Точно в 05.00 генерал Аугуст Шмидт, командир 10-й мотопехотной дивизии, стоял в небольшом овраге на западном берегу с капитаном Бопштом, командиром 10-го инженерно-саперного батальона. Перед ними унтер-офицер склонился над взрывной машинкой.
— Все готово?
— Все готово, господин генерал!
Слава Богу, эти два офицера были люди думающие. Всего двадцать четыре часа назад они вовсе не были уверены, что для взрыва Каневского моста «все» будет «готово» в нужный момент.
Командир корпуса, начальник штаба и начальник инженерной службы беспокоились, можно ли будет прикрепить к мосту заряды раньше, чем до него доберутся русские. Это было общей проверкой нервов. А теперь все было готово. Генерал Шмидт еще раз поднялся на место, откуда он мог видеть мост, и еще раз посмотрел на него в свой бинокль. На мосту было спокойно и безлюдно. Генерал повернулся: «Давай!»
Сапер унтер-офицер нажал ручку. Все бросились на землю. Грохот, как при ударе грома. Вспышки молний. В небо полетели обломки. Дым и пыль. Когда дым рассеялся, от массивного моста остались несколько разрушенных опор. Балки и доски покачивались на волнах Днепра.
Только теперь все задумались о том, почему советское Верховное Главнокомандование не сделало ни единой попытки овладеть этим днепровским мостом. Ни с помощью воздушно-десантных войск, ни посредством решительной танковой атаки, ни руками партизан, которых была масса в окрестных лесах. В чем причина такого провала? Или русские сомневались в своей способности успешно справиться с операцией по захвату переправы, которую немцы неоднократно осуществляли на начальных стадиях войны? Например, танковый прорыв Манштейна к Двинску. Или рейд Гудериана к мосту через Десну у Новгорода-Северского. Или захват Байнхардтом моста через Волгу в Калинине. Или пример дерзкого удара во время отступления, который нанесла 16-я мотопехотная дивизия по мосту через Маныч в январе 1943 года. Русские на Днепре ничего подобного не предприняли. Они положились на свое умение импровизировать и были уверены, что справятся без всяких мостов. И все говорило за то, что они окажутся правы.
Они форсировали великую реку во многих местах, быстро и без потерь, используя лишь подручные средства. И не только в излучине Днепра у Переяславля или выше по течению у Чернигова. За несколько оставшихся дней сентября русские совершили двадцать три переправы через Днепр на протяжении 700 километров от Лоева до Запорожья.
Однако русские тем не менее допустили в своих расчетах одну ошибку. Они действительно быстро переправили через реку свои роты, батальоны и даже полки и создали на другой стороне плацдармы; однако им было трудно расширить эти плацдармы в масштабах, которые бы позволили предпринять с них серьезное наступление. Они испытывали огромные трудности при понтонной переправе танков, тяжелой боевой техники и боеприпасов. Для этого требуются солидные мосты, а их невозможно было построить с мелких плацдармов.
Осознав свою ошибку, советское командование попыталось быстро ее исправить радикальным образом. Оно предприняло операцию, подобную которой русские осуществляли лишь один раз в течение всей войны.
5. Букринский плацдарм
Русские форсируют реку — Отовсюду плохие вести — Мельница в Колесище — «К бою!» — Три советские бригады десантируются навстречу смерти.
Обер-ефрейтор Хельмольд уже несколько месяцев так хорошо не завтракал, как 24 сентября. Всю ночь его рота была на марше. Все шли и шли. Однако в конце пути, на рассвете, солдаты ликовали. Они вырвались наконец из этой мышеловки перед Каневским мостом. Теперь они немного отдохнут. Но первым делом — завтрак. Дежурный походной кухни выдал джем, сардины, солонину и натуральный кофе. После завтрака все растянулись на соломе. Спать. Было 08.00. Однако им не пришлось воспользоваться заслуженным отдыхом. «Командиров рот — к командиру полка!» — разнеслось по сараю.
Лейтенант Иссельхорст вскочил на ноги: такие неожиданные вызовы всегда сулят неладное. И правда, десять минут спустя поступил ненавистный приказ: «На построение! Приготовиться к отправке!» Последовала традиционная неразбериха: «Где, черт побери, мой...», «У тебя нет?..» Каждое второе предложение начиналось с солдатского ругательства. Снаружи послышался шум моторов грузовиков. По крайней мере, не придется идти пешком. Однако, когда пехоту везли на машинах, это обычно означало, что положение критическое.
Когда 7-я рота построилась, лейтенант Иссельхорст быстро обрисовал картину. Русские форсировали Днепр севернее, у Григоровки. Им предстоит их сдерживать до прихода более крупных немецких сил.
«Старая история», — заворчали солдаты. Лейтенант Кирберг погрузился со своим
1-м взводом на грузовики, и они отправились.
Новости из районов переправ русских в излучине Днепра приходили неутешительные. В то же время, учитывая, что 3-я гвардейская танковая армия генерала Рыбалко находится на правом берегу уже сорок восемь часов, странно, что дела не идут еще хуже.
24 сентября русский плацдарм в районе Григоровка — Букрин составлял примерно четыре километра в глубину и шесть километров в ширину. Шестью танками и двумя батальонами русские к вечеру 24 сентября оттеснили 19-й танковый разведывательный батальон майора Гудериана, который бросился на блокирование плацдарма. Русские наступали из днепровской излучины на юго-запад. В пятнадцати километрах выше по течению, около деревни Балыка, примерно тысяча человек советской бригады 14-й армии генерал-лейтенанта Москаленко в это время тоже уже форсировала реку и в юго-восточном направлении наступала на ослабленные передовые части 19-й танковой дивизии, кроме которых в этом районе больше никого не было. Было очевидно, что две советские группы намереваются соединиться.
19-й танковый разведывательный батальон противостоял противнику и в Балыке, и в Букрине. Майор Гудериан, младший сын генерал-полковника, проявил себя одаренным импровизатором. На линии сражались ремонтные и транспортные отряды. Русские держались. Но выбить их с позиций в узких оврагах, пересекающих высокий западный берег реки, было невозможно.
Неринг перебросил к Балыку усиленный танковый разведывательный батальон 10-й мотопехотной дивизии под командованием майора Вальдемара. Но как только он приказал ему отправляться, поступило другое неприятное донесение. Утром 24 сентября недалеко от деревни Стайки, еще на пятнадцать километров выше, форсировала реку и закрепилась в оврагах на берегу советская ударная группа в пятьдесят человек. На борьбу с этой новой опасностью были посланы части 34-й пехотной дивизии, моторизованные на импровизированной основе. «Ликвидируйте плацдарм и уничтожьте силы противника на этой стороне реки», — звучал их приказ.
Однако даже этот крошечный плацдарм ликвидировать было невозможно. Все та же старая история: если уж русские закрепились, выбить этих непревзойденных мастеров упорной обороны трудно. Они будут стрелять, вжимаясь в землю на своих огневых точках или за брустверами; они практически никогда не сдаются, пока не заглянут в дуло немецкого ружья или не почувствуют штык у своей спины. У Стайки, кроме того, местность особенно благоволила к русским. Овраги и расселины утеса крутого берега предоставляли идеальное укрытие, низина перед их позициями легко простреливалась пулеметами, так что все атаки немцев захлебывались.
Немецкие ударные группы заблокировали русских. Они обстреливали их из минометов. Артиллерийскими и пехотными орудиями отрезали от снабжения. Перехваченные радиограммы противника свидетельствовали о тяжелых потерях. А через три дня начался голод.
Но русские не отступили. И хотя плацдарм был совсем небольшим, он тем не менее требовал постоянного надзора и блокады, иначе он неожиданно мог стать опасным. И такого рода опасность угрожала по всему фронту. Неринг продолжал перебрасывать все новые ударные группы из Канева к местам переправ противника, прежде всего в район Балыка и Букрин — Григоровка.
В опускающихся сумерках 24 сентября батальон 258-го пехотного полка майора Хертеля окапывался на подходе к Григоровке. 7-я рота находилась на мельнице в Колесище. Все работали лопатами, когда раздался крик: «Вражеские самолеты!»
Русские самолеты с ревом приближались. Все попрыгали в траншеи и окопы. Некоторые советские машины, казалось, летели необычно низко. За ними, как на параде, по два в ряд, шли крупные соединения больших машин — сорок пять, по меньшей мере. Слева — такая же вереница. Это были тяжелые транспортные машины. Они летели на высоте 2000—2400 метров. Быстрые истребители и перехватчики находились на флангах и над транспортными формированиями. «Никогда раньше не видел в небе так много русских», — заметил унтер-офицер Шомбург.
Они не сбросили бомбы, не стреляли из своих пушек и пулеметов. Они пронеслись над немецкими линиями со стороны Днепра абсолютно беспечно. Конечно, они и не догадывались, что под ними в траншеях и опорных пунктах находились немцы.
На Днепре рано сгустились сумерки. Был конец сентября, и темно становилось около 17.00 часов. Но почему в русских самолетах горит свет? А теперь некоторые из низко летящих машин даже освещают мощными прожекторами поросшую кустарником землю. «Что, черт возьми, они делают?» — забормотал Хельмольд. Рядом с ним унтер-офицер прижимал к глазам бинокль. «Валяют дурака»,—процедил он, не отрываясь от бинокля. В следующую минуту его подозрения подтвердились. «Они прыгают, — закричал он. — Парашютисты!» Он выхватил свою ракетницу и запустил белую ракету. В ее слепящем свете было прекрасно видно опускающихся парашютистов.
Далее произошло одно из самых драматичных, редких и захватывающих событий в истории войны. Документы, которыми располагал автор настоящей книги, с немецкой стороны включают личные записи и мемуары генерала Неринга, боевые журналы участвовавших немецких частей и воспоминания многочисленных свидетелей; с советской стороны—очерки и мемуары, опубликованные после 1962 года, в частности Г.П. Софронова.