— Или просто не было возможности разделить, — заметил кесарь.
— Неодарённых могли оставить в автобусе, — сказал глава КФБ. — Но их забрали. Значит, нужны. По крайней мере, хочется в это верить, ведь в таком случае все дети остались живы. Кстати, мы нашли водителя. Точнее, он сам нашёлся.
— Живой? — удивился кесарь.
— Невероятно, но да. Его ещё на пути в Москву остановили, как он думал, дорожные полицейские. Но это оказались одарённые участники похищения. Они обездвижили водителя и выбросили в овраг. Возможно, и не обирались ему жизнь оставлять — просто живучий оказался. Пролежал почти сутки и пришёл в себя.
— А что камеры в Московской области показывают? — спросил кесарь. — Вам орки предоставили доступ к записям?
— Да, сразу же, — ответил Валуев. — Наши специалисты все записи отсмотрели. Камеры по трассе стоят через каждые пять километров. В какой-то момент автобус исчез: под одной камерой проехал, а под следующей уже нет. Но это выяснили уже слишком поздно, лишь когда просматривали записи. Сейчас тот район прочёсывают. Но, вообще, моё мнение — систему надо менять и детей перевозить с охраной, чтобы ничего подобного больше не случилось.
— Чтобы ничего подобного больше не случилось, систему надо менять радикально, — произнёс Романов. — Сразу же после выборов займёмся этим. Хватит уже сдавать детей в реабилитационные центры будто какой-то неликвид. Когда я стану императором, одним из первых указов запрещу выбраковку и дискриминацию детей по цвету ауры.
— Это было бы замечательно, Александр Петрович, — сказал Милютин. — Но боюсь, этот указ будут игнорировать в Петербурге.
— Император на то и император, чтобы держать в руках серьёзные рычаги влияния, и в отличие от кесаря или президента, он имеет законное право лишать титула. И мы будем лишать всех, кто откажется от своих детей из-за другого цвета ауры. Лишать весь род по восходящей линии. Или мы уничтожим эти предрассудки, или Россия развалится на части. А глядя на то, что сейчас происходит в Петербурге, я понимаю, что разваливаться она начнёт совсем скоро, если мы не будем ничего делать, чтобы предотвратить этот процесс.
— Да, в Петербурге сейчас сложная ситуация, — согласился Валуев. — Она накалена просто до предела.
— Ну мне можете не рассказывать, — сказал Романов. — Час назад звонил Вяземский и сообщил, что уже практически не в состоянии контролировать ситуацию. Подстрекатели работают, народ злой, выходит на улицы, силовики недовольны. Полиция отказывается исполнять обязанности, присоединяется к бастующим. Из центра подразделения вводить опасно — ещё нам не хватало столкновений между петербургскими и федеральными частями МВД.
— КФБ пока держится, — сообщил Валуев. — По крайней мере, руководство областного департамента. Но среди личного состава много недовольных — есть такое. Не вовремя эти психи из эльфийского ордена подорвались, конечно. Раньше их роды как-то сдерживали ситуацию, а теперь Седов-Белозерский, сын магистра, едва ли не возглавил протесты. Адвокат их ещё масла в огонь подливает — организовал пресс-конференцию, на которой заявил, что все погибшие мечтали об апелляции или помиловании, и что это мы их убили, представив всё, как самоубийство. И весь Петербург, к сожалению, этому верит.
— Нет, бывшие руководители ордена были не психи, — тяжело вздохнув произнёс кесарь. — А умные и расчётливые эльфы, решившие идти до конца и пожертвовать жизнями ради своей борьбы. Правда, непонятно почему Самойлов так не поступил. Надо будет мне с ним лично поговорить. Но, признаться, в какой-то степени я даже восхищён поступком тех четверых — ход достойный уважения. Но проблем это нам доставит немало. Однако я надеюсь, что до открытых столкновений, как в одиннадцатом году, не дойдёт.
— Будем делать всё, чтобы до этого не дошло, Александр Петрович! — заверил Валуев.
— И будем искать детей, — добавил Милютин. — Мы понимаем, что сейчас как никогда важна поддержка Москвы и лояльность Воронцова.
*****
Нас привезли в какое-то место, очень похожее на лагерь в лесу, но вот только лес казался очень уж ухоженным. Возможно, это было чьё-то большое имение — закрытая частная территория, куда не было доступа посторонним. Везли в этот лагерь нас примерно часа три-четыре, точно сказать было сложно — часов ни у кого не было, а гаджеты у всех забрали.
По приезде нас разместили в небольшом деревянном домике, больше похожем на барак. Внутри него было чисто и тепло, но обстановка угнетала — голые деревянные стены, два окна с решётками, тусклая лампочка под потолком, десять узких металлических кроватей и ширма, которая делила барак напополам.
В каждой половине стояло по пять кроватей, в левой расположились девушки, правую заняли мы с коренастым парнишкой, которого, как позже выяснилось, звали Артём. Имена девушек я так и не узнал — обстановка к походу на вторую половину барака и знакомству не располагала.
Примерно через час нас отвели на ужин. Покормили довольно сносно и сразу же вернули в барак. Затем пришли бородатый мужчина и девушка, которая ставила нам раньше уколы. Так как нам никто не представлялся, про себя я прозвал их бородач и медсестра.
Каждому из нас сделали ещё по одной инъекции — в этот раз вкололи что-то беловатое и мутное. Очень не хотелось, чтобы это попало мне в кровь, но вариантов не было — раз уж полез в дело, надо было терпеть. После этой инъекции я почти сразу же захотел спать. Мучить себя не стал, лёг на кровать и сразу же уснул.
Разбудил меня и всех остальных бородач громким криком в открытую дверь. Крик этот выполнял не только функции будильника — бородач сообщил, что у нас двадцать минут на утренний туалет, а потом нас ждёт завтрак. Своеобразный санузел, состоявший из двух душевых кабинок и двух туалетных, находился рядом с нашим бараком в отдельной небольшой постройке. Я продрал глаза и поплёлся туда.
Несмотря на довольно долгий сон, чувствовал я себя отвратительно, видимо, это были последствия неизвестных препаратов. Не было сил даже принять душ. Я умылся над раковиной холодной водой — стало немного легче. После этого вернулся в барак. Почти сразу же пришёл бородач и отвёл нас в столовую. Там нас ждал сюрприз — неодарённая часть нашей группы.
Ребята, судя по всему, уже заканчивали завтрак. Нас посадили в дальний от них угол столовой, а увели ребят ещё до того, как нам дали положенную в тот день на завтрак рисовую кашу, сосиску и чай. Поэтому пообщаться нам не удалось. Но, по крайней мере, теперь я знал, что они живы. Это порадовало.
За завтраком я много размышлял. Уже было понятно, что всё намного серьёзнее, чем я думал, когда готовился к операции. Впрочем, паниковать не стоило — я знал, что могу сбежать ближайшей ночью. Когда умывался, осторожно попробовал сконцентрироваться — проблем с этим делом не испытал. Хотел для проверки магической силы использовать какое-нибудь простенькое заклятие, но вовремя подумал, что на территории лагеря могут стоять артефакты контроля магической активности.
Но в принципе и концентрации хватило, чтобы понять: магией я владею. Значит, вводили мне что-то не связанное с блокировкой магии. Впрочем, это было логично, для похитителей мы все были подростками, не прошедшими инициацию — какой смысл было блокировать у нас магию? Но вот только в таком случае вставал другой вопрос — что же тогда мне вводили в вену?
После завтрака нас вернули в барак. И бородач опять привёл медсестру. Она снова ввела нам фиолетовую жидкость, такую же, как накануне. После этого я снова задумался о побеге — очень уж мне это всё не нравилось. Но всё же я себя пересилил и побег пока отложил. Ведь если мы находились в простом перевалочном пункте, то мой побег сорвал бы всю операцию.
Да, был шанс, что я смогу убежать, запомнить место и быстро сообщить о нём Милютину. Или можно было даже попытаться увезти с собой ребят. Но от меня ждали явно не это — я должен был добраться до конечной точки нашего путешествия и выяснить, для чего воруют ребят и где держат всех ранее похищенных. Поэтому мысли о побеге пришлось снова прогнать.
Я неважно чувствовал себя ещё со вчерашнего дня, но после инъекции фиолетового раствора мне стало ещё хуже. Появилась какая-то рассеянность, трудно было собраться с мыслями. Нам велели находиться в бараке и выходить разрешили лишь в туалет. На улице поставили охрану.
Ближе к обеду пришёл бородач и заявил:
— Кто-нибудь один, пойдём со мной!
Желающих не нашлось, тогда бородач зашёл на женскую половину барака, указал пальцем на одну из его обитательниц и сказал:
— Ты! Пойдём!
— Куда? — испуганно спросила девушка.
— Не бойся, — ответил бородач. — С тобой только поговорят.
И они ушли. Примерно через полчаса вернулись, бородач забрал вторую девушку, а та, что вернулась, подтвердила, что её водили на какое-то странное собеседование, где задали кучу вопросов, но ничего страшного не было. Меня забрали четвёртым. Бородач отвёл меня довольно далеко от барака к небольшому каменному домику, завёл внутрь, в комнату, где находились двое незнакомых мне мужчин.
Комната выглядела странно. Из интерьера в ней были лишь яркая лампа на потолке, плотная штора на окне, да круглый деревянный стул и четыре стула вокруг него. Оба мужчины сидели за столом. Бородач подтолкнул меня в спину, чтобы я прошёл подальше от порога в комнату и запер дверь снаружи. Мужчины оглядели меня с нескрываемым интересом. Оба они были людьми, как и все остальные похитители.
— Проходи, присаживайся, — сказал один из мужчин — голубоглазый блондин лет тридцати пяти. — И не бойся. Всё не так страшно, как кажется.
Я молча прошёл и сел на один из двух свободных стульев.
— Как тебя зовут? — спросил второй мужчина.
Ему на вид было под пятьдесят, смоль его ещё густой шевелюры сильно разбавила седина, а взгляд был очень уставшим. Казалось, он не спал минимум дня три.
— Евдокимов Алексей, — ответил я.
— Из какого рода?
— Сын графа Евдокимова, Василия Семёновича. Внук Семёна Кирилловича.