Ермилов предполагал, что Майкл все же не теряет надежды использовать журналиста более продуктивно, чем только информатором по делу Петрова. Для этого он хочет напечатать статью Гаврилова в Нью-Йорке. Да, под псевдонимом. А через несколько дней произойдет «утечка» в прессе, когда раскроют реального автора статьи, приведут доказательства — укажут интернет-адрес, с которого русский военный журналист направил статью в Америку. Тем более Гаврилову не удастся отпереться, поскольку всем известно, что он в самом деле уже писал о Петрове. Проведут стилистическую экспертизу.
Но этот путь довольно долгий. Олег чувствовал биение времени буквально физически. Он и сам хотел взвинтить темп, чтобы Майкл и стоящие за ним профи начали ошибаться, чтобы их охватил азарт. Ермилов не планировал затевать долгую игру.
Если он начнет намекать Морану, что жаждет продавать не только свои журналистские способности, но и секреты, которыми обладает, это наверняка вызовет подозрение и отторжение. Надо переложить флаг инициативы в руки американца, да так, чтобы он не заподозрил подлог и свято верил, что проявил инициативу сам.
«А какими секретами может обладать военкор?» — задался вопросом Олег и решил, что речь, как всегда, может идти только о русской безалаберности, открытости и гостеприимстве. Военкор имеет доступ к объектам Минобороны хотя бы в силу того, что носит погоны, представляет то же ведомство, и в редакции есть специально обученный человек, который вымарывает все секретное, даже если это случайно проскользнет в статье легкомысленного журналиста. Но это не исключает, что свои знания военкор Гаврилов не способен продать на сторону. Даже если ему в служебной командировке местные бдительные офицеры будут показывать только то, что можно, вечером, участвуя в гостеприимном застолье, он сможет узнать все остальное в непринужденной беседе. Ну или почти все.
«Нет, Майкл не должен недооценивать степень моей осведомленности, — пришел к выводу Олег, поглядывая на откинувшегося на спинку кресла американца, держащего в руке бокал с вином. — И мои почти безграничные возможности на той должности, которую я сейчас занимаю. Однако необходимо, чтобы ситуация выкристаллизовалась в нечто очень конкретное, в то, что будет существенным для суда».
— А что тебя так взволновало в этом Петрове? Он предатель средней руки, если можно так выразиться. Сдал он кое-кого. Признал свою вину, каялся, отсидел, эмигрировал.
— Как ты считаешь, почему он сидит сейчас в Штатах? — вкрадчиво спросил Майкл, поставив бокал на стол. — Ты веришь в то, что он сел за банальную кражу?
— Не знаю, — пожал плечами Олег. — Почему бы и нет?
— Это было бы слишком просто. Кто хоть как-то интересовался работой спецслужб, знает, что своих агентов всегда отмажут.
— Вроде как почетные пенсионеры-шпионы? — догадливо покивал Олег.
— Ну неписаные правила такие у них, что ли, — согласился Майкл.
«Он держит меня за болвана, — весело подумал Ермилов. — Это мне на руку. Нам не впервой валять ваньку».
Моран подвел к тому, что его соотечественники из спецслужб в чем-то подозревают Петрова.
— Меня раздирает любопытство, в чем конкретно, и вообще, виноват ли бывший старлей? — Он наблюдал, как Ермилов складывает салфетку, как оригами. — А тебе не интересно? Ты ведь анализировал в своей статье его поведение, когда он действовал уже будучи завербованным ЦРУ. Не хочешь докопаться до истины?
— Каким образом? Ты считаешь, что ключ к разгадке таится в архиве ФСБ? А не у самих цэрэушников? Может, не поделил Петров чего с бывшими хозяевами?
Американец отвел глаза и сделал знак официанту, маячившему около массивного буфета, уставленного декоративными сосудами разной формы из цветного стекла. Ермилов понял, что Моран не собирается отвечать. Ему явно не понравилось, к чему клонит Гаврилов. Майкл попросил счет и еще минеральной воды.
— Нет, Сергей, дружище. Очевидно, что его заподозрили в крысятничестве. Он мог сливать ту же информацию другой спецслужбе. That’s where the shoe pinches[19]. За это его могли посадить.
Ермилов обескураженно молчал, переваривая услышанное. «Что же? Он действует в открытую, думая, что я лопух, либо все наши построения о его причастности к ЦРУ летят в тартарары?»
— Если у них есть доказательства, они ведь могли его просто-напросто убрать. Из соображений мести.
— Раз он еще жив, у ЦРУ в наличии только подозрения, — вздохнул Моран. — К тому же Петров то ли на почве ареста, то ли еще по каким причинам слегка повредился рассудком.
На языке Ермилова вертелась ехидная, но непроизнесенная сентенция о том, что цэрэушники подбирают отбросы для своих шпионских целей, а потом пожинают гнилые плоды того, что посеяли. Одноразовые шпионы недлительного срока годности — таких в их распоряжении большинство. Они продолжают вести разгульный образ жизни и после вербовки, особенно когда им в руки приплывают шальные деньги. Они обречены на провал. А после эмиграции на Запад они спиваются, сходят с ума и чаще всего в нищете. Их выжимают как лимон и выбрасывают. Иногда используют для пропаганды, как Резуна, «творившего» под псевдонимом Суворов.
«Нет-нет, чутье меня не обманывает. Моран — разведчик. Он решил отделаться малой кровью. Сказать полуправду, чтобы заинтриговать дурачка и выпивоху военкора и чтобы он за долю малую принес на блюдечке информацию о Петрове. Но мне надо повышать ставки».
— Дался тебе этот Петров! Я уже по нему отписался, неохота копошиться в его прошлом. Он мелкая сошка. Написать бы про кого покрупнее.
— Ты не понимаешь, — с досадой, но сдержанно сказал Майкл. — Мы можем получить такой эксклюзив! Раскрутить это дело, раскопать жареные факты.
— Как ты их заполучишь?
— Я читал твою статью очень внимательно. И поскольку интересовался Петровым давно, меня удивило, что у тебя там есть моменты, которые нигде не фигурировали до этого. Мне бы хотелось понимать, в чем художественный вымысел, а в чем правда.
— Там все правда!
— В таком случае возникает справедливый вопрос… — Моран вложил кредитную карту в кожаную папку с чеком и отдал официанту, дождался, когда тот уйдет, и продолжил: — Что у тебя за источник?
— Как говорил классик, «есть женщины в русских селеньях».
Ермилов потом так и не смог объяснить Плотникову, почему вспомнил именно стихотворение Некрасова. Но таким образом он нащупал линию поведения, которую начал педалировать и в дальнейшие встречи с Мораном, — любовница из ФСБ. Самый правдоподобный вариант для цэрэушников. Дружба с сотрудником ФСБ маловероятно откроет доступ к информации, даже по пьяной лавочке. Родственные связи с сотрудниками тоже. Денег, чтобы платить за информацию, у майора не водится. А вот связь с женщиной… Сколько погорело на таких связях! Тем более его вымышленная любовница не сливала что-то сверхсекретное, мелкие детали из биографии предателя. А с учетом того, что в статье майора Гаврилова дана правильная негативная оценка действиям Петрова, так она и вовсе может считать, что действует в интересах государства. Да и любовник ее никогда не сдаст. Гаврилов влюблен по уши, да и делает карьеру, получая эксклюзив из самого закрытого ведомства страны.
Все это построение почти нереально, как уже успел понять Ермилов, работая в ФСБ, однако цэрэушники судят исходя из своих представлений о том, что хорошо, а что нет. И Моран воспринял историю про любовницу всерьез. С этого момента он стал искать подходы к женщине — офицеру ФСБ через Гаврилова. Вот ее-то он и жаждал завербовать. И прижать ее уже есть чем — связь с Олегом (а девушка из Центрального архива замужем) и его статья, приоткрывшая завесу над судьбой Петрова. В лучше случае ее только уволят.
Изменилось и отношение к Гаврилову. Моран подкинул ему авансом деньжат за будущую статью, расширенную, с возможным интервью Петрова. Он ловил каждую фразу, даже полслова упоминаний о Наталье Карпушкиной — майоре ФСБ.
Международный аэропорт Софии «Враждебна» оказался очень многолюдным. Болгары поэтому строили новый терминал. Их финансировал Евросоюз и кувейтский фонд. Но открытие ожидалось только через четыре года. Пока Олег стоял в очереди на паспортный контроль, он почерпнул все эти сведения из болтовни пассажиров. Причем понимал кое-что и из разговоров болгарских попутчиков.
По договоренности руководства с СВР Ермилова должны были встретить. Но он никак не ожидал, что встречающим будет Алексей Руденко. Он его и не сразу узнал, стоящего с небольшой табличкой, на которой было написано «Russian embassy». В кожаной куртке и в кожаной кепке, какие носили таксисты в девяностые, в неизменных солнцезащитных очках, хотя день выдался пасмурным, как успел заметить Олег через высокие окна терминала.
— Шеф, подвезти? — отыгрывая свой таксистский образ пошутил Алексей, протягивая ладонь для рукопожатия. — Ну ты молоток! Разъезжаешь по заграницам!
— Ты тоже не засиживаешься на одном месте, — воспринял шутливый тон Олег, с удовольствием пожимая его крепкую, сухощавую ладонь и похлопывая его по локтю. — То Кипр, то Греция. А сейчас бросил боевой пост и подался в Болгарию. Кто в лавке-то остался? Ты же резидент?
— Ну-ну, — Алексей оглянулся по сторонам. — Раз я здесь, значит, было кому дела передать.
— А может, твое руководство послало тебя сунуть нос в дела нашей Конторы, используя наше с тобой знакомство?
Руденко засмеялся:
— Мне и приезжать не надо было, чтобы все разузнать. Мы с тобой встречаемся исключительно по поводу предателей. Только этот из советского прошлого. Чего он вдруг выплыл из небытия? Отсидел, свалил к берегам новой Родины.
— Откуда информация, чем я занимаюсь? — Олег шагал рядом с Руденко, глядя сбоку на приятеля. Алексей загорелый, с тонкими чертами лица. Он все так же казался Ермилову похожим на киприота. Деловой, поджарый, собранный, как пружина.
Олег не ожидал ответа на вопрос. Руденко умел игнорировать вопросы с легкостью.