Они успели поиграть минут двадцать… Стукали клюшки о лед, летели в лицо ледяные крошки, шайба то и дело билась гулко о деревянные борта коробочки, Петька с гиканьем носился кругами, они оба наглотались холодного ночного воздуха.
Но появившаяся внезапно Людмила прервала эту ночную вакханалию и велела немедленно отправляться домой. Когда несостоявшиеся чемпионы ковыляли на коньках к дому, Люся придержала за рукав Олега и зашипела:
— Ты спятил, Ермилов? Тебе сколько лет?
— Ну не такой уж я и старый, — проворчал он, чувствуя, что остаток ночи проведет в собственной постели, а не на кухне и не в ванной.
Еще вчера, когда возвращался от Полторанина, Ермилов по дороге завез домой армейскую форму и, облачившись в нее утром, со смехом подумал, глядя на одинокие звездочки на погонах, что понижение сразу на два звания это уже чересчур. Ощущение возникло такое, словно первый раз в первый класс.
Он чувствовал себя крайне некомфортно и в этой форме, и в этом звании, и почувствовал еще хуже, когда приехал в редакцию газеты. Предъявив удостоверение на проходной, Олег поднялся на третий этаж и увидел довольно убогую обстановку, оставшуюся с советских времен и обветшавшую до предела. В прокуратуре еще года два-три назад все выглядело точно так же. И дело не только в старых, заляпанных чернилами столах со сколами на остатках полировки и не в сейфах-мастодонтах, внутри которых прятали водку, чаще коньяк, а в атмосфере распада. Однако довольно быстро отгрохали ремонт, получили новую мебель и компьютеры. Но то Генпрокуратура, а тут еле сводили концы с концами, и не витал оптимизм в пропахшем кипами старых журналов и рукописей воздухе.
Олег зашел к главному редактору, и тот, поглядывая на нового «корреспондента» поверх очков с опаской, сказал:
— Я вам выделил кабинет, чтобы отдельно… Так ведь вам лучше. Как я понял, вы к нам ненадолго?
Распространяться о своих планах Ермилов не собирался и только кивнул. На этом его представление по начальству можно было считать завершенным. Он получил ключи от своего кабинета и, пока искал его, натыкался на любопытные взгляды сотрудников газеты. Зашел в кабинет, испытав облегчение. Новые коллеги не все порадовались приезду майора Гаврилова из дивизионки, думали, что без блата тут не обошлось.
В небольшом пеналообразном кабинете моргала лампа на потолке. А если выключить — темно. Единственное грязноватое окно выходило во двор с заснеженным садом. И на типографию. Письменный стол был завален рукописями от предыдущего хозяина. Воняло табаком, въевшимся в стены и мебель. На небольшом стеллаже стояли книги и пишущая машинка «Unis».
Олег взял наобум одну из книг. На первой странице была надпись-посвящение: «Леониду Ивановичу на память от автора и с надеждой на дальнейшее сотрудничество». Хмыкнув, Олег поставил книгу на место, нашел телефон с перетянутой изолентой трубкой и проверил, работает ли. В трубке с шипением раздавались натужные гудки.
Усевшись на шаткий стул с сомнительными пятнами на потертой когда-то красной обивке, Олег задел ногой пустую водочную бутылку под столом.
Утром, еще из дома, он успел созвониться с Григорьевым. Тот уже был на работе, и Олег выслушал унылую тираду, что «везунчик Ермилов» снова обскакал его, Вадима, на повороте и собирается в Болгарию. Олег удовлетворенно подумал, что вопрос с командировкой уже решен.
Он нашел на столе чистый листок, достал из нагрудного кармана ручку и стал рисовать геометрические узоры, что помогало ему думать. А поразмышлять было о чем. Олег шел за Петровым двадцатилетней давности след в след. Уже и человек тот изменился и живет в другой стране, и нет Советского Союза, которому Петров присягал на верность и который предал. А след остался. Пусть и нечеткий, как следы птичьих лапок на снегу, тонкие, ажурные. Но они есть, и даже если их присыплет снова снегом, они все равно есть, надо только бережно расчистить эти следы.
К счастью, двадцать лет не стали тем разломом, который нельзя преодолеть. Свидетелей тех событий можно расспросить. Другой вопрос — свидетелями чего эти люди являлись? Петров вряд ли осуществлял шпионскую деятельность публично — не объявлял сбор всех частей и не печатал объявление в газете, каждый раз когда шел на контакт с хозяевами или на закладку контейнера с информацией для цэрэушников.
Олег ощущал себя покорителем горных вершин, и ему на пути то и дело попадались трещины, широкие и бездонные, набитые непролазным буреломом часов, месяцев и лет, отделяющих Ермилова от событий того времени. Приходилось форсировать эти трещины с помощью хиленькой алюминиевой лестницы. Изучение уголовного дела и даже свидетельства очевидцев не могли стать машиной времени, а были, в самом деле, шаткими алюминиевыми лесенками, связанными наживую одна с другой догадками и предположениями.
В дверь постучались и заглянул мужчина в сером костюме и темно-синей рубашке, со строгим, деловитым выражением лица. Ермилов догадался, что это местный контрразведчик, и догадка подтвердилась, когда пришедший плотно затворил дверь и обратился к Олегу:
— Товарищ полковник, мне сообщили о том, что вы уже здесь. Я — майор Безбородов. Вас должны были предупредить.
— Игорь…
— Просто Игорь. Разрешите сесть?
Олег кивнул, немного раздраженно. Хороша маскировка, если Безбородов в открытую называет его полковником.
— Ведите себя со мной как с обычным сотрудником. Разве вы стали бы ко мне заходить сами? Наверное, вызвали бы к себе, если бы хотели переговорить.
— Ну в общем, да, — смутился Игорь, опустив глаза, почти черные, опушенные густыми ресницами.
«Теленок, — подумал Олег, вспомнив отчего-то Петьку и их ночной хоккей. — А Петька не такой уж и вредный».
— Я хотел бы понимать, в чем заключается моя задача? — спросил Безбородов.
Ермилов хотел было сказать: «Не болтаться под ногами», но решил не ссориться.
— Если меня будут разыскивать в мое отсутствие, надо всем, кто звонит, приходит и спрашивает меня, отвечать, что я в командировке или поехал брать какое-нибудь интервью. Но звонить-то не вам будут. А сюда, — Олег постучал по телефону задумчиво. Ему совершенно не хотелось сидеть здесь неизвестно сколько, в то время когда он мог бы продолжать изучать дело Петрова, которое нельзя выносить с Лубянки.
— А что, если запараллелить ваш телефон с моим кабинетом? — оживился Игорь. — Наши кабинеты почти рядом. Мой по этой же стороне, через две двери. Можно вызвать наших спецов. Дескать, у вас телефон не работает.
— Почему раньше нельзя было это сделать? — Олег вздрогнул, когда зазвонил телефон на столе, в который он еще упирался пальцем. Он поднял трубку и услышал голос Майкла, бодрый и свежий:
— Дружище! Мы вчера здорово погуляли. До сих пор шумит в голове! Хорошо бы переговорить.
— Давай встретимся, — Ермилов отвечал по-английски. Безбородов выпрямил спину, заинтересованно прислушиваясь. — Я, правда, на службе, но если после шести…
— Да я тут, внизу, — радостно сообщил Моран. — Адрес редакции ведь на визитке написан. Но здесь сидит на входе такой крупногабаритный и не слишком молодой… Как это по-русски? Дундук!
Ермилов рассмеялся и посоветовал:
— Там на входе есть бюро пропусков. За стеклянной загородкой. Я сейчас позвоню туда и тебе выпишут пропуск. Поднимешься на третий этаж, в триста восемнадцатую. И сможешь лицезреть и меня, и мое убогое место работы.
Едва повесив трубку, Ермилов тут же набрал номер Плотникова. Тот ответил сразу, словно держал мобильный в руке.
— Петр Анатольевич, он объявился. Позвонил на служебный, сейчас поднимется в кабинет. Возможно, мы с ним отсюда куда-то поедем. Отзвоните, когда наши выдвинутся ко мне.
Необходимо было фиксировать их встречу на аудио- и видеоносители, если дело дойдет до суда.
Плотников чертыхнулся. Помолчал секунду и решил:
— В кабинете он не решится говорить ни о чем таком. Выйдешь в туалет, когда я позвоню, тебя снарядят там аппаратурой. Потяни время часок. Машину твою от «Украины» подгонят на Хорошёвку. Она же у нас снаряженная.
— Придут наши сотрудники. Встреть их и проведи… — обратился Олег к Безбородову.
— Я в свой кабинет отведу. Звоните в бюро пропусков, а то он занервничает, — Игорь назвал внутренний номер, а сам поторопился уйти.
Майкл в распахнутой куртке-аляске зашел в кабинет, заполнил его собою весь, пропитал дерзким запахом одеколона с легкой примесью перегара. Он присвистнул, оглядевшись, подняв очки на свой чуть примятый после вчерашнего кок.
— Это что, комната для швабр? — насмешливо спросил он.
— Ага, а я одна из метелок. Ваши журналюги тоже такую нищенскую жизнь влачат? От гонорара до гонорара?
— Наша профессия не слишком прибыльная. Только если материал заказной, а заказчик Рокфеллер, тогда можно отлично подзаработать. Но этот твой чуланчик — это что-то!
— Да ты садись, — Олег убрал с одного из стульев кипу газет «Красная звезда». — Я тут сам только начинаю обустраиваться. Я, можно сказать, стал провинциалом в Мурманске. А теперь надо привыкать к московскому ритму жизни и… к ценам. Мне бы семью перевезти, обустроиться. Мебель, технику купить… А пока я в общаге. Разве только тачка имеется, а так я голодранец. Да и тут, — Ермилов кивнул на дверь, — не слишком рады моему появлению. Конкурент, одним словом. Мне бы того Рокфеллера для подработки, в ножки бы поклонился благодетелю.
— Слушай, Сергей, тебе обязательно торчать в редакции? Тут, того и гляди, аллергия от пыли начнется. Поедем куда-нибудь в более приятное местечко. Вчера так хорошо посидели. Я угощаю. А заодно обсудим насчет поисков твоего персонального Рокфеллера. Если ты мне поможешь тут в Москве с работой над моим репортажем, я в долгу не останусь.
— Заманчиво, — Олег потер руки. — Но прямо сейчас не получится. Надо еще заглянуть к руководству. Меня вот-вот вызовут. Это ненадолго. Подождешь?
Моран засмеялся и достал сигареты. Закурил, не спрашивая разрешения, обнаружив пепельницу на подоконнике. Ермилов же изобразил бурную деятельность. Нашел на шкафу старую рукопись и сел за стол, пытаясь читать. Он чувствовал на себе взгляд американца и пытался понять, к чему приведет вся эта затея. Зазвонил телефон на столе. Игорь смекнул, что вызывать сотрудника редакции вряд ли будут по сотовому, а только по внутреннему.