Слова эти в самое сердце кольнули матушку Эм, сразу подумалось о сыне, погибшем именно теперь.
Наклонившись к Шиню, она взяла его на руки и приняла к груди.
Множество дел и забот нахлынуло в эти дни на Хьена, захватило его, и каждое из них помогало ему узнавать что-то новое о себе самом.
Присутствие Шиня возле матушки Эм держало Хьена в постоянном напряжении и тревоге, он чувствовал себя так, словно рядом была бомба, готовая в любой момент разорваться. Напряжения сил требовали и приготовления к началам работ по разминированию — ведь не только само дело это было солдатам из К-1 в новинку, но и очередному поединку их со смертью нынче предстояло разыграться в совсем иных, мирных условиях. Не мог Хьен без боли смотреть и на эту знакомую, второй родиной ставшую ему землю: по ней проходила раньше линия обороны, и все здесь по многу раз было перепахало бомбами и снарядами, а нынче раскиданные некогда в разные стороны люди, толпами возвращавшиеся теперь на родные пепелища, страдали от голода, болезней, увечий и нищеты. Тут во всем остро ощущалась нехватка — и в жилье, и в одежде, и в плугах, и в мотыгах.
Все это сейчас полностью захватило Хьена, завладело и сердцем его и разумом, теперь он только об одном и думал: как бы и чем помочь волости. А город Хюэ, откуда он вместе с ротой вышел всего несколько дней назад, словно отодвинулся куда-то далеко-далеко. В тот вечер, когда они уходили, в памяти Хьена еще стояли его улицы, полные света, ярких красок и шума, лица горожан — одни открытые, другие — вызывающие неприязнь; теперь же все это словно кануло где-то за далью придорожных столбиков, отсчитывающих километры, и за белесым пологом дождя, укутавшим тогда и небо и землю.
Вернувшись с Кук в деревню после совещания в провинциальном центре, Хьен вдруг вспомнил, что собирался написать Тху Лан письмо, но через каких-нибудь пару дней снова начисто об этом забыл. А ведь раньше это показалось бы ему важным делом… Здесь, на этой жестоко израненной земле — а каждая пядь этих каменистых земель Куангчи была так дорога его сердцу, — все приобретало иной смысл. И нынче, оглядываясь назад и изредка вспоминая о Тху Лан, он глазами бывалого солдата смотрел на себя — городского студента, столичного жителя, каким нет-нет да и чувствовал себя с ней, и Тху Лан казалась ему просто симпатичной и милой младшей сестренкой.
«Тху Лаи, вы, конечно же, понимаете, что пройдет еще какое-то время, прежде чем снова начнутся занятия. Но вам осталось проучиться всего лишь полгода, и вы непременно должны это сделать. А пока институт еще не открылся, старайтесь участвовать в работе вашего студкома. Революция в любом случае не может в короткое время избавить нас от сложностей, оставленных старым режимом. Нам предстоит довольно трудная жизнь. Может быть, вам она покажется не столь уж живой и кипучей. Но я надеюсь, что вы, Тху Лан, сохраните свою веру — ив революцию и в наш новый строй. И вот что еще мне хотелось бы вам сказать: революция не является чем-то легким, словно по волшебству, в мгновение ока меняющим и человека и общество. Революция — это учеба, это труд, это полная сложностей перестройка самого себя…» Письмо Хьена к Тху Лан в конце концов оказалось длинным, полным наставлений, словно писал его и в самом деле старший брат, суровый и строгий. В тот же конверт Хьен вложил и листок с вежливым посланием профессору. И сразу же, закончив с этим, он почувствовал облегчение и радость — нынче у него были иные, новые заботы, заполненные до отказа другими делами и хлопотами Дни.
Чать, вернувшись с занятий по саперному делу, начал обучать бойцов. Хьен провел одно за другим несколько партсобраний и тоже деятельно включился в подготовку к началу операции.
В один из вечеров он зашел к местным ополченцам, они как раз подводили итоги — их взвод обезвредил уже несколько тысяч мин. Половину взвода составляли женщины, и оттого в доме весь вечер стоял веселый гомон, то и дело раздавался смех.
Стоило Мьет, командирше, заикнуться, что Хьен пришел поднабраться опыта, как поднялся невообразимый шум:
— Вот так дела! Выходит, нынче не мы у солдат, а они у нас учиться должны!
— Не робей, Хьен! Набирайся ума-разума! А ну давай открывай свой блокнот, мы тебе туда прямо все и продиктуем, как с миной обращаться! Только успевай записывать!
Хьен уже знал от Кук, что взвод этот — любимое детище всей волости. Он просидел с ними целый вечер, внимательно слушая, что они говорили. Всех их он давно уже знал и каждого хорошо помнил в лицо. Незнаком ему был лишь один, совсем молоденький и по виду городской паренек. Хьен заметил, что парень этот за весь вечер не проронил ни слова.
— Кто это? — спросил он у Мьет.
— Разве ты не знаешь? Ведь это Линь, брат Кук, он недавно вернулся, — ответила она.
— Линь?!
— Ну да, он самый. Мы его пока не привлекали, ведь он все-таки был в той армии. Но он очень много знает. Особенно про мины. Ты вот поговори с ним, увидишь, он здорово во всем этом разбирается…
Линь сам подошел к Хьену, поздоровался и протянул руку. И от того, что он это сделал просто и естественно, Хьен сразу почувствовал к нему симпатию. Он рассказал ему о неожиданной встрече с тремя марионеточными солдатами на пляже в Тхуанане. Линь выслушал его с нескрываемым удивлением, а потом сказал:
— Знаете, а ведь это как раз те самые, что меня обобрали. В те дни и прикончить запросто могли, а уж о мародерстве и говорить нечего!
Линь пригласил Хьена в комнату, которую они с Кук занимали в том же общежитии, где собирались ополченцы.
— Вот здесь мы с сестрой и живем, — сказал он и предложил Хьену единственный стул.
— Линь, — начал Хьен, усаживаясь, — крайне необходимо выяснить особенности расположения минных полей, виды всевозможных «ловушек» и «ключей» к ним… Можешь ты в этом помочь?
— Могу, — быстро ответил Линь. — Уже после училища я свел знакомство с одним из младших офицеров секретного отдела в Диньконгчанге. Мне удалось разжиться у него кое-какими сведениями о минах. — Линь улыбнулся. — Да и вообще много чего интересного удалось узнать. Ведь весь тот год в училище я был самым усердным курсантом. Их преподаватели просто нахвалиться на меня не могли.
— Ты ведь раньше был на подпольной работе в городе, в самом Куангчи. Об этом нашему командованию должно быть известно. И тот же Хонг, к примеру, мог бы это подтвердить, как тебе кажется?
— Конечно, — ответил Линь после минутного раздумья. — Но мне хочется показать себя в деле, а не бумажкой прикрыться. Когда я только вернулся, Кук велела мне почаще бывать у дядюшки Зи. Знаете его? Это староста деревни Чунг. Так вот, беседы с ним оказались для меня очень полезны.
— Да, я его помню. Ну и какие же он давал тебе советы?
— Нет, не подумайте, он мне советов вообще никаких не давал, просто рассказывал кое-что. Многое из того, что еще во мне только смутно бродило, после наших бесед как-то сразу прояснилось. Знаете, наверное, как это бывает. Встретится вам такой человек, вроде и обыкновенный совсем, а жизнь его сама по себе может служить подтверждением некоей истины. После встреч с ним я поверил в себя, и мне еще сильнее захотелось непременно сделать что-то полезное. Я попросился к нашим ополченцам, буду идти впереди, мины искать. Я чувствую, что смогу!
— Но это очень опасное дело! А что Кук говорит?
— Говорит, ступай, только будь осторожен. И еще она говорит, что я должен следить за собой, как бы у меня не выработалась психология героя-одиночки!
— Считай, что твоя сестра все верно тебе сказала. Ну а сейчас давай-ка вернемся к нашему разговору о минах…
Три взвода К-1 и взвод местных ополченцев приступили к разбивке минного поля на квадраты и прокладыванию троп. В зоне саперных работ царила напряженная тишина. Над Срединной деревней взвился прямоугольный красный флажок. Разноцветными треугольными флажками был обнесен весь район работ, а синим, красным и белым отмечены место сбора, отдыха и пункт первой помощи. Изредка тишину нарушало слабое гудение миноискателей, но тут же и этот звук пропадал.
Хьен наблюдал за работой одной из групп.
Предельно напряженной, кропотливой и трудной, помимо того что опасной — тут уж смерть буквально подстерегала на каждом шагу, — была эта работа. К тому же на всю роту приходилось не так уж много миноискателей — всего десять штук, работавших на польских батарейках. А ведь нужно было проверить каждый квадратный метр земли. Здесь требовалась предельная собранность, недюжинная выдержка, мужество.
К исходу восемнадцатого дня четыре пятых земель Срединной деревни, вот уже около трех лет пустовавших, выглядели совсем по-иному. Следы солдатских башмаков, взрыхленная почва, ряды флажков, обозначивших проходы, — все это были свежие, только-только появившиеся на этой земле признаки возрождающейся жизни.
Очень помогли опыт и знания Линя. Именно он нашел «ключ» к разгадке шифра минного поля. И теперь каждый день ровно в полдень в песчаных дюнах на Западной деревне раздавался сильный взрыв — туда сносили все найденные мины.
День за днем выздоравливала, очищалась земля.
Хьен и его бойцы продвигались все глубже и глубже внутрь этого таинственного, недоступного ранее мирка. Там над заброшенной деревней, когда-то многолюдной и шумной, стлалось мертвое безмолвие. Дикие травы росли и умирали, наслаивающиеся пласты перегноя питали другие, свежие, только недавно поднявшиеся и густые, и всюду, куда ни глянь — в развалинах домов, на бывших верандах, в разбросанных повсюду забытых корзинках, в прорехах готовых вот-вот обвалиться крыш, — прорастали бобы, арахис, кунжут, выбрасывал кверху метелки рис… И все это буйство сорных трав, колючек, дикого тростника вперемешку с метелками риса и побегами арахиса усиливало впечатление хаоса. На дне многочисленных затоплен-пых воронок стояла зловонная жижа, а зеленые заросли сверху казались настолько густыми, что только самому богатому воображению под силу было представить, что некогда здесь было человеческое жилье…