Штурм высоты начался. Русские опустили завесу заградительного огня.
Через несколько сотен метров немецкая пехота уже не могла оторваться от земли. Было невозможно преодолеть огонь множества орудий, сосредоточенных в очень узком секторе. Только танки пошли вперед на стену огня.
Советские артиллеристы подпустили их на пятьсот метров, потом на четыреста. На этом расстоянии русские противотанковые орудия поджигали даже «Тигры».
Но затем три танка T-IV раздавили первую линию советских орудийных позиций. Пехотинцы шли следом. Они захватили высоту. Немедленной контратакой русские сбросили их оттуда.
Три дня бушевал бой перед деревней Теплое. 33-й мотопехотный полк завоевал плацдарм. И снова их выбили с позиций.
Капитан Дизенер, последний оставшийся в живых офицер, собрал остатки 2-го батальона и снова повел их в атаку. Он взял высоту. И снова был вынужден отступить.
Сопредельная 6-я пехотная дивизия тоже овладела лишь склоном ожесточенно обороняемой высоты 274 у Ольховатки.
В левом секторе района прорыва главной точкой сражения являлась деревня Поныри. «Мы никогда не забудем эту деревню», — даже сейчас говорят воевавшие у Понырей бойцы 292-й померанской пехотной дивизии.
Растянутая деревня Поныри и высота 253,5 стали Сталинградом Курской дуги. Пунктами наиболее ожесточенных боев были машинно-тракторная станция, вокзал, школа и водонапорная башня. Железнодорожную насыпь и северную окраину селения захватили в первый день наступления. Но затем началась ожесточенная борьба, в которой участвовали 18 и 9-я танковые дивизии, а также 86-я пехотная дивизия.
9 июля 508-й стрелковый полк взял штурмом высоту 239,8. Теперь нужно было развить успех и овладеть решающей высотой 253,5. «“Фердинанды”, вперед!» Шесть из этих чудовищ загрохотали наверх и открыли свой уничтожающий огонь.
«Штурмовые орудия — на Поныри!» Орудия взревели. Теперь, вне всякого сомнения, атака должна закончиться успешно. Владея Понырями, германские войска смогут зайти на Ольховатку с фланга.
508-й гренадерский полк прорвался еще на пятьсот метров южнее. Тогда русские немедленно предприняли контратаку.
Советский командир 1-го батальона 1032-го стрелкового полка ехал на джипе впереди своего подразделения. У школы он выскочил из машины и лично повел в атаку первую линию стрелков.
Германские передовые части начали отступать. Капитан Мундсток, командир 3-го батальона 508-го гренадерского полка, заметил это и помчался к школе на автомобиле. Там он тоже выпрыгнул из машины. Его автомат простреливал перекресток. Советская атака захлебнулась.
Русский комбат наткнулся на пулю. В следующий момент, однако, Мундсток тоже упал, смертельно раненный. Трагическая дуэль двух мужественных офицеров.
Русские удерживали перекресток, немцы — школу. В ночь с 10 на 11 июля генерал-полковник Модель использовал свой последний резерв — бросил в этот ад 10-ю мотопехотную дивизию. Дивизия выдвинулась в сектор 292-й пехотной дивизии, которая была совершенно обескровлена. На грузовиках «Рено» рота за ротой прибывала на исходные позиции.
Эта баварская дивизия, чьим боевым знаком был ключ, имела немалые огневые возможности — семь артиллерийских дивизионов, один полк реактивных минометов «Небельверфер», дивизион тяжелых минометов и батальон штурмовых орудий.
Перед такой огневой мощью вражеская танковая атака на железнодорожную станцию в Понырях провалилась в первый же день.
12 июля хорошо организованный артиллерийский огонь опять остановил три дневные атаки русских. Ганс Ницше из 10-й роты 20-го мотопехотного полка наблюдал, как лес на холме перед их позицией медленно исчезал из виду в ослепительном огне орудий и пикирующих бомбардировщиков. Он видел, как русские колонны поднимались, шли вперед, падали. Впервые в жизни он увидел ревущие реактивные снаряды «сталинских органов», советских реактивных минометов. Сначала он подумал, что восходит солнце. Но с этого «солнца» с ужасным воем посыпались огненные стрелы и разнесли все вокруг.
В последующие несколько дней русские снова и снова пытались отбить Поныри у баварцев. Безрезультатно. Генерал-лейтенант Август Шмидт и начальник его оперативного отдела хладнокровно разыгрывали свои козыри в стратегически важных пунктах.
Унтер-офицер Шуллер стоял у своего противотанкового орудия, выпуская снаряд за снарядом. В конце концов перед его позицией оказалось семь горящих советских танков.
На линию 110-го танкового разведывательного батальона русские предприняли кавалерийскую атаку тремя эскадронами со сверкающими на солнце шашками.
«Дистанция — семьсот метров. Непрерывный огонь из всех орудий!»
О, Господи, бедные лошади!
2. Большие клещи
Генерал Кривошеин ждет — Гот дает волю своим тапкам — «Господин генерал, где "Пантеры"?» — Капеллан Руцек проходит через ад — На нравом крыле все прекрасно — Завтрак с генералом Чистиковым.
А как в это время складывалась ситуация на Южном фронте?
Июльские ночи коротки. В Центральной России темнота отступает уже в третьем часу.
Генерал Кривошеин, командующий 3-м механизированным корпусом, стоял па опушке леса недалеко от Яковлева. Ночь была жаркой, и в воздухе разливался запах сосновой смолы.
На небе в стороне Белгорода были видны вспышки артиллерийского огня. Фронт находился примерно в тридцати километрах, и грохот орудий доносился весьма отчетливо: русская артиллерия обстреливала немецкие позиции.
Всю ночь с 4 на 5 июля генерал Кривошеин и его штаб, как штабы всех советских соединений на курском выступе, ждали полномасштабного германского наступления.
3-й механизированный корпус входил в состав 1-й советской танковой армии и стоял непосредственно за 6-й гвардейской армией, чьи стрелковые дивизии держали южный фас курского выступа — полосу между городами Белгород и Сумы.
«Где же Гот нанесет главный удар?» — спросил Кривошеин скорее себя, чем своих офицеров.
Начальник штаба уверенно ответил: «По шоссе на Обоянь, конечно, товарищ генерал. Это самая короткая дорога на Курск. Прямо перед нами он попытается прорвать позиции Шестой и Пятьдесят второй гвардейских дивизий и двинуться на север. Поэтому мы в самом нужном месте, сразу за гвардейскими стрелками».
«Да», — произнес Кривошеин. Однако в его голосе чувствовалось сомнение. Кривошеин знал, что его начальник штаба высказывал мнение, на котором строились оборонительные планы высшего командования советского Воронежского фронта.
Они имели информацию о дате наступления противника и их группировке для боя. И они полагали, что разгадали замысел Манштейна: его наступательную тактику и принципы сосредоточения сил и средств. Поэтому генерал армии Ватутин передвинул отменно вооруженный корпус Кривошеина в район Алексеевка — Яковлево для прикрытия шоссе Харьков — Обоянь — Курск и подъездного пути из Бутова. Здесь, по мнению Ватутина, должен был ударить Гот, чтобы у Обояни форсировать Псел и рвануться на север.
Но так ли несомненно, что генерал-фельдмаршал фон Манштейн нанесет главный удар Именно в этом месте? Южный фронт, где изготовились к атаке две немецкие армии с пятнадцатью дивизиями, имеет протяженность восемьдесят километров. Для первого вклинивания в советскую оборону Манштейн может избрать любой участок. И, даже если верить донесениям, что 4-я танковая армия Гота является ударной, а оперативная группа «Кемпф» имеет задачу просто прикрывать ее фланг, все равно нельзя быть уверенным, что Гот предпримет наступление именно так, как предполагает высшее советское командование.
Генерал Кривошеин потянулся за папиросой. «То, что предполагает Ставка, и то, что предполагаем мы, конечно, самое очевидное решение. Так поступили бы мы на их месте. Но Гот — хитрый, коварный лис. Пойдет ли он очевидным путем? К тому же он очень обстоятельный человек: сначала тщательно изучает зону боевых действий, выясняет особенности местности, естественные преграды, течения рек, холмы и долины, выгодные и невыгодные плацдармы».
Начальник штаба слушал внимательно. Он имел представление, что Кривошеин хорошо знал немецких танковых командиров, многих — лично. В сентябре 1939 года, после германской кампании против Польши, он вел продолжительные переговоры с Гудерианом. Кривошеин тогда командовал советской танковой бригадой, которая соединилась с танковым корпусом Гудериана в Брест-Литовске.
На небольшом приеме после совместного парада он сильно насмешил немецких офицеров, когда, произнося тост за германо-русскую дружбу, оговорился и вместо того, чтобы выпить за «вечную дружбу», выпил за «вечную вражду»5. Возможно, генерал сейчас вспоминал этот случай почти четырехлетней давности. А может быть, у него были какие-то другие мысли. Он повернулся к своему начальнику штаба: «Пошли в укрытие».
В этот момент в двадцати километрах от них, на Бутовском холме, подполковник Альбрехт, командир артиллерии моторизованной дивизии «Великая Германия», по телефону вел обратный отсчет всем огневым позициям: «...Два, один — огонь!»
И, как он, все артиллерийские командиры немецких дивизий 4-й танковой армии между Герцовкой и Белгородом закричали: «Огонь!»
Страшный артиллерийский залп раздался над холмами и долинами со Средне-Русской возвышенности с таким раскатом грома и молнией, как будто все грозы за последние сто лет сейчас слились в одну.
Подобной концентрации огня артиллерии и тяжелого оружия на столь узком участке фронта в этой войне еще не достигали. Между Белгородом и Герцовкой за пятьдесят минут было выпущено больше снарядов, чем за кампании против Польши и Франции, вместе взятые.