В конце концов, уже в последних числах декабря, Гитлер санкционировал вывод войск с Кавказа. Но арьергард 1-й танковой армии еще стоял на Тереке, в 650 километрах от Ростова.
Карта обстановки на Южном фронте немецких армий на Востоке выглядела устрашающе. Повсюду были красные стрелы, обозначающие советские удары, и тонкие синие линии немецких позиций тонули в этом красном море. Больше не существовало надежного контакта между соединениями Холлидта и Гота, поскольку примерно в середине января 4-ю танковую армию вытеснили на юго-восток, за Маныч. Между Доном и Салом образовалась новая опасная брешь в сорок километров. Теперь в нее входили две советские армии фронта Еременко — 2-я гвардейская и 51 -я армия.
Они настойчиво наступали. Прикрывая свои фланги справа и слева, главные силы обеих армий неумолимо продвигалась в направлении Ростова. Их передвижения, обозначенные на карте обстановки, выглядели, как огромная девятиголовая гидра — гидра, чьи щупальца угрожали и Готу, и Холлидту. Голова этой наступающей гидры уже вышла на Дон северо-восточнее Ростова. Это был советский 3-й гвардейский танковый корпус под командованием генерала Ротмистрова, прославленное формирование, завоевавшее звание гвардейского в битве за Сталинград.
При взгляде на карту обстановки в жилах офицеров штаба немецкой группы армий «Дон» в Новочеркасске стыла кровь: внимание всего мира все еще было обращено на Сталинград, но главное происходило здесь, в Ростове, на мостах Батайска. Здесь угрожала опасность в три раза значительнее, чем в Сталинграде. Можно ли выиграть гонку со временем и с русскими? Сумеет ли группа армий «А» генерал-фельдмаршала фон Клейста вовремя проскользнуть в Ростов через узкую дверь?
В ледяной четверг 7 января 1943 года дежурный офицер капитан Аннус влетел в комнату Манштейна: «Господин генерал-фельдмаршал, в двадцати километрах отсюда советские танки форсировали Дон и движутся прямо на нас. Они явно стремятся покончить с нами. Наши прикрывающие казацкие части захвачены. У нас ничего не осталось».
Спокойно глядя на дежурного офицера, Манштейн произнес: «Неужели?»
Это был один из тех моментов, когда генерал-фельдмаршал продемонстрировал, что он не только гений стратегии, но и человек поразительного хладнокровия. Ему были незнакомы волнение и смятение.
«У нас все есть, Аннус, — сказал он капитану с улыбкой. — Соберите, что найдете. Рядом с нами мастерская по ремонту танков — наверняка там должно быть несколько более или менее боеспособных танков. Возьмите, что можно использовать, пойдите и разбейте русских. Мобилизуйте на оборону личный состав штаба. Мы устоим. Вы справитесь с этим небольшим вторжением!» Ошеломленный выдержкой генерал-фельдмаршала, Аннус стремительно выбежал. Мастерская по ремонту танков! Почему он сам о ней не вспомнил?
Через полчаса капитан вывел маленькую разнородную группу бронемашин из Новочеркасска в направлении Дона, перехватил советские головные разведывательные дозоры и отбросил танковый авангард противника обратно за реку. Воздух дрожал от возбуждения и мороза.
Этот эпизод типичен для той драматичной ситуации. Один советский танковый полк под командованием целенаправленного человека мог решить в этом месте исход всей войны. Поскольку захват Ростова означал бы безусловное окружение трех или четырех немецких армий, имеющих в своем составе примерно миллион человек.
Почему Еременко, советский командующий Южным фронтом, не поручил этой задачи такому человеку? Может, он переоценивал немецкие обороняющиеся силы? Или судьба 24-го танкового корпуса Баданова производила сдерживающий эффект?
Генерал Малиновский хмуро выслушивал донесения о неудачном советском танковом ударе на Новочеркасск. «И лучшие войска не могут сделать невозможного», — извиняющимся тоном сказал его начальник штаба.
Генерал кивнул. Ему не нужно было ничего объяснять. Как опытный командующий 2-й гвардейской армией, Малиновский знал, что даже такие первоклассные формирования, как его III гвардейский танковый корпус, сейчас были истощены. Затрудненность снабжения вела к потере боевой мощи.
Малиновский знал об этом, как и Еременко, командующий Южным фронтом. Даже Никита Сергеевич Хрущев, влиятельный член Военного совета фронта, осознавал существующие проблемы. Но Ставка отказывалась видеть их.
Хрущеву и Еременко приходилось оправдывать приказы Ставки. Сейчас эти приказы переносились на карту обстановки Малиновского: «2-й гвардейской армии выйти на Донец к вечеру 7 января. 3-му гвардейскому танковому корпусу форсировать Дон и овладеть переправами. 98-й стрелковой дивизии расширить участок прорыва. 2-му гвардейскому механизированному корпусу создать... 5-му гвардейскому механизированному корпусу...»
«Овладеть, создать, будет!» Малиновский взорвался: «А что же немцы, которые все еще там? Не румыны или итальянцы, а немцы! Об этом штаб, кажется, забыл!»
Но какой смысл спорить? «Батайск должен пасть — Ростов должен быть взят!» Такие приказы ежедневно поступали от Хрущева и Еременко. Письменные приказы. Приказы по телефону. Устные распоряжения. Срочные директивы.
Штабы армий передавали приказы корпусам. Корпуса передавали их в полки. Полки — в батальоны.
Однако приказы еще не победы. Продвижение развивалось медленно. Чересчур медленно.
Только 20 января передовые части медленно наступавших сил Еременко форсировали Маныч у Манычской и двинулись на запад ь направлении Батайска. Передовым отрядом командовал полковник Егоров. Восемь Т-34, три Т-70, девять бронетранспортеров, пять разведывательных бронемашин и 200 стрелков на автомобилях выступили на великую цель — цель, которую они надеялись взять внезапным ударом. Главные силы 3-го гвардейского танкового корпуса ждали сигнала, чтобы последовать за ними. Все было тщательно спланировано. Много южнее 51-я армия двинула на Батайск 3-й гвардейский механизированный корпус с мощной танковой ударной группой. Дверь нужно было захлопнуть. Уже перерезали железнодорожную линию на Ростов и вышли к колхозу имени Ленина.
На Манычском плацдарме Малиновский стоял с двумя готовыми к наступлению корпусами. Угроза южному флангу немецкого Восточного фронта была огромной. Три немецкие армии могли оказаться отрезанными. У них оставалось только тридцать километров фронта.
Всего лишь тридцать километров — и будет решено: или почти 900 000 человек пройдут, или новый Сталинград. Тридцать километров — совсем не расстояние. Сложилась одна из тех редких ситуаций, когда история очевидно зависит от того, что произойдет на этом небольшом участке.
— Как мы можем ликвидировать этот опасный Манычский плацдарм?—спросил генерал-фельдмаршал фон Манштейн своего начальника оперативного управления полковника Теодора Буссе.
— Гот не в состоянии сделать это один, — ответил Буссе.
— Да, конечно. А что у нас есть еще?
Манштейн подошел к карте. На ней было ясно видно, что произошло за последнюю неделю. Генерал-фельдмаршал в конце концов вынудил Гитлера дать разрешение оперативным группам Холлидта и Фреттер-Пико отступить к Донцу. Теперь появилась возможность направить войска, чтобы поддержать Гота и защитить Ростов.
— Мы возьмем у Холлидта Одиннадцатую танковую дивизию Балка, через Ростов двинем ее на южный берег Дона и передадим Готу для контратаки на плацдарм Малиновского, — вслух размышлял Манштейн.
— Ко одной Одиннадцатой мало против русского танкового корпуса в Манычской, — возразил Буссе.
Манштейн кивнул:
— Но у Гота есть еще целая 16-я мотопехотная дивизия, которую граф Шверин успешно привел из Элисты через позиции советской 28-й армии. С ее 116-м танковым батальоном и ротой «Тигров» 503-го батальона у него будет вполне достаточно сил для удара по Манычской.
Манштейн упомянул замечательные успехи 16-й мотопехотной дивизии графа Шверина в последние несколько недель. Все до сих пор называли это соединение 16-й мотопехотной дивизией, потому что именно под этим обозначением оно завоевало свою первую славу. Дивизия выполнила одну из самых серьезных, самых опасных, почти фантастических задач всей русской кампании — она создала восточный аванпост немецких вооруженных сил в степях Калмыкии и контролировала территорию вокруг Элисты вплоть до Каспийского моря и южной части дельты Волги. Разведывательные отряды ее 165-го мотоциклетного батальона появлялись у Каспия, взрывали железнодорожные составы с нефтью из Баку и даже ухитрялись звонить по телефону начальнику станции в Астрахани.
Несколько месяцев дивизия прикрывала 300-километровую брешь между 1-й и 4-й танковыми армиями в боях против советской 28-й армии, таким образом не позволив окружить две танковые армии со стороны калмыцкой степи. Совсем одни в бескрайней степи, полностью ограниченные лишь собственными ресурсами, солдаты из земель Рейн — Вестфалия и Тюрингия справились со своей задачей блестяще. И когда этого потребовала общая ситуация, граф Шверин, не подчинившись приказу Гитлера, вовремя отвел свои формирования и создал новую отсечную позицию вдоль Маныча. В итоге в середине января 1943 года 16-я мотопехотная дивизия сорвала чрезвычайно опасную операцию русских между Манычем и Доном.
Сейчас 57-й танковый корпус генерала Кирхнера с ожесточенными боями отступил к Манычу, где танковая армия Гота отчаянно старалась удержать фронт. Сохранить эту линию было необходимо, чтобы обеспечить переправу через Дон возле Ростова и Батайска.
До 12января Кирхнеру с 23-й танковой дивизией, 5-й моторизованной дивизией СС «Викинг», 17-й танковой дивизией, а также 503-м батальоном «Тигров» удавалось держать плацдарм за Манычем восточнее Пролетарской. Затем 16-ю мотопехотную дивизию нагнали подвижные советские части. Крупные части бронетехники и пехоты советской 28-й армии пробивались к Пролетарской, чтобы форсировать там Маныч. Механизированный корпус 51-й армии атаковал между Пролетарской и Сальском. Корпус 2-й гвардейской армии двигался в направлении Спорного с севера, откуда он должен был выступить на Тихорецк, чтобы соединиться с частями советского Закавказского фронта.