внокомандованию практически каждый день и в мельчайших деталях.
Хаусман, кроме того, получал информацию из ближайшего окружения рейхсфюрера СС. Другой его информатор, судя по всему, занимал ключевую позицию в немецком Министерстве иностранных дел, поскольку фрагменты и даже фотографии подлинных секретных меморандумов, представленных Гитлеру для ознакомления или подписания Гевелом, чиновником по связям с Министерством иностранных дел в Ставке фюрера, тоже присутствуют в архивах Хаусмана.
Важные директивы немецкого Министерства иностранных дел доставлялись Хаусману из немецких посольств в Берне и Стокгольме.
Таким образом, швейцарский Генеральный штаб и Федеральное собрание были более чем хорошо информированы о сверхсекретных военных и экономических условиях в Германии. Учитывая нейтралитет Швейцарии, это не такая уж трагедия — если бы Рудольф Рёсслер не передавал эти разведывательные жемчужины «Начальнику» в Москве.
Понятно, что немецкая контрразведка делала все, что могла, чтобы выследить загадочных поставщиков сообщений с того момента, как расшифрованные радиограммы от Александра Радо, в которых в качестве источника упоминался «Вертер», впервые попали на стол немецких специалистов радиобезопасности.
Первый вопрос, который задавали себе немецкие охотники за шпионами: как сведения попадают в Швейцарию?
В конце марта 1942 года Отдел внешней контрразведки получил информацию, что швейцарский консул в Кельне часто выезжает в Швейцарию. И не только часто, но и очень неожиданно. Он нередко отменяет уже назначенные встречи и собрания, потому что через несколько часов должен попасть на поезд Кельн — Базель. Дипломат путешествовал в курьерском купе, и его багаж, как правило, состоял из черного портфеля.
29 марта была совершена попытка незаметно взглянуть на содержимое этого портфеля. Она, однако, окончилась ничем, поскольку путешественник был исключительно бдителен. Сотрудникам службы безопасности удалось лишь сфотографировать портфель снаружи.
По этой фотографии была изготовлена точная копия портфеля. Во время следующей поездки консула была совершена попытка поменять портфели. Когда консул проходил через контрольный барьер на платформе, его прижали пять очень торопливых «отъезжающих». Один из них так сильно толкнул его сзади, что заставил выронить портфель.
Другой «отъезжающий» уже был готов с вежливым поклоном подать ему замену. Но и этот план сорвался, потому что консул, в традициях британских дипломатов, для надежности тонкой цепью пристегнул портфель к запястью.
Возможно, это совпадение — но очень подозрительное совпадение, — что 31 марта 1942 года, то есть уже через два дня после первого выступления немецкой контрразведки против дипломатического портфеля, майор Хаусман представил своему генералу доклад о последних директивах Ставки фюрера по поводу планируемого летнего наступления 1942 года. Доклад начинается следующими словами: «Ставка Гитлера издала приказы...» Затем идет точное описание направлений передислокации немецких армейских резервов.
Хаусман продолжает: «Немецкое руководство приняло решение немедленно ввести в бой основную часть находящихся в Центральной России армейских соединений, не дожидаясь завершения стратегического сосредоточения на Украине. Существуют веские причины для подобного решения, и самая существенная—необходимость укрепить передовые позиции от Новгорода до Курска... до начала немецкого наступления под Харьковом и в излучине Донца. Одновременно с этой операцией, решение о которой уже окончательно принято немецким Генеральным штабом сухопутных войск, немецкое руководство намеревается... сковать как можно больше сухопутных и воздушных сил русских на большой дуге западнее Москвы (от Калинина до Калуги) — смотрите также другие доклады по этому вопросу».
Это квинтэссенция оперативного плана немецкого летнего наступления в 1942 году, плана, который еще находился в стадии разработки. Чтобы осознать значение этого доклада, необходимо помнить, что, согласно журналу Генерального штаба сухопутных войск, планы стратегического сосредоточения для летнего наступления впервые обсуждались всего за три дня до этого доклада, 28 марта 1942 года, на секретном совещании в Ставке фюрера. Насколько секретным было это совещание, явствует из доклада генерала Варлимонта, заместителя начальника Генерального штаба сухопутных войск по оперативным вопросам. Он пишет: «На специальном совещании в Ставке во второй половине дня 28 марта, на которое из соображений безопасности был вызван только узкий круг высших офицеров из Генеральных штабов Вермахта, сухопутных войск и Главного штаба люфтваффе, начальник Генерального штаба сухопутных войск сделал подробный доклад о планируемых стратегических сосредоточениях сил для летней кампании в соответствии с данными ему устными указаниями».
Варлимонт делает следующее заключение: «Москва на тот момент полностью исключалась из списка целей наступления — вопреки записи в дневнике Геббельса». Это ссылка на отдельную запись, сделанную Геббельсом в своем дневнике 20 марта. В ней Москва фигурирует как цель летнего наступления. Политический наперсник Гитлера, таким образом, был информирован много хуже, чем швейцарский Генеральный штаб и, благодаря Рёсслеру, советское Верховное Главнокомандование.
Сия история настолько ошеломительна, что в нее было бы невозможно поверить, если бы не свидетельства бесспорно подлинных документов. 28 марта, во второй половине дня, в Ставке фюрера состоялось секретное совещание. Через три дня резюме разговора ложится на стол генерала Гвисана в Берне. И еще через двадцать четыре часа, 1 апреля, Рашель Дубендорфер отстукивает на своем тайном передатчике в Женеве: «Дора — Начальнику: первые распоряжения на немецкое летнее наступление...»
Интересно, что в этой шифровке в качестве источника информации фигурирует не «Вертер», в ней указывается «от Тедди». И «Тедди» — имя прикрытия швейцарского информатора в немецком Главном командовании сухопутных войск. Это наводит на мысль, что доклады из швейцарского источника в Ставке фюрера не совпадали с информациями «Вертера». Другими словами, в интенсивно охраняемом «Вольфшанце» Гитлера был не один шпион.
Немецкие сотрудники радиобезопасности впервые заподозрили это еще в 1944 году. Было расшифровано более 1000 перехваченных сообщений, которыми обменивались «Начальник» и его агенты. Личность «Начальника» была известна. «Кента» и «Жильбера», руководителей разведки во Франции и Бельгии, окружили. Установили личности «Доры» и «Люси», а также имена их радистов и связных.
Но ничего не удавалось выяснить об информаторах, которые были внутри Ставки Гитлера, в Генеральном штабе Вермахта и Генеральном штабе сухопутных войск.
Отряды слежения ближнего радиуса из специальной радиочасти полиции Вермахта, которая обычно занималась мониторингом переговоров в эфире за линией фронта, в обстановке строжайшей секретности расположились в районе Ставки фюрера и Генерального штаба сухопутных войск в лесу Мауервальд около Растенбурга. Но не обнаружили даже следов нелегального радиосообщения.
Специальные отряды радиоперехвата на коротких волнах неделями непрерывно контролировали Ставку фюрера. Ничего. Никаких подозрительных радиопереговоров.
Однако перехваченные шифровки доказывали, что как минимум часть информации доходила из Восточной Пруссии до Женевы за считанные часы. Это было возможно только по радио, поскольку телефонные линии уже давно прослушивались самым тщательным образом.
Это просто должно было быть радио. Но никаких нелегальных выходов в эфир не отследили. Не кажется ли неизбежным вывод, что утечка происходила по легальным радиоканалам? Что, если информация шла с обычных передатчиков Ставки фюрера, передатчиков, которые передавали приказы армейским группам и армиям? Или непосредственно из Растенбурга или из Берлина с ретрансляционного передатчика.
Радисты там получали указания по поводу частоты и уже зашифрованные тексты. Что они отстукивали и куда это шло — им было не известно. Что, если кто-то поручал радисту отправить зашифрованное сообщение на частоте, которую Рёсслер или Хаусман прослушивали в Швейцарии? Однако это подозрение отвергли как абсурдное. Правда, оно было бы самым простым решением, однако казалось абсолютно невероятным. Оно предполагало, например, что этим занимался очень высокопоставленный офицер связи Генерального штаба вооруженных сил, что Рёсслер знал шифр и что в процесс был также вовлечен старший штабной офицер в штабе армии или группы армий. Дело в том, что отправленные шифровки все регистрировались и указывался получатель; в случае проверки старший офицер (либо начальник оперативного отдела, либо другой офицер подобного ранга) должен был бы подтвердить получение. Это казалось невозможным.
Так уж и невозможно? И другого объяснения нет.
Только таким способом, самым незамысловатым и в то же время самым хитроумным, мог Рёсслер, он же «Люси», получать срочную информацию из Ставки фюрера и Генерального штаба сухопутных войск.
Это было достаточно просто. Определенная частота прослушивалась в Швейцарии в определенные часы; те самые часы, в которые выходили на связь из Ставки или Берлина. Если сообщение содержало позывной WRTR, они знали, что оно предназначается для швейцарских ушей, и записывали его.
Но ведь время от времени код меняли? Конечно, но код можно передать через курьера. Все было возможно — если начальник Управления связи Вермахта в Генеральном штабе сухопутных войск или один из его высших офицеров входили в команду «Вертера».
А сам «Вертер»? Может быть, он вообще не человек? Может, это имя—лишь вывеска, за которой скрывался генеральский заговор в Ставке фюрера, тайная организация, которая из политической вражды поставляла военные секреты Гитлера швейцарскому агенту Рёсслеру ? В этом случае организация «Вертер» была бы совсем не советским агентом, а источником швейцарской разведки, который даже не знал, что его информация передавалась Сталину. Это теория часто муссируется в последние годы. Похоже, такое объяснение вполне устраивает немецкую публику.