Поразительно видеть, чего мог добиться единственный крупный танковый отряд под смелым и решительным командованием. Но к сожалению, в этом районе других таких не было. В самом деле, вся группа армий «Центр» располагала еще только двумя танковыми батальонами и несколькими частями штурмовых орудий. Более трети из них находились не там, где надо, — т.е. перед 2-й армией. Такими скромными силами, независимо от их вооружения и блистательного руководства, невозможно было остановить наступление четырнадцати русских армий и нескольких отдельных танковых корпусов.
Неуверенное командование генерала Йордана обеспечило группе армий ее первое решительное поражение. Оно стоило генералу его поста. Этот, несмотря ни на что, выдающийся военачальник стал первым козлом отпущения большого летнего сражения. Его сместили и заменили генералом фон Форманом, опытным и энергичным командиром, но он принял 9-ю армию не в лучший момент.
К утру 28 июня 1944 года донесения корпусов об обстановке не оставили сомнений по поводу масштабов катастрофы. Основная часть 9-й армии была окружена в Бобруйске на восточном берегу Березины, и советские передовые отряды продвигались через реку в западном направлении.
29 июня «укрепленный район» Бобруйска пал. В отчаянном броске ясной ночью мотострелковые и танковые роты 20-й танковой дивизии пробивались из города через советские блокирующие соединения. Командиры трех жестоко потрепанных пехотных дивизий и начальник оперативного отдела 20-й танковой дивизии, подполковник Шонайх, хладнокровно организовывали этот последний прорыв.
Впереди шли гренадеры. За ними последние несколько танков майора Шульце. Затем десять штурмовых орудий капитана Браде. В мучительном сражении им удалось пробиться. Таким образом, по крайней мере часть 41-го танкового корпуса и 35-го армейского корпуса соединились с главными силами. Однако 5000 раненых остались в Бобруйске. Около 80 000 человек спаслись из бобруйской ловушки, когда 4 июля полковник Демме, командир 59-го мотопехотного полка, вышел на отсечную линию 9-й армии с тыловым прикрытием 20-й танковой дивизии. Тридцать тысяч из примерно 100 000. Никто не знает, сколько солдат утонули в вероломной, кровожадной Березине или сложили головы в обширных лесах и болотистых низинах.
Удар Рокоссовского по южному крылу, против немецкой 9-й армии, удался. Он достиг цели раньше графика: Ставка назначила окружение Бобруйска на восьмой день летнего наступления, а фактически оно состоялось на четвертый.
А как развивались события у 3-го Белорусского и 1-го Балтийского фронтов на северном крыле группы армий «Центр», где атакам русских противостояла немецкая 3-я танковая армия? Здесь первой стратегической целью русских являлся Витебск. «Укрепленный район» на Двине окружили двумя мощными клешнями, но прямо атаковать не стали. Еще одна иллюстрация неэффективности гитлеровской стратегии «укрепленных районов».
Сей могучий удар тоже застал командование 3-й танковой армии врасплох. По правде говоря, генерал-полковник Рейнгардт командующий армией неоднократно привлекал внимание к угрозе в этом секторе. Примерно в середине мая в своей оценке ситуации он указывал генерал-фельдмаршалу Бушу на крупное сосредоточение войск противника перед левым флангом армии и сделал отсюда вывод, что основной упор в обороне следует сделать на район севернее Витебска. Однако генерал-фельдмаршал Буш и Главное командование сухопутных войск Германии не согласилось с выводом Рейнгардта. Они не верили в операцию на окружение с целью выйти в немецкий тыл; они крепко держались за желаемое: за то, что основной удар будет нанесен по самому Витебску и поэтому, без сомнения, будет остановлен гарнизоном, действующим как дамба на пути водного потока.
«Что я могу сделать? — неоднократно говорил Буш своему начальнику штаба, генерал-лейтенанту Кребсу, в своем штабе в Минске. — Что я могу сделать ?» Он имел в виду, что невозможно изменить взгляд Гитлера на обстановку. И поскольку ответа на этот вопрос не было, он успокаивал себя мыслями, что опытная 3-я танковая армия станет преградой так или иначе.
Однако армия Рейнгардта уже не имела своей прежней боевой мощи. Почти треть ее дивизий отослали на другие участки фронта. Из своей мощной артиллерии она сохранила менее половины. Единственный резерв составляли 14-я пехотная дивизия и несколько инженерно-саперных батальонов. В тылу армии находились только 201-я дивизия и батальон местной обороны. Но Ставка фюрера действовала так, как будто ничего не изменилось. Нормально: сил меньше, а задачи больше — для немецкого солдата нет ничего невозможного!
Таким образом, действуя в соответствии с директивами Гитлера, Буш к тому же приказал 3-й танковой армии сосредоточить три-четыре дивизии, другими словами, более трети всех ее сил внутри «укрепленного района» Витебска. Протесты были тщетны. Нелепый приказ.
А что мог сделать Рейнгардт? Он получил приказ. Сомнительный, но тем не менее приказ. И этот приказ требовал укрепить Витебск как можно сильнее, развернуть внутри крепости целый корпус с четырьмя дивизиями. Штаб фюрера был убежден, что русские будут штурмовать город, и поэтому считал необходимым встретить их гам двадцатью — тридцатью дивизиями. Однако русские не стали штурмовать, просто обошли крепость с ее четырьмя дивизиями и, таким образом, разрушили всю немецкую концепцию обороны.
Встает вопрос: как могло немецкое командование столь глубоко заблуждаться по поводу сил и намерений противника?
В том, что немецкая сторона не могла проникнуть в главные стратегические намерения советского Верховного Главнокомандования, ничего удивительного нет—у них просто не было агентов внутри высшего советского руководства. Германия не имела ни доктора Зорге, ни «Вертера». Но как остались сокрытыми для немцев цели командиров на передовой — это поистине удивительно. Как правило, воздушная разведка, дезертиры, армейские разведчики, перехваченные телефонные переговоры и радиограммы дают достаточно оснований, чтобы сделать заключения о тактических намерениях противника. Радиоперехват часто добивался весьма значительных успехов в этом отношении. Почему этого не произошло в группе армий «Центр» летом 1944 года?
Ответ на этот вопрос дает генерал-лейтенант С. Покровский, в то время начальник штаба советского 3-го Белорусского фронта. В интересном рассказе он раскрывает потрясающие детали русских методов дезинформации и маскировки. Войска, например, рыли окопы и строили оборонительные укрепления практически до начала наступления. Таким образом, они и сами верили, что дивизии готовятся к продолжительной позиционной войне. И все это исключительно для того, чтобы ввести в заблуждение немецкую воздушную разведку, разведчиков и информаторов. Чтобы сохранить планы в секрете, строжайшие правила секретности налагались даже на старший командный состав. Письменные документы, имеющие отношение к операции, могли готовить только определенные офицеры и передавать только лично и в руки. Существовал строгий запрет на передачу связанной с операцией информации по техническим средствам связи — по телефону, телетайпу или радио. Письменные директивы готовились отдельно для каждой армии, и только после 20 июня — т.е. за два дня до начала наступления. Это были драконовские, затрудняющие работу и абсолютно исключительные меры, но они, вне всякого сомнения, принесли свои плоды.
Поскольку гигантское сосредоточение более чем двадцати армий с 207 дивизиями невозможно было скрыть в русском тылу, советский Генеральный штаб принял особые меры, чтобы поставить немецкую воздушную разведку в безвыходное положение. Специальные отряды истребителей постоянно находились в небе и вступали в схватки с немецкими разведывательными машинами. Разумеется, эти меры были успешны не на сто процентов, но они значительно осложняли немецкой разведке сбор основополагающей информации.
Но всегда хоть что-нибудь да идет не так, и никакой план не бывает совершенным. В начале июня в зоне боевых действий силезской 252-й пехотной дивизии сбили русскую «швейную машинку», один из этих медленных устаревших разведывательных самолетов. В нем находился советский майор из штаба воздушной дивизии, и в его сумке нашли несколько исключительно интересных рукописных документов 3-й воздушной армии, исходя из которых можно было сделать далеко идущие заключения о надвигающемся наступлении. Командир дивизии, генерал-лейтенант Мельцер, передал дело в 9-й корпус. Но какой прок от раскрытия секретов, в которые никто не хочет верить?
Генерал-полковник Иван Данилович Черняховский, командующий 3-м Белорусским фронтом, был одним из самых одаренных советских генералов. Не седовласый воин, состарившийся на службе революции, а человек нового поколения, лишь тридцати восьми лет. Смелый боевой командир, страстно интересовавшийся современным оружием и техническими достижениями. По характеру идеальный тип для советской системы командования, основанной на сотрудничестве командующего, начальника штаба и члена Военного совета, так называемой коллективной системы. Он погиб в бою в Восточной Пруссии в 1945 году.
Черняховский и его правый сосед, отважный и предусмотрительный генерал армии Баграмян, начали наступление согласно указаниям Ставки. Прежде всего, грандиозная артиллерийская подготовка из 10 000 орудий. Затем воздушная бомбардировка двумя воздушными армиями, более 1000 бомбардировщиков. Потом двинулись войска. Четырьмя стрелковыми армиями в первой волне 3-й Белорусский фронт атаковал немецкий 6-й корпус южнее Витебска. Основную тяжесть приняла на себя 299-я пехотная дивизия. Ее раздавили. Пошла вторая волна. На скрытых позициях у Черняховского стояли танковый корпус, еще одна подвижная группа механизированных соединений и кавалерия. Как только немецкий фронт был прорван, в брешь устремились танки и механизированные бригады, они подавили последние немецкие центры сопротивления и двинулись мимо Витебска в южном направлении.
1-й Прибалтийский фронт Баграмяна следовал той же схеме тремя общевойсковыми армиями и танковым корпусом. Баграмян ударил по 9-му корпусу генерала Вутмана севернее Витебска. Ожесточенное сражение разгорелось на участке силезской 252-й пехотной дивизии. Русские совершили прорыв. Немцы контратаковали. Танковый удар. Налет бомбардировщиков. Через двенадцать часов силезцам пришлось отступить. 9-й корпус отошел на позиции прикрытия в тридцати километрах от Витебска. Там генералу Вутману на какое-то время удалось восстановить фронт.