— Мама дома? — спросил Зи.
— Нет, на работе.
— А отец?
— Папа спит, он велел всем говорить, что его пег дома…
Зи, размахивая пустым рукавом, решительно пересек небольшой дворик, устеленный сухими стеблями маниока. Это был дом Банга. Вчера поздно ночью прибегала Тьен, умоляла повлиять на мужа, уговорить его остаться в деревне. Банг был осужден условно на два месяца и решил уехать куда-нибудь подальше на заработки. Тьен уверяла, что если он это сделает, то непременно пойдет по плохой дорожке. Зи чувствовал, что она права.
Банг валялся на кровати и глазел в потолок. Услышав шаги, он поспешно натянул одеяло и укрылся с головой. Зи потоптался нерешительно — не лучше ли уйти, но потом рывком сдернул одеяло. Банг молча смотрел на него. Потом сел и сделал удивленные глаза:
— Ох, дядюшка Зи, это вы!
Он кликнул дочь и велел приготовить чай, но Зи остановил девочку, протестующе замахав рукой:
— Нет, нет, чай нить не буду, только что у старого Нгиета напился! Я на минутку…
Банг прятал глаза. Он похудел и был весь какой-то поблекший. Казалось, он стал старше лет на десять.
— Как идут дела в волости? — спросил он, пытаясь выкарабкаться из неловкой ситуации, но только яснее стадо видно, что храбрится он из последних сил.
— Ничего, помаленьку, — охотно откликнулся Зи. — Слышал я, что ты собрался в другое место, работу подыскивать?
— А что мне еще остается делать? — ответил Банг, не поднимая глаз.
— Я пришел к тебе как друг. Конечно, у тебя есть «хонда», может, ты решил, что займешься торговлишкой или еще чем, но…
— Это Тьен вам сказала? — перебил его Банг.
— Да, она. Попросила поговорить с тобой. Слушай, Банг, что было — то было, но я почти вдвое старше тебя, да и пришлось пережить гораздо более тяжкое испытание. Об одном хочу тебя спросить: почему не хочешь остаться, заняться тем же трудом, что и твои односельчане? Да, тебе стыдно. Но излечишься ты от этого стыда, только если останешься здесь, знай это. Да и о жене подумай, она недавно родила, на кого ты их всех оставишь?
— Ничего, выживут! Судите сами, как мне тут остаться, ведь на меня пальцами будут показывать — вор!
— Тебя судили, ты свое получил. А жизнь тебе длинная предстоит, снова на ноги встанешь. Если хочешь знать мое мнение, ты не только за свою жену и малолетних детей в ответе — ты в ответе еще и за себя.
— Из партии выгнали, с работы тоже, чего уж теперь, ни перед кем я не в ответе…
— Ага, значит, только партийные и еще ответственные работники должны свою ответственность понимать? А простой человек, он что же, без совести прожить может? Подумай, что говоришь. Выходит, без партбилета и должности и человеком не надо быть?
Банг покраснел:
— Я такого не говорил!
— Если моего совета не послушаешь, то так в конце концов действительно последнюю совесть потеряешь. Повторяю, я пришел к тебе как друг, говорить такие вещи горько, но только опасаюсь я, что ты на скользкий путь станешь. Не нужно тебе никуда уезжать, одна беда от этого приключится. Люди у нас хорошие. Сколько ты с ними вместе перестрадал, вспомни! Неужто войну забыл?!
Как раз в этот момент во дворе раздались женские голоса, и в дом вошла Кук, а с ней несколько девушек, которые вместе с Бангом работали в волостном комитете.
— Говорят, ты еще вчера вернулся? — как ни в чем не бывало спросила Кук.
— Позавчера… Тошно мне, глаза бы ни на что не глядели, вот и валяюсь второй день подряд…
Банг спрыгнул с кровати и позвал дочь вскипятить чай.
— Ну что, — продолжал он, — и вы туда же, уговаривать меня пришли? Дядюшка Зи меня уж ругал, ругал!..
Линь и Оу встретились возле трактора. Был обеденный перерыв.
— Как тебе работается, малышка? — спросил Линь.
— Нормально, потом расскажу. Вот я тебе приготовила лекарства, на фельдшерском пункте дали, а кое-что ребята из К-1 добавили. Возьмешь с собой. Что тебе еще дать? Ах да, одежду…
— Да ты что, на фронт меня собираешь, что ли, или в заграничное путешествие? — расхохотался Линь. — Спасибо тебе, малышка. Все есть у меня, да и потом я ведь не один буду…
— Береги себя. Я так боюсь! Ну что за занятие ты себе выбрал!
— Пе бойся! Расскажи, как работается?
— Ой, несколько раз уже бросать собиралась!
— А что тебе приходится делать?
— Да все одно и то же. На подсобной работе, ужас как надоело!
— Но это же начало, потерпи! Я вижу, у тебя все руки поцарапаны, исколоты…
— Да ерунда, трудностями меня не испугаешь. И все же что бы ты сказал, откажись я поехать учиться?
— Ты не откажешься!
— Значит, не хочешь, чтоб мне стало легче?
— Так ты ведь у нас сама ни перед чем не спасуешь!
— А ты знаешь, когда мы сможем пожениться в таком случае? Когда я закончу учебу, а это будет не раньше, чем года через два. Трактористы так говорят: чтобы настоящим мастером дела стать, надо два года, не меньше, потратить!
— Но мы же с тобой еще совсем молодые! Эх, и замечательная будет у меня женушка! На тракторе, в красной косыночке, прямо как на плакате! А я стану мины из земли вынимать перед твоим трактором!
— Как? Ты и тогда намерен этим заниматься?!
— Так точно! Работа у меня такая! Знаешь, сколько еще в нашей земле мин? Пока всю не перерою, не остановлюсь!
Глава XXI
Малыш Тханг, санинструктор К-1, все последнее время — после достопамятного обеда «по-японски» вместе с Шинем в ресторанчике на одной из многолюдных улиц Хюэ — провел в самых глухих уголках джунглей.
Похоронные команды — согласно плану, разработанному в верхах и спущенному на исполнение в региональные войска, — действовали повсеместно, начав свою работу в горных районах, чтобы затем постепенно спуститься вниз, в долину.
Поиски и эксгумация останков погибших бойцов, перевозка останков сами по себе были достаточно тягостным и к тому же нелегким делом. Для этого необходимо было тщательно прочесать джунгли повсюду, где когда-то шли бои: все места схваток с врагом, все пути-дороги, по которым прокатилось антиамериканское Сопротивление. И однако, никак нельзя было не заняться этой работой сейчас, в дни наступившего мира, — настоятельно требовала этого память, глубочайшая благодарность людская к сынам своим, отдавшим жизнь за отчизну.
Похоронная команда насчитывала до ста человек — ею непосредственно руководил заместитель начальника политуправления округа — и разделялась на отдельные небольшие команды. Одним предстояло вернуться на места боев и опорных баз на западе провинции, другим — в джунгли, прочесав их от Виньлиня до Куангчи и Тхыатхиена, третьим — пройти длинный путь по обеим, восточной и западной, сторонам Чыонгшона. И командиры, и бойцы, отобранные в похоронную команду, сами были непосредственными участниками гремевших здесь некогда боев и хорошо знали местность, они же и хоронили тогда своих однополчан.
Группа, в которой был Малыш Тханг, за это время обследовала немало мест, скрупулезно и терпеливо ведя свой поиск, сверяясь с картами и со своей памятью, и находила оставленные захоронения: одни — рядом с некогда стоявшими здесь военно-полевыми госпиталями, другие — возле оборонных укреплений и ключевых позиций врага пли же неподалеку от наших старых баз снабжения. Они проследовали уже таким образом через Кхесань, Донгчи, 241-ю высоту, последним этапом были низинные джунгли Кокавы и Пещеры Упавшего Слона…
Прошел год мира, и нынче старые джунгли казались куда более дремучими, чем прежде, бойцов повсюду встречала плотная, неподвижная тишина. Война, что несколько десятилетий подряд нарушала покой этих мест, ушла, спустившись с гор в равнины и города. А здесь навсегда остались лишь те, кто отдал ей свои жизни. Не счесть, во сколько слоев листья лесные покрыли лицо земли, чтоб снова сегодня зеленели деревья, дышала свежестью, полнилась жизнью родная страна…
Три с половиной дня по кручам, по горным тропам, тем, что протоптаны были когда-то ими лее, а сейчас все заросли травами, сносили бойцы на себе все, что удалось им найти, вниз к тележной колее, где ждали их «газы», пока не погрузили наконец свою скорбную ношу на две машины с наглухо закрытыми брезентом кузовами. «Газы» двинулись вперед и вскоре уже запрыгали, заплясали на новой, выложенной большими камнями и не успевшей еще утрамбоваться дороге. За перевалом увидели и людей, тех, кто только что проложил эту дорогу, — их было много, и все молодежь; сидя на корточках, прямо на дороге, они дробили камни, старательно постукивая кайлом. Увидев машины, они сошли с обочины, и «газы» промчались меж двух шеренг этих насквозь пропыленных и пропотевших парней и девчонок, провожавших их веселыми голосами и смехом.
После полудня картины вокруг начали меняться: горы и джунгли попятились, отступили назад, уступив место вереницам холмов. В пейзаже что-то уже было от равнинного края. Вдоль дороги, на плоских крышках от круглых корзин, разложенных у самых зарослей пустившего бледно-сиреневые пушистые кисти тростника — сейчас они чуть поблескивали под закатными лучами, — была разложена на просушку арековая копра. У конца спуска бросалась в глаза лысина на склоне холма: там трава была скошена, и у самой дороги поставлен ряд домов — мазанок с соломенной кровлей. «Газы», перед тем как спуститься к броду через широкий пересекавший дорогу ручей, остановились у арки, за которой начиналась территория поселка. Тханг, сидевший вместе с остальными бойцами — их всего было около двадцати человек, — на последней, третьей машине, увидел, как от первой машины, где был командир, к ним спешит автоматчик. Это был кто-то чужой, не из их команды. Пришлось потесниться и дать место новым попутчикам: их было двое — автоматчик и какой-то высокий мужчина. Машины тут же снова двинулись в путь, началась болтанка и тряска — ехали через брод, ручей был широкий. Автоматчик, пристроившись на груде лопат, сваленной у борта машины, велел сесть и мужчине.
— Извините, — тихонько сказал тот, послушно последовав приказу и осторожно, чтоб кого не толкнуть, пробираясь к месту.