Да какая польза? Баграмян и Черняховский обошли их внутренние фланги слева и справа. В течение трех дней «укрепленный район» Витебска был окружен. Великая надежда, что Витебск станет преградой, что генерал Гольвитцер с четырьмя дивизиями своего 53-го корпуса будет защищать его до последнего патрона, чтобы сковать главные силы советских войск, испарилась.
Генерал-полковник Рейнгардт понял угрозу и в последний момент вырвал из города одну из дивизий, 4-ю полевую дивизию люфтваффе. Но ранним утром 24 июня это уже не имело значения. Было слишком поздно. 5-я гвардейская танковая армия Ротмистрова набросилась на нижний конец полоски твердой земли между Днепром и Двиной, идущей через болота к Минску. Прорыв совершен, и армия Ротмистрова вышла к настоящей стратегической цели в полосе 3-го Белорусского фронта — удару вниз по шоссе на Минск. По той самой дороге, по которой танковые дивизии Гудериана однажды промчались в обратном направлении из Брест-Литовска к Днепру, всего за пятнадцать дней.
К 24 июня советские армии прошли мимо Витебска глубоко в тыл немцев, и «укрепленный район» потерял свое значение. Дивизии внутри него были обречены, а в это время их очень не хватало на прорванных фронтах. И сейчас это ясно даже ребенку, однако Ставка фюрера отказывалась понимать очевидное и пошла на половинчатые меры. В 18 часов 30 минут Гитлер радировал Гольвитцеру санкцию на прорыв 53-го корпуса, одновременно приказав: «Одна дивизия остается в Витебске и продолжает оборону. Доложите имя командира».
Таким образом, одна дивизия теперь должна была сделать то, что не смогли сделать четыре! С тяжелым сердцем армия выбрала для смерти и славы 206-ю пехотную дивизию генерал-лейтенанта Хиттера. Но ничего не выиграли. В любом случае разрешение на прорыв остальных дивизий пришло слишком поздно — вечером 24 июня. 25 июня в 13 часов 12 минут в 3-й танковой армии получили радиограмму от генерала Гольвитцера: «Ситуация радикально изменилась. Полностью окружены. 4-й полевой дивизии люфтваффе больше не существует, 246-я пехотная дивизия и 6-я полевая дивизия люфтваффе ведут тяжелые сражения на нескольких направлениях. Ожесточенные бои в зоне застройки Витебска».
53-й корпус с его 35 000 человек пошел на смерть. В 19 часов 30 минут командир корпуса радировал из Витебска: «Лично ручаюсь за бой до конца. Гольвитцер». Это был намеренный намек на историческое донесение, посланное кайзеру Вильгельму 23 августа 1914 года командиром гарнизона в Тсинггао в Восточной Азии. Капитан Мейер-Вальдек тогда сообщил из крепости, находившейся в 11 000 километрах от дома: «Лично ручаюсь за исполнение долга до конца». «Конец» наступил за два с половиной месяца до того, как донесение было получено, когда он с 4000 человек решил защищать Тсингтао против 40 000 японцев.
Сил Гольвитцера едва хватило на два дня. Это была его последняя радиограмма из города. Утром 26 июня он приготовился к прорыву в юго-западном направлении. С частью своих соединений он 27 июня вышел в район в девятнадцати километрах юго-западнее Витебска. Что случилось дальше, излагается в «Истории Великой Отечественной войны»: «Одной немецкой группе примерно в 8000 человек удалось вырваться из Витебского мешка, однако вскоре ее снова окружили. Утром 27 июня остатки дивизий противника приняли ультиматум советского главнокомандующего и капитулировали. Противник потерял 20 000 человек убитыми и более 10 000 солдат и офицеров были взяты в плен. Среди них командир 53-го армейского корпуса генерал Гольвитцер и начальник штаба полковник Шмидт».
А что случилось с восточно-прусской 206-й пехотной дивизией, которая должна была оборонять Витебск? Бесконечный поток радиограмм с приказами из Ставки фюрера, «206-й пехотной дивизии держать город до подхода помощи», ни в коем случае не мог изменить факта, что против волны советского наступления уже нечего было держать. Дивизии в районе прорыва на левом фланге группы армий были раздавлены, Витебск превратился в могильный курган. Поэтому 26 июня в 16 часов 45 минут генерал-лейтенант Хиттер под свою ответственность приказал прорываться. Прорыв начали около 22 часов. Раненых погрузили на телеги и артиллерийские тягачи.
Ударные группы прошли примерно пятнадцать километров, потом их окружили соединения советской 39-й армии. Новая попытка прорваться сквозь русские порядки с примкнутыми штыками и криками «Ура» провалилась. Это был последний бой восточно-прусских 301, 312 и 413-го гренадерских полков, имевших долгую и славную историю. Тех, кто уцелел, убили или захватили в плен в небольшом перелеске. Лишь несколько групп стойких отчаянных офицеров и солдат спаслись на рискованных тропах. После долгого марша они добрались до немецкого фронта и рассказали историю гибели своей дивизии.
Военные документы находились в Рудольштадте в Тюрингии, а не в Восточной Пруссии, где формировалась дивизия, поскольку туда уже приближался противник. Потребовался долгий упорный труд, чтобы установить имена двенадцати тысяч военнослужащих дивизии — катастрофа в Витебске привела также к утрате всех бумаг. Двенадцать тысяч извещений в конце концов отправились к ближайшим родственникам пропавших. 18 июля дивизию официально объявили погибшей и отдали приказ об ее расформировании. Официальную дату гибели дивизии сделали ее новым номером полевой почты: 18744, как будто выбили дату смерти на надгробном камне.
Среди бумаг в архиве Рудольштадта снова и снова вставал вопрос: почему целая дивизия сгинула так быстро и так ужасно?
Почему русские смели с поля боя так много отважных, опытных, стойких дивизий и за сорок восемь часов ввергли группу армий «Центр» в абсолютную катастрофу?
Задавать эти вопросы — значит, искать факторы, стоящие за советской победой. Может быть, их огромное численное превосходство? Однако немецкий фронт на Востоке часто успешно противостоял численно превосходящему противнику. Может быть, мощь советской артиллерии? Но в этом нет ничего нового, и конечно же не здесь причина катастрофы, немецкие дивизии не единожды сталкивались с такой плотностью артиллерийского огня. Решающий фактор состоял совершенно в другом — не в оглушающем численном превосходстве и великолепном вооружении Красной Армии, а прежде всего в появлении превосходящих красных воздушных сил, они решающим образом изменили баланс сил. Советское превосходство в воздухе явилось самым неприятным сюрпризом для немецких войск на Востоке. Долголетний немецкий контроль за небом над полями сражений в России неожиданно закончился. Воздушные силы союзников очистили русское небо. Не кто иной, как западные союзники! Через первые сорок восемь часов вторжения во Францию стало ясно, что исход событий на Западе зависит от того, будет ли положен конец господству Эйзенхауэра в воздухе. Это господство парализовало все контратаки немецких танковых войск: самолеты разбили моторизованные дивизии, когда те только направлялись к побережью; оно пошатнуло «Атлантический вал» и сверху вывело гитлеровскую европейскую крепость из боя. Герман Геринг не предусматривал подобного поворота событий. Поэтому в первые дни июня 1944 года Гитлеру ничего не оставалось, как совершенно лишить свой Восточный фронт всех эскадрилий люфтваффе и перебросить их на Запад.
22 июня, когда началось советское наступление, 6-й воздушный флот имел, как уже говорилось выше, только сорок истребителей. Сорок истребителей против пяти советских воздушных армий в составе семи тысяч боевых самолетов. Разумеется, люфтваффе спешно перебросили на угрожаемый участок фронта все остававшиеся на Востоке машины, но это была лишь капля в море. Поражение в воздухе было абсолютным. На Западе немецких эскадрилий не хватило, чтобы бросить вызов господству Эйзенхауэра в воздухе, и на Востоке немецкие войска в решающий момент оказались без крыши, без помощи, которая в современной войне составляет жизненно важную необходимость. Таким образом противник получил контроль в небе, что и явилось решающим фактором катастрофического поражения группы армий «Центр».
Решающая роль воздушных сил в наземных операциях с полной очевидностью проявилась на центре советского наступления, в полосе немецкой 4-й армии. Там генерал армии Захаров повел свой 2-й Белорусский на последние немецкие позиции на Днепре. Главный удар русских наносился через Днепр на Могилев. Здесь тоже советской группе армий в составе трех армий и воздушной флотилии противостояла одна немецкая армия. Другими словами, двадцать две советские стрелковые дивизии и четыре отдельные танковые и механизированные бригады выстроились против десяти немецких дивизий, среди которых, правда, были такие отборные соединения, как 78-я штурмовая дивизия, 18-я мотопехотная дивизия и 12-я пехотная дивизия.
Баланс, разумеется, был рискованным, но ни в коем случае не катастрофическим. Хотя безусловным недостатком, конечно, являлся тот факт, что как раз накануне советского наступления было произведено несколько изменений в высшем немецком командовании. Генерал Типпельскирх принял командование 4-й армией после Клюге только на первой неделе июня; его 12-й корпус перешел к генерал-лейтенанту Винценцу Мюллеру. Поменялось также командование в 35 и 41 -м корпусах после смещения генералов Визе и Видлинга, соответственно последовали изменения в дивизиях. Это никак не повышало боевого настроя в войсках. Хуже всего, что ответственность за центральный участок группы армий, с Оршей и укрепленным Могилевом, доверили новому командующему, который еще никогда не командовал армией. А у него к тому же была особенно сложная задача: он получил приказ при любых обстоятельствах удержать позицию на Днепре, которая, как шпилька, впивалась в тело противника. Правда, Типпельскирх располагал поддержкой двух бригад штурмовых орудий и одного танкового батальона. Значительная сила — но недостаточная, чтобы компенсировать слабость немецких позиций.
Маршал Жуков понимал, что немецкая 4-я армия будет особенно крепким орешком. По этой причине он использовал 4-ю воздушную армию маршала Вершинина преимущественно в этом секторе. Воздушным силам предстояло побить козыри Типпельскирха, и они справились прекрасно. Вершинин тщательно разведал оборонительные укрепления 4-й армии на глубину более тридцати километров, в частности немецкие огневые точки.