один-единственный поставщик этой детали, обладавший к тому же патентом на неё, и тот разорился. Теперь отдел снабжения вертелся в поисках другой фирмы, которая могла бы производить эти керамические части, параллельно вёл лицензионные переговоры и готовил – на случай, если эти переговоры сорвутся – ходатайство об аннулировании патента ввиду его неисполнения… И такие вещи якобы происходили теперь сплошь и рядом.
Всё было взаимосвязано. Именно как в часовом механизме. Вынь одну деталь – и часы перестают работать.
Больше всего её тревожило, что это коснётся и её магазина. Если она не получит товары, всё будет кончено. Если её покупатели не заработают достаточно денег, чтобы покупать у неё, тоже. Каждый был частью игры. И никто ни от чего не был защищен.
Однако Вернер смотрел на это по-другому. Каждый вечер он начинал с этого проекта ТДП. Когда приходило по рассылке сообщение фирмы о состоянии строительных работ, он распечатывал его и спускался с ним в кухню, чтобы прочитать вслух. Он мог часами разглагольствовать о дробильной установке, методах нагрева и так далее. Он питал прямо-таки страстные надежды на этот проект, и Доротее от этого было не по себе.
Послушать его, так рынок только и ждёт, когда появится угольный бензин, чтобы успеть обеспечить себя товаром. Все спешат опередить друг друга, поскольку о появлении угольного бензина уже объявлено. И скоро к ним поступят первые плоды проекта, – обещал он ей.
Только на это и осталось надеяться. Поскольку, если и дальше так пойдёт с ценами на бензин и сокращением зарплаты, скоро Вернер не будет зарабатывать себе даже на дорогу.
Основательно помывшись в душе, Маркус провёл короткую ночь в кровати для гостей, а когда поздним утром спустился вниз, обе женщины уже сидели за завтраком и спорили о том, не пора ли уже забыть о домашних родах и не поехать ли в клинику, чтобы ускорить их.
– Ещё не пора, – говорила Эми-Ли. – Время ещё терпит, я чувствую это.
– Ах, как я люблю эти разговоры про телепатическую связь матери с ребёнком, – с гадкой иронией отвечала Берниче. – Клиника-то не за углом, подумай об этом!
Маркус дал себя заметить, и ему тут же были поданы блины и в огромном количестве хороший кофе. Берниче извинилась за то, что чуть не пригвоздила его к стене, а Эми-Ли, как ему казалось, разглядывала его именно тогда, когда он на неё не смотрел.
Хотя, возможно, он принимал желаемое за действительное.
Кухня-гостиная была уютной: отделанная светлой древесиной, с прекрасным видом в сад и солидной мебелью того рода дерева, который от времени становится только лучше. За обеденным столом могло бы поместиться десять человек, так что на нём хватало места для множества варений, компотов и сиропов, которые он должен был «непременно попробовать».
И, конечно, ему не удалось уклониться от подробного рассказа о том, как он сюда попал.
– Жуть, – сказала Эми-Ли, когда он закончил. – И ты даже понятия не имеешь, что это за изобретение?
– Ни малейшего.
– Тогда давай искать, – в её глазах блеснуло что-то от той голодной предприимчивости, которую он ещё хорошо помнил. Она поднялась, опираясь руками о стол.
– Эми-Ли! – запричитала Берниче. – Тебе бы надо поберечься. Ты на девятом месяце беременности, пожалуйста, не забывай об этом. А если точно, так уже на десятом.
– Да, преждевременных родов уже не будет, это уж точно, – ответила Эми-Ли.
Она повела его через холл в кабинет, в котором уже давно никто не работал: на всех поверхностях лежала пыль, а на стене висел календарь 1992 года.
– Ты смотри-ка, – сказал Маркус, указывая на фирменный логотип.
То был рекламный подарок фирмы «Eurocontact». Каждый месяц был украшен символом какой-нибудь европейской столицы.
Эми-Ли уставилась на календарь.
– Постепенно я начинаю тебе верить.
– При том что сам себе я верю с трудом, – пробормотал Маркус. Подарок выглядел так простодушно, так неброско. Всего лишь фирма, которая завязывала контакты с Европой, ничего больше.
Эми-Ли выдвинула ящик стола, полный ключей.
– Может, мы и вправду найдём бумаги твоего отца, – сказала она, роясь в них. И достала один ключ. – Вот. Каталог архива.
Она не преминула отправиться с ним в подвал. Всего там было шесть комнат, уставленных архивными шкафами, в одной из них и размещался каталог.
В выдвижных ящиках верхнего ряда хранились магнитные ленты и большие, гибкие дискеты на пять с четвертью дюймов.
– Ну, класс! – пробормотал Маркус. – Для таких теперь и дисковода не найдёшь.
– Ты начал не с того конца, – сказала Эми-Ли и выдвинула ящик в самом низу. – Маленький ребёнок может добраться только до нижнего ряда.
– Какой ещё ребёнок?
– Я, – ответила она. – Сон, который я тебе рассказывала однажды, помнишь? Это было не в Сиэтле. Это было здесь. – Она протянула ему большую, замусоленную карточку. Бледно-жёлтую, по краям разлохмаченную, с тонкими красными линиями.
И на самом верху было напечатано на машинке: «Вестерманн, Альфред».
– С ума сойти! – вырвалось у Маркуса. Он взял карточку у неё из рук.
В следующей строчке, немного налезающей на верхнюю, было напечатано: «Остракция (III-2010, происхождение: „Eurocontact“)».
Он глянул на Эми-Ли, которая в этот момент с трудом разогнулась.
– Ты должна мне это объяснить.
Она оперлась о шкаф.
– Да. Видимо, должна. Итак, насколько я поняла то, что мне рассказывал папа, дело обстояло так: когда мама заболела, он привёл в действие все рычаги, чтобы ей помочь. Это была редкая болезнь, о которой мало что известно, поэтому он решил организовать её полное обследование. Сперва он искал университет, который взял бы у него деньги и провёл это обследование, но не нашёл. Потом он попытался учредить собственный институт, но не получил необходимых разрешений – как-никак, речь шла о бактериях и прочих опасных вещах. В конце концов он наткнулся на исследовательское учреждение правительства, от которого это правительство радо было избавиться.
Маркус указал на пол.
– Вот это самое.
– Оно. Тогда это был исследовательский институт, учрежденный президентом Картером. Институт занимался альтернативными энергиями и бактериями, которые могли бы разлагать масляный отстой и прочие вредные вещества. Администрация Рейгана хотела скинуть это дело со своей шеи. Но поскольку изначально учреждение считалось военной лабораторией, а вся долина представляла собой закрытую территорию, папе всё это и продали в комплекте.
Маркус вспомнил, как Ванг показывал ему свою долину.
– Твой отец говорил, что купил эту долину в попытке спасти твою мать.
– Только ничего не помогло. Она умерла ещё до того, как начались работы по переоборудованию.
Маркус огляделся, дивясь услышанному.
– И потом?
– С тех пор папиной ноги здесь не было. Сначала мне пришлось провести тут восстановительный ремонт.
– Невероятно. – Маркус помотал головой. – Даже не знаю, что и сказать.
Эми-Ли упёрлась ладонями в поясницу.
– Тогда давай не будем терять время и, наконец, докопаемся до этого изобретения.
Ну, это были уже мелочи. Римская цифра три означала номер архивного помещения. Маркус принёс ключ для шкафа с номерами 1-2999 и сразу же извлёк из нижнего ящика несколько толстых папок типа «Манила» и картонную коробку с надписью «Остракция».
Большая часть документов была написана по-немецки, частично почерком его отца, частично отпечатана на машинке. Он всё разложил на полу кухни-столовой, и обе женщины смотрели, как он читал эту кипу бумаг.
– «Остракция», – смог он наконец объяснить, – должно быть, сокращение от «осмотической[47] экстракции[48]».
– Вау, – сказала Эми-Ли. – Ну, хорошо, хоть объяснил.
– Изобретение моего отца, – продолжал Маркус, зачарованный тем, что он читал, – позволяет получать спирт практически из любых растительных отходов, которые в огромном количестве образуются в сельском хозяйстве. Причем спирт в качестве моторного горючего.
Теперь они поняли.
– Взамен бензина?
– Вот именно. Основной принцип такой: растительные отходы измельчаются и при помощи бактерий приводятся в брожение. Это процесс классический, примерно так варят пиво. Проблема всегда заключалась в том, что бактерии, производящие алкоголь, уже при сравнительно низком содержании алкоголя отмирают – они, так сказать, губят сами себя. И если надо было получить алкоголь, который годился бы для сжигания, его требовалось тщательно дистиллировать, а это процесс энергозатратный, затрачивать приходится больше, чем получаешь.
– То есть это нерентабельно.
– До сих пор цифры были неутешительны. Если этанол – так называют питьевой спирт – добывать из растительных материалов, на получение одного литра потребуется 36 тысяч килоджоулей энергии: на возделывание, удобрение, уборку урожая и главным образом на дистилляцию. А энергетическая ценность этого литра составляет всего 21 200 килоджоулей. Это значит, наши потери составят свыше сорока процентов.
– Ты говоришь: до сих пор? – вставила Эми-Ли.
– Мой отец додумался вот до чего: если использовать отходы, которые накапливаются в сельском хозяйстве, – пустые стебли, наружные листья капусты, высевки, солома, всё, что несъедобно в кукурузе или в подсолнечнике, – то почти не потребуется дополнительных энергозатрат. Потому что эти культуры так и так сажают в продовольственных целях, не так ли? После этого нужно только обойти дистилляцию…
– «Только»?
Маркус кивнул.
– Тут есть одна хитрость. Мой отец нашёл путь получать спирт без дистилляции. – Он потянулся к картонной коробке, в которой они уже видели толстую, чёрную плёнку особенной структуры площадью с квадратный метр. Он поднял её. – Это плёнка, произведённая – ну, сегодня бы сказали – с помощью нанотехнологии. За счёт процесса осмоса она непрерывно экстрагирует из варева алкоголь. У неё две стороны – одна рифлёная и одна гладкая. Варево – на гладкой стороне, а на другой, рифлёной, выступает смесь из этанола и метанола, эта смесь ядовитая, если её выпить, однако