упил.
В этом сражении особенно отличился 3-й батальон 123-го гренадерского полка. Он предпринял массированную контратаку и отбросил противника, прорвавшегося в его позиции. Атаку советского штрафного батальона, который дошел до батальонного командного пункта, подавили минометами и добили в рукопашном бою. Командовал 3-м батальоном 123-го гренадерского полка капитан Эрих Баренфангер, кавалер Рыцарского Креста. Никто и не подозревал, что двадцать семь месяцев спустя этот офицер будет самым молодым генералом немецкого Вермахта в последней трагической битве за Германию, битве за Берлин.
С первыми проблесками утра 9 января лейтенант Клумпель из 111-го истребительно-противотанкового выдвинулся с противотанковым взводом своей 1-й роты на охрану моста через Куму, находившегося к северу от города. Река в то время была глубокой и берега крутыми. Прекрасная преграда для танков—в случае если мост будет вовремя взорван. Но его требовалось сохранять в целости, пока последние силы немцев не сойдут на северный берег. Это всегда риск, всегда азартная игра.
Подход к мосту проходил по высокой дамбе. Клумпель разработал план: он расположил одно 37-мм противотанковое орудие на южном конце моста и еще два у дамбы на северном берегу. Тыловое прикрытие как раз проходило по мосту, когда показался какой-то грузовик. Они напряженно ждали.
Грузовик оказался не вражеским, он принадлежал унтер-офицеру Райнеке. В кабине находилось два человека. Они понеслись через мост. Со вздохом облегчения водитель наконец остановился и только тогда заметил, что сидящий рядом взводный командир Райнеке уже мертв.
Тут все увидели русский Т-34. Он занял позицию примерно в трехстах метрах к югу от моста — за пределами эффективного огня 37-мм орудий. К счастью, он ограничился стрельбой из своей пушки, вместо того чтобы попытать счастья и атаковать мост.
Наступил решающий момент. Еще подождать? Может, кто-то из отставших еще не подошел? Но риск был слишком велик. Настало время взрывать мост.
Лейтенант Бухольц отдал приказ унтер-офицеру Паулю Эбелю, командиру отделения инженерно-саперного взвода 50-го гренадерского полка: «Взрывайте!» Пауль Эбель, в мирной жизни сельскохозяйственный рабочий, кивнул. Истребители танков и гренадеры прикрыли его огнем из всего, что у них было: фугасов, пулеметов, автоматов и карабинов. Все целились в Т-34. Эбель побежал через дамбу к мосту. Ему удалось поджечь фитиль. Сильная вспышка. Громоподобный грохот. Но когда дым рассеялся, у всех замерло сердце — только часть моста оказалась взорванной. Один из кабелей не сработал. Мост все еще можно было использовать.
На другой стороне русские подбегали к наполовину разрушенному въезду. Т-34 медленно следовал за ними. Они надеялись перейти по мосту.
Вернувшийся назад под прикрытием дымовой завесы Эбель теперь стоял, подавленный провалом своей миссии. «Эбель! — обратился к нему Бухольц. — Эбель, ничего не остается — придется пойти еще раз!»
Унтер-офицер шепотом ругнулся. И снова из всех стволов открыли заградительный огонь. И снова русские отошли в укрытия. Снова пулеметные пули застучали по «тридцать четверке». Эбель опять невредимым добрался до моста, начал мудрить с фитилями. Минуты, казалось, тянулись целую вечность. Наконец он отступил на несколько шагов и прыгнул на склон. В этот момент сильный взрыв сотряс землю. Высокий мост с грохотом обрушился. В густом дыму унтер-офицер Эбель выбрался по дамбе на северный берег. За свой геройский поступок он получил Рыцарский Крест.
Только 10 января русским с трудом удалось форсировать реку. Тыловое прикрытие отвоевало три дня для главных сил. Целых три дня.
Такого рода бои продолжались в общей сложности четыре недели. 31 января обер-ефрейтор Рольф Альслебен из Хильдесхайма пометил в своем дневнике: «Мы почти вышли из леса. Маршем прошли от Моздока больше пятисот километров. Целый месяц отступления».
Да, они почти выбрались из леса. Они были уже недалеко от Батайска, недалеко от последних мостов, недалеко от выхода из большой западни.
Тогда же лейтенант Ренатус Вебер из штаба 40-го танкового корпуса записал в дневник следующее: «Мы в районе Белой, южнее Ростова, с нами части 3-й танковой дивизии, несколько приданных им соединений и эскадроны казаков. В наш корпус поступили новые боевые приказы. Будем воевать в районе Донца. Сосредоточение у Таганрога на Азовском море. Часть пути нам предстоит пройти по замерзшему морю!!» Два восклицательных знака отражают чувства Ренатуса Вебера по поводу этой перспективы.
Оперативный штаб и эскадрон казаков выступили из деревни Ильинка ранним утром 31 января 1943 года. Легкие части корпуса и казаки должны были идти по дороге через замерзшее Азовское море. Танки и тяжелые машины направили к мостам в Батайске и Ростову, потому что лед мог не выдержать их веса.
Туманный зимний день 31 января 1943 года. Сначала по дороге Тихорецк — Ростов колонны двигались быстро. Вот и рыбацкая деревня у Азова. Большие дорожные указатели теперь развернули колонны: здесь поворот на ледовую трассу. Через море, вперед, марш!
Саперы соорудили наклонный съезд на замерзшую поверхность моря и точно обозначили первые несколько сотен метров ледовой дороги.
Однако до Таганрога — сорок два километра. Поначалу путь шел через дельту Дона, замерзшие болота, дюны и остров. Потом — глубокое море.
У берега лед был молочно-белым и неровным, а над глубокой водой стал ровным и прозрачным, как стекло. Трассу пометили кое-как: несколько пустых бензиновых канистр с большими интервалами, но ошибиться было невозможно, потому что скрипучая, хрупкая дорога была усеяна продавившими лед автобусами, грузовиками и тяжелыми штабными автомобилями, зачастую виднелся только их верх. Дорожные указатели и предупреждающие знаки одновременно.
Лед был ненадежен. Тут и там виднелись полыньи и промоины. Туман заставлял водителей двигаться медленнее. Растянувшимися колоннами пехота и транспортные средства на конной тяге продвигались вперед. Друг за другом рысью скакали к Таганрогу казаки.
Впервые солдаты 3-й танковой дивизии имели новых попутчиков — попутчиков, которых не знали наступающие войска, но с этого времени они стали обычной деталью их отступления. И справа, и слева от солдат шли гражданские. Семьи казаков следовали за своими мужчинами, которые вступили в добровольческие немецкие части или полицию и теперь боялись возвращения советской власти. Самый разный транспорт, груженные верхом крестьянские телеги, скот, лошади на длинных веревках и дети.
К полудню туман немного рассеялся. И практически сразу появились советские штурмовики. Ил-2 неслись надо льдом на высоте не более сорока пяти метров. Бросали бомбы. Стреляли из пушек. А вокруг ни ямки, ни кустика, ни дома — ничего, чтобы укрыться. Насколько видел глаз, ничего, только замерзшее море, плоское, как блин.
Колонны разбежались. Эскадроны казаков помчались в разные стороны, всадники скакали по льду, как будто дьявол поджаривал им пятки.
Бомбы подняли ужасные фонтаны льда. Осколки звякали по замерзшему морю. Оставалось либо молиться, либо стрелять. Многие молились. Но многие бросились на спину и начали яростно стрелять по советским самолетам из винтовок и пулеметов. К счастью, скоро небо снова затянулось тучами, даже пошел снег. Под белой пеленой колонны снова двинулись вперед, медленно извиваясь, как какая-то огромная змея.
Генерал Зигфрид Хайнрици, командир 40-го танкового корпуса, и полковник Карл Вагенер, его начальник штаба, не уходили с командного пункта до самого утра. Теперь сильная пурга свела видимость практически до нуля. Когда маленькая колонна остановилась на развилке, их быстро обогнала крестьянская подвода и без раздумий свернула налево.
Полковник Вагенер приказал закутанному вознице остановиться. Решив, что это местный доброволец, Вагенер как мог по-русски спросил его о дороге на Таганрог. Испуганный человек уставился на говорящего по-русски полковника. Вагенер понял: его приняли за русского, и повторил свой вопрос по-немецки. Солдат с облегчением рассмеялся. С сильным саксонским акцентом он ответил: «Очень извиняюсь, господин полковник, но я и сам нездешний». И с лукавой улыбкой добавил: «Но мое чутье говорит мне: Артур, поворачивай налево!»
Чутье саксонца Артура не обманывало его. По крайней мере, в том, что касалось Азовского моря.
Примерно в пяти километрах восточнее Таганрога ледовая дорога закапчивалась новым построенным инженерами пологим въездом на прибрежную дорогу из Ростова в Таганрог. Колонны 40-го танкового корпуса снова оказались на твердой земле. Но теперь с ними опять были все проблемы, связанные с дорогами России, — грузовики в пробках, завязшие в грязи орудия, непроезжие болотистые участки. Только теперь пехотинцы поняли, как быстро и легко они двигались по морю.
Тяжелые части 1 и 4-й танковых армий с трудом продвигались на запад по перегруженной дороге. С ними шли полевые части люфтваффе и различные тыловые службы. С ними были и беженцы кавказских народов. Машина за машиной — грузовики, штабные автомобили, бронированные разведмашины, самоходные орудия, легкие танки. Бесконечная вереница.
Утомленные регулировщики отчаянно старались ликвидировать пробки у мостов и на перекрестках.
Передовые части 40-го танкового корпуса достигли Таганрога вечером 31 января. Обогреваясь у спешно разведенного огня, майор Канютш, офицер разведки корпуса, задумчиво спросил своего переводчика-прибалта: «Как вы полагаете, что нам больше всего запомнится из нашего перехода через Азовское море?»
Он, не колеблясь, ответил: «Ужас, господин майор, ужас!»
И в самом деле, ужас сопровождал их на всем пути по льду. Но они вышли из ловушки. А поступившие новости напомнили им об участи, которой, благодаря мастерству Манштейна, они избегли. 31 января 1943 года немецкая 6-я армия погибала под Сталинградом.
Лейтенант Ренатус Вебер в час избавления тоже думал о Сталинграде. В послании, отправленном матери из Таганрога, он написал: «Мы, без сомнения, обязаны своим спасением упорству 6-й армии у Сталинграда, они перекрыли железную дорогу и сковали огромные силы русских».