До того как Гитлер смог собраться и ответить ему, Манштейн продолжил: «Однако никакие счеты у же не могут изменить ситуации. Я должен отдать приказ на прорыв 1-й танковой армии сегодня — иначе она обречена. Прошу вашей санкции».
Цейтцлер не успел вмешаться, как Гитлер развернулся. Выходя, он произнес: «Я не могу согласиться с вами. Мы обсудим остальные проблемы на вечернем совещании». И покинул комнату. Он оставил после себя атмосферу всеобщего смятения. Манштейн спокойно вышел в небольшую оранжерею, подошел к генералу Шмундту, адъютанту и военному наперснику Гитлера, и проговорил: «Соблаговолите проинформировать фюрера, чтобы он доверил кому-нибудь другому командование группой армий, если находит, что не может согласиться с моими взглядами». Застегнул ремень, надел фуражку и вышел.
Манштейн остановился в берхтесгаденском «отеле». Как только он вошел в комнату, раздался телефонный звонок. Звонил генерал Буссе из Львова. После схватки с Гитлером Манштейну предстояло объясняться с генералом Хубе. Этот замечательный командующий 1-й танковой армией донимал штаб группы армий, требуя разрешения на прорыв — однако не на запад, а на юг, через Днестр, где на рубеже примерно в сто километров фронт окружения образовывали только река и незначительные советские разведывательные силы.
У Хубе были веские аргументы за прорыв на юг, вопреки его первоначальному плану. Только 24 марта он отдал приказ, в соответствии с идеей Манштейна, на прорыв в западном направлении севернее Днестра, прикрывая северный и восточный фронты. Но 25 марта ситуация изменилась к худшему. Глубокое вклинение противника юго-западнее Проскурова было быстро развито на юг, в результате оказались отрезанными части 59-го корпуса и 3-й танковый корпус. Противник блокировал дороги в западном направлении и угрожал Каменец-Подольскому и Хотину.
Командующий 1-й танковой армией и его начальник штаба, полковник Карл Вагенер, сошлись во мнении, что изменение ситуации лишило армию свободы действий.
Теперь, когда освободившиеся на севере силы придется бросить на ликвидацию угрозы южнее Каменец-Подольского, прорыв в западном направлении представлялся слишком опасным. Взвесив все возможности, они решили, что меньший риск представляет прорыв на юг, где все инженерно-саперные батальоны и мостостроительные колонны уже сосредоточились на Днестре. Вот соображения, которые Хубе изложил по телефону начальнику штаба Манштейна Буссе и которые Буссе теперь передавал генерал-фельдмаршалу в Бертехсгаден.
Разумеется, соблазнительная идея выводить окруженную армию без кровопролитного сражения через все еще свободный Днестр. Гораздо соблазнительнее, чем прорыв на запад, где полдесятка рек и придется сразиться с двумя первоклассными советскими армиями. Прорыв на юг, конечно, куда меньший риск. А Хубе слишком хорошо знал, какой риск сопряжен с прорывом через сильную армию противника. Трагедия Черкасс происходила на глазах 1-й танковой армии. Хубе не хотел, чтобы его дивизии столкнулись с подобного рода испытаниями: вот почему он настойчиво требовал немедленного согласия Манштейна на прорыв в южном направлении.
Однако Хубе не имел возможности адекватно оценить общее развитие обстановки. Если его армия отойдет на юг, брешь между ней и 4-й танковой армией станет огромной, и русские наконец получат открытый путь в Галицию. Им останется только продолжать движение.
А что выиграет 1-я танковая армия? Ничего. К 25 марта передовые танковые части Жукова и Конева уже были южнее Днестра. Главные силы 1 -го и 2-го Украинских фронтов подтягиваются форсированными маршами.
Таким образом, 1-я танковая армия, выйдя из окружения севернее Днестра, попадет в другой мешок, еще более опасный, поскольку в тылу будут непроходимые Карпаты.
Манштейн видел эту опасность. Что еще важнее, он видел стратегическую необходимость не допускать расширения бреши между 1 и 4-й танковыми армиями. Какой смысл в отходе 1-й танковой армии в безвыходные склоны Карпат, если русские вследствие этого спокойно пойдут через Галицию в Бреслау и Прагу?
Нет — Хубе придется пробиваться на запад. Его путь должен пройти прямо между двумя советскими армиями, спешащими на юг. Это приведет к боям, но кроме спасения армии принесет стратегическое преимущество, поскольку армии Жукова, в свою очередь, окажутся отрезанными от своих тыловых коммуникаций и парализованными. Спасение 1-й танковой армии станет в то же время основой общего оздоровления ситуации. Это был план Манштейна.
Генерал-фельдмаршала обвиняют, что его план был авантюрой. Подобная критика недооценивает Манштейна как стратега. Он никогда не путал дерзость с азартной игрой или прозорливость с безрассудством. Группа армий в прорыве на запад видела не только необходимость, но и реальный шанс на успех.
Решающим фактором выбора западного направления, кроме стратегических соображений, послужил тот факт, что группа армий располагала информацией о расстановке сил противника. Манштейн знал о намерениях Жукова вплоть до последних деталей. Полковник фон Бламродер, офицер разведки группы армий, прослушивал штаб советского фронта, который прорвал немецкий фронт. Персонал Бламродера выяснил частоты русских передовых радиопередатчиков и расшифровал коды штаба. Бламродер, таким образом, читал все приказы и донесения советских 1 и 4-й танковых армий в районе прорыва южнее Тернополя. Расшифрованные радиограммы раскрыли все передвижения, дневные цели и, главное, силы соединений Красной Армии.
В довершение удачи людям Бламродера также удалось перехватить и расшифровать радиограммы начальника снабжения 1 и 4-й танковых армий Жукова. В результате Манштейн знал об этих двух армиях больше, чем сам маршал Жуков. Дважды в день штаб Манштейна точно информировали, сколько боеспособных танков имеет каждая танковая бригада Красной Армии. Это была идеальная форма разведки. Манштейн как будто сидел за рабочим столом Жукова.
Вот еще одна иллюстрация, где в современной войне находятся самые важные И самые надежные источники информации — источники, чье количество и качество информации заставит позеленеть от зависти любого агента—виртуоза шпионажа. А что говорить о скорости, с которой подобная информация пересекает границы! Какой великолепный разведчик может сравниться с этой техникой? Манштейн находился в огромном преимуществе.
Жуков скомандовал:« 1-й танковой армии наступать к Днестру в направлении на Черновцы». «Хорошо», — принял к сведению Манштейн. Следующий приказ Жукова: «4-й танковой армии ждать подхода своих пехотных дивизий». Еще лучше—теперь известно, что севернее Верхнего Днестра у русских есть слабый участок, полоса советской 4-й танковой армии — раз ее пехота еще не подтянулась.
Из радиопереговоров противника выяснилось, что Жуков твердо рассчитывает на немецкий прорыв на юге через неконтролируемый район берега Днестра. Действительно, он явно хотел побудить Хубе предпринять именно такой шаг и соответственно планировал собственные операции. Однако Манштейн не собирался оказывать Жукову подобной услуги. Вот почему, несмотря на все возражения Хубе, Манштейн дал приказ на прорыв в западном направлении.
25 марта в Берхтесгаден, когда генерал-фельдмаршал с начальником оперативного отдела штаба еще раз просматривали свои записи телефонного разговора с Буссе, Шульце-Бютгер заметил: «Нужно подробно объяснить Хубе наши основания. Может быть, стоит отправить к нему кого-нибудь».
Манштейн покачал головой. «Нет времени. Не сомневаюсь, что Буссе ясно пояснил Хубе и Вагенеру, почему мы не согласны с их оценкой обстановки и из каких соображений пробиваться надо на запад, а никак не на юг».
Около 19 часов 30 минут генерал-фельдмаршал еще раз отправился в Бергхоф, на сердце у него было тяжело.
«Весной пахнет», — пытался Шульце-Бютгер завязать разговор в машине. Генерал-фельдмаршал поднял глаза на горы в снежных шапках. Весна? На Востоке, где сейчас на волоске висит судьба 1-й танковой армии, на несколько дней вернулась зима, с ледяным ветром, метелями и сильным морозом. Удастся ли ему вывести дивизии Хубе из белого ада Каменец-Подольского? Манштейн размышлял: «Сейчас войска, должно быть, перегруппировываются, чтобы начать прорыв на запад двумя параллельными группами, к рекам Серет и Стрипа, как только будет получен сигнал. — Манштейн держал всю обстановку в голове. План был хорош. — Генерал Хубе, взявший штурмом Сталинград, — один из самых бесстрашных боевых командиров. Да и войска готовы на все. Должно получиться.— Улыбка освещала лицо Манштейна, он чувствовал подъем. В воображении он проделывал все, что предстоит Хубе: — 46-й танковый корпус держит южный фронт кольца и отражает все советские попытки окружения. 3 и 24-й танковые корпуса, 59-й армейский корпус постепенно отдаляются друг от друга и двумя большими клиньями наступают на запад, к Серету и потом к Стрипе. Туда, к ним навстречу, пробьется 1-я танковая армия. Вот как это должно быть сделано».
На ступеньках входа в Бергхоф маршала поприветствовал генерал Шмундт и передал ему телетайпное сообщение, несколько минут назад полученное от генерала Буссе из Львова: 1-я танковая армия снова запрашивает «разрешения на прорыв в южном направлении». Хубе направил запрос в штаб группы армий в 19.20. В последнем предложении говорилось: «Прорыв на запад невозможен из-за особенностей местности».
Хубе имел в виду не только четыре крупные реки, текущие с севера на юг, но и тот факт, что русские плотно контролировали основные пути отступления, и ситуация на северном фронте кольца заметно усугубилась после глубокого прорыва противника. Силы, нацелившиеся на прорыв, теперь должны были сдерживать русских. Призрак Сталинграда!