии. Погрузку осуществили катерами и баржами. «Тея» взяла на борт 5000 человек, «Тотила» — 4000. И тут пришла беда. Под прикрытием истребителей появились советские бомбардировщики. Немецких истребителей рядом не было. В 05 часов 45 минут «Тотила» получила три прямых попадания и загорелась, ее стало сносить в море. Через два с половиной часа она затонула. Спаслись только несколько сотен человек. «Тею» постигла та же участь. Советский торпедный самолет повредил ее настолько серьезно, что около 15 часов она тоже затонула. Здесь спаслись 400 человек — 400 из 5000. Одним ударом было уничтожено восемь тысяч человек. Что же дальше?
17-я армия планировала погрузиться на корабли в ночь с 10 на 11 мая. На позициях оставалось примерно 80 000 человек. Военно-морской флот дал согласие. Вмешался лично Дениц. Отправили все, что было на плаву: в море находилось более 190 немецких и румынских боевых кораблей и торговых судов. Они могли взять на борт 87 000 человек. Более чем достаточно. К тому же к 8 мая на «большую землю» уже отправили много раненых и гражданских, таким образом, на полуострове оставалось только 50 000 человек.
План сработал. Все выглядело не так уж плохо. Однако человек предполагает, а Бог располагает. Неожиданно против Крымской армии восстали небеса, разразился шторм. График нарушился. Командующий флотом в Крыму контр-адмирал Шульц со своими офицерами лихорадочно искали выход. Но что они могли сделать против шторма в 8 баллов? Многим конвоям с почти не годными для плавания судами пришлось вернуться или лечь в дрейф. Другие конвои отстали. Скоро стало ясно, что суда не дойдут до Херсонеса раньше 11 мая. Погрузку, таким образом, пришлось отложить на следующую ночь, с 11 на 12 мая. Но это означало, что херсонесские позиции нужно было держать еще двадцать четыре часа.
Батальоны стояли. Полный ужас этой импровизированной операции стал ясен из донесения генерала Рейнгардта, командира 98-й пехотной дивизии. 10 мая 1944 года противник атаковал особенно яростно, семь раз, каждый раз несколькими волнами. И каждый раз их отбивали. Один пробившийся танк подбили прямо перед первым окопом, он стал прекрасной защитой от пуль.
К вечеру, когда Рейнгардт вернулся с передовой в штаб дивизии, позвонил генерал Гартман, командир 49-го горнострелкового корпуса. Гартмана, преемника генерала Конрада, солдаты называли Железным Густавом.
«Рейнгардт, — говорил Гартман, — Рейнгардт, вы — центр сражения. Если ваш фронт прорвут, для кораблей будет все кончено!»
Разговор слышали офицеры, и поэтому Рейнгардт ответил: «Господин генерал, нет причин для волнений. Сегодня в моем секторе русские предприняли семь атак и семь раз отступили. Они нигде не прорвались. И потом—какие корабли? Я не вижу никаких кораблей. Мы сможем продержать наш сектор еще двадцать четыре часа — пока не подойдут корабли».
После этого генерал Рейнгардт бросился на деревянную скамейку, чтобы хоть немного поспать. Примерно в то же время пришло избавление к другому хроникеру боев в Крыму. Капитан Хенсель в своем дневнике дает следующее описание эвакуации личного состава штаба 17-й армии: «10 мая 1944 года. Форт постоянно обстреливают артиллерия и минометы. Но по подземным проходам можно выйти к обрыву на берегу. В темноте мы спустились по веревочным лестницам и с 01 часу ночи ждали среди скал. Два часа прошло без всяких признаков жизни. Только русские снаряды пролетали над головой в сторону моря. Мы находились в нейтральной полосе. Почти расстались с надеждой. Когда рассветет, будет уже поздно. Но вдруг они появились. Командир по громкоговорителю позвал нас подниматься на борт. В море ждали два торпедных катера, они не могли подойти прямо к берегу, потому что кругом были скалы. К счастью, море не штормило, и мы поплыли на небольших лодках, по восемь человек в каждой. Дело шло медленно, а уже начинало светать. Но наконец мы были готовы выйти в открытое море. Каждый катер принял на борт около 50 человек. На полной скорости мы пошли в юго-западном направлении. Неужели действительно вырвались из ада? Впереди еще оставалось 400 километров с возможными опасностями, такими, как, например, подводные лодки и вражеские самолеты. Берег Крыма медленно исчез из виду в легком тумане утра. Под палубой люди жались друг к другу. Я остался на палубе, кое-как нашел укрытое место рядом с торпедой. Через восемь часов катера вошли в спокойные воды порта Констанца. Мы были спасены».
Тем временем продолжались бои за последние бастионы. Русские возобновили наступление 11 мая. В 20 часов они сосредоточили массированный огонь на пристанях. Через некоторое время сократили дальность, снова начали поливать главную оборонительную линию, потом пошли в атаку по всему фронту. В секторе 98-й пехотной дивизии, у «Артиллерийской горки», им удалось совершить прорыв, его ликвидировали немедленной контратакой.
В течение дня 11 мая все части получили приказы к 23 часам отойти к различным пунктам посадки и окопаться там для самообороны. Приказы были отданы и на тот случай, чтобы войска имели возможность погрузиться на любые корабли, которые смогут найти, если суда не подойдут в указанные места. Ввиду сложившейся ситуации этот приказ, конечно, был необходим, но он также открыл дверь хаосу и панике.
Русские, к счастью, не отследили последнего отхода. Телефонная связь между штабами еще функционировала, и Рейнгардт позвонил в полк. Последовала предварительно согласованная игра вопросами и ответами: «Привет, как дела? Все в порядке?» Ответ: «Все в порядке, на передовой тихо». Рейнгардт: «Отлично, тогда я могу спокойно выпить чаю». Это было кодовое слово, которое означало—отступать к местам погрузки.
Около 24 часов Рейнгардт связался с пунктами погрузки дивизии: получил прежний ответ — кораблей нет.
Кораблей нет. Что пошло не так? Эвакуационный флот стоял на рейде в достаточном количестве—но они не знали, как подойти к берегу.
В 21.30 адмирал Шульц поднялся на борт командирского судна 1-й флотилии торпедных катеров. Он намеревался лично вести конвои к стоянкам, поскольку была нарушена радиосвязь. Частоты единственного доступного канала были так забиты, что приказы уже нельзя было передавать каждому судну в отдельности. И это не все. Казалось, сам дьявол воюет на стороне русских. Шульц отправил всем судам распоряжение следовать как можно ближе ко входу в Камышовую бухту, откуда он сам поведет их к местам посадки. Однако эта радиограмма, которую адмирал лично отнес в узел связи, так и не была получена. Либо ее не передали, либо она исчезла на переполненной частоте.
Стояла темная ночь, но адмирал Шульц возлагал свои надежды именно на темноту. В темноте советская артиллерия не могла бомбардировать точечную цель, а воздушные силы Красной Армии не имели опыта ночных полетов.
Торпедный катер понесся по волнам. Офицеры с волнением поднесли к глазам ночные бинокли. Что, черт возьми, это такое? «Туман», — сказал обер-лейтенант. Они были обескуражены. «Но откуда он поднимается?» Облако густого белого тумана двигались в море со стороны полуострова. Оно становилось все гуще и гуще. Пристани и пирсы теперь можно было разглядеть лишь с очень близкого расстояния. И это был не туман, а дымовая завеса, как бы неправдоподобно это ни казалось. Откуда?
В последние несколько месяцев Военно-морской флот установил вдоль портовых сооружений и на побережье систему дымовых завес и несколько сотен ящиков с дымовыми зарядами. В случае крупных налетов вражеских воздушных соединений на военные объекты, и в частности пристани и стоянки, следовало прятать их от глаз противника дымовыми завесами, чтобы сделать невозможной прицельную бомбардировку. Теперь, к несчастью, эти ящики подожгла артиллерия противника. Удивленные и обрадованные, что укрылись от глаз неприятеля, немногочисленные немецкие части к тому же включили оставшиеся нетронутыми генераторы дыма для, как они думали, большей безопасности. Вряд ли они понимали, что делают.
Теперь беда стала неизбежной.
Правда, Шульц нашел транспорт «Дакия» и привел его к берегу. Он также нашел еще несколько других судов, но шестьдесят из них остались на рейде. И они не ждали: с рассветом многие вернулись в Констанцу, пустые.
Единственная возможность интенсифицировать поиски судов — отправить за ними оставшиеся лодки флотилии МТВ. Но эта флотилия являлась единственной боевой частью адмирала на случай атаки советских военно-морских сил. Мог ли он исключить такую возможность? Что произошло бы в этом случае? Тогда все суда оказались бы в самой серьезной опасности. Кто может бросить камень в адмирала за то, что он оставил в резерве свое единственное оружие?
Таким образом в беде оказались последние 10 000 человек Крымской армии. Те самые, которые сражались до самого конца.