Доротея почувствовала, как у неё задрожали колени.
– Но…
– Вы можете прочитать соответствующие статьи законов. – Он достал из папки конверт. – Мне бы следовало просто послать вам моё предупреждение по почте, однако по желанию моих клиентов я передаю его вам лично, чтобы попутно заверить вас, что мои клиенты готовы идти на обсуждение. – И он протянул ей конверт.
– Что это значит?
– Если вы готовы закрыть ваш магазин – который, кажется, и так не особенно рентабелен, – то мои клиенты откажутся от дальнейшего преследования этого факта. – Он положил перед ней и свою визитную карточку. – Вы в любое время можете связаться со мной по этому номеру. Доброго дня.
И он удалился. Было даже странно, что после него не осталось дьявольского серного запаха, подумала Доротея. А должен был остаться. Может, у неё насморк?
Потом её охватил ужас, и она опустилась на стул. Вот это самое и снилось ей в кошмарах. Нарушить предписание – а их так много, что это целая отдельная работа: все их читать – и нарваться на трудности.
Она надорвала конверт, пальцы у неё сильно дрожали. Развернула бумагу. Пробежала её глазами. Юридическая казуистика, в которой она ровным счётом ничего не поняла – за исключением цифры, которая крупно, жирно и по центру значилась в нижней части листа. Она была недвусмысленна.
Её конкуренты требовали отступных, которые превышали весь оборот, которого она достигла до сих пор со своим магазином. В противном случае они подают судебный иск.
Постепенно Маркус терял чувство времени. Каждый день в Bare Hands Creek казался ему похожим на другой. Он просыпался утром оттого, что Таггард плёлся через гостиную в ванную, потом и сам он умывался там ледяной водой, к которой ему никогда не привыкнуть, а Таггард тем временем варил кофе. После дня однообразной, отупляющей работы он уставал, они ужинали почти молча, и он снова засыпал на диване, от которого у него болела спина и который не давал ему ощущения личного пространства.
Он работал уже не в хлеву, а в силосохранилище, как называли большое мрачное строение, походившее внутри на лабиринт из множества кладовок, бункеров и ходов. Здесь хранились запасы пшеницы, проса и ячменя, и его задачей было ворошить зерно и постоянно просеивать заново, а также ставить и проверять мышеловки. Временами ему доверяли молоть зерно – мельницей, которая, к его удивлению, была на электрическом приводе. Есть в резерве и механическая, объяснила ему Абигейль, рослая, унылого вида женщина лет пятидесяти пяти, заведующая хранилищем. Она носила пуловер самодельной вязки, и у неё были длинные волнистые волосы, которых, должно быть, ни разу не касались руки парикмахера.
Между тем уже начался март, если верить календарю на кухне Таггарда. Да и снег всюду сошёл, зато полили дожди, и деревенские дороги развезло. Таким тёплым февраль ещё не был, говорили люди.
Лес без снега казался страшнее, темнее; он сразу наполнился шумом, голосами животных, и когда случалось выходить в дозор, внезапный треск веток заставлял вздрагивать.
В силосохранилище всегда было сухо, но холодно и темно. Иногда Маркус заглядывал в кладовки – и обнаруживал там ящики с орехами, или молотильные цепы, или целые мешки мелких полосатых семечек.
– Это подсолнечник, – объяснила Абигейль.
– Их едят? – спросил Маркус и лишь после этого вспомнил, что в Германии он часто видел хлеб с семенами подсолнечника.
– Можно, – сказала Абигейль. – Только надо, конечно, сперва очистить. Поджаренные, например, идут в салат. Но мы-то из него масло жмём.
– Масло?
– Подсолнечное масло. Прессом.
Масло. Маркус смотрел на семечки у себя на ладони и вдруг вспомнил Кейта Пеппера – впервые после долгого-долгого времени. Как он там? Жив ли вообще? Кажется, минула вечность с тех пор, как он видел в его гараже мотор, работавший на растительном масле.
Не выход ли это? Не держал ли он сейчас в руках билет, который выведет его из Bare Hands Creek?
Ему вспомнился пакетик в багажнике – какие-то угловатые детали, завёрнутые в пластиковую плёнку и перевязанные. Части, которые нужно заменить, чтобы переоборудовать мотор на сжигание растительного масла. Раньше ему и в страшном сне не могло привидеться, чтобы он ковырялся в машине, но после всего, что ему пришлось уже делать здесь, он больше не считал немыслимым хотя бы попытаться. Как-никак его отец был мастер на все руки, а брат и до сих пор мастерит, значит, отыщется и у него пара подходящих генов. Допустим, у него получится, тогда ему придётся…
Украсть. Мешок семечек.
В тот же момент Маркус понял, что не сделает этого. Исключено.
Возвращаясь к кладовой, чтобы высыпать в мешок горстку семечек, он пытался понять, что гнетёт его больше: то, что он как бы пленник в Bare Hands Creek, или то, что он, несмотря ни на что, уже так прижился здесь, что с трудом представляет, как можно куда-то уйти.
Глава 44
– Король Фарук, – пробормотал Абу Джабр Фарук Ибн Абдул-Азиз Аль-Сауд своему отражению в зеркале, поправляя свою гутру.[39] Ему надо было ещё привыкнуть к этому.
Из окна отеля открывался футуристический вид на Кувейт-Сити. Встреча руководителей стран, экспортирующих арабскую нефть, была его первым выездом за рубеж после восхождения на престол.
Референдум принес ему больше семидесяти процентов голосов. Это обозначилось с самого начала, и после подсчета всех бюллетеней точная цифра оказалась 71,3 %.
– Умный ход, – уныло признал тогда Франк Мюллер. – Никаким другим путём вы не смогли бы так усилить вашу властную позицию.
– Да, – сказал Абу Джабр и лишь потом додумал, что имел в виду посланник американского правительства: и по отношению к США тоже. Оттого-то Мюллер и был таким унылым.
Кто-то сдержанно постучал в дверь.
– Пора, ваше величество, – послышался голос Ахмада, его ассистента.
Да, пора. Пора идти на встречу.
До конференц-центра было всего-то метров триста, однако это расстояние они должны были преодолеть в раззолоченном лимузине и в сопровождении мотоциклетного эскорта. Знамёна вдоль улицы, охрана, оцепление, за которым стояли дети, размахивая флажками. Абу Джабр тоже махал им в ответ, не зная, видно ли его вообще внутри машины.
Наконец он вошёл в конференц-центр, который, как водится, представлял собой смесь воплощённой в бетоне бедуинской традиции и западной техники. Встретив первого же монарха, он заметил, что одно дело претендовать на власть по своему происхождению, опираясь на лояльность армии, и совсем другое – осознавать за собой большинство тех, кем правишь.
Взгляды, которые он встречал, были красноречивее слов. Естественно, он догадывался, что говорили у него за спиной: вот властитель милостью американцев, однако голосование фактически избавило его от этих обвинений. Американцы больше не могли идти ему наперекор, поскольку теперь ясно было, что тем самым они будут противостоять саудовскому народу. И другие лидеры тоже знали, что это так. Он читал в их взглядах недоверие, но прежде всего страх, жалкий, недостойный страх. Никто из остальных не знал, какая часть подданных стоит за ними на самом деле. И никто бы не отважился выяснять это.
Разумеется, Абу Джабр многим был обязан бурным событиям последних месяцев. Они помогли ему достичь того, в чем потерпели неудачу даже такие выдающиеся властители, как король Файзал или король Абдаллах: радикально урезать привилегии королевской семьи, а то и вообще исключить их. Зарубежная собственность бежавших была конфискована и заморожена на счетах, апанажное[40] содержание тех членов королевской семьи, кто остался, было сокращено до минимума. Тем самым была не только пресечена любовь к роскоши, на которую народ взирал с растущим недовольством, но были оздоровлены и государственные финансы, даже в сложившейся новой ситуации.
И Абу Джабр, когда настал его черед, мог говорить с таким чувством уверенности, каким и сам не надеялся обладать.
После вступительных слов, обычных и ожидаемых в таких случаях, и подробного обзора прошедших событий король Фарук перешёл к теме нефти.
– Саудовская Аравия всё ещё страна с большими запасами нефти и значительной долей мировой добычи. Однако мы должны проститься с былым девизом, что мы можем произвести столько нефти, сколько надо. Наоборот, Саудовская Аравия в ближайшее время сократит производство. Я много совещался с экспертами наших нефтяных компаний, и они убедили меня, что многие из крупных старых нефтяных полей в последние годы эксплуатировались слишком интенсивно. Если мы не хотим, чтобы в ближайшее время их постигла та же участь, что и Равар, то наступило время снизить добычу. Это значит, что цены на нефть продолжат свой рост. – Он кивнул бывшему нефтяному министру и архитектору первого нефтяного эмбарго Ахмеду Заки Ямани, приглашённому на эту конференцию в качестве почётного гостя. – Мы знаем, что шейх Ямани всегда предостерегал нас, чтобы мы не допускали роста цен, ибо тогда нефть лишилась бы своего ведущего значения в глобальном обеспечении энергией. Справедлива была эта тревога или нет, факт тот, что теперь мы больше не можем на это влиять. Я убеждён, что мы должны исполниться решимости одобрить высокие цены на нефть. Даже дорогая нефть представляет собой ценное и востребованное сырьё и останется таковым и впредь. Наши месторождения нефти – самое драгоценное достояние наших стран, и пора перестать стремиться к тому, чтобы как можно скорее и как можно дешевле его растранжирить. Надо научиться управлять им мудро, а значит – экономно. Нашей целью должно стать то, чтобы и наши дети, и их дети, и дети их детей могли извлекать пользу из нефти.
Эта речь была переведена и разошлась по всему миру. И последнему простаку стало ясно, что старые времена уже не вернутся.
– Уже пошло время начальства.
Сказавший это невысокий человек с львиной гривой то и дело хватался за пуговицу своего воротничка. Было заметно, что он не привык носить галстук.