Неделя прошла беспокойно для Петрова. Он вздрагивал от каждого телефонного звонка и дома, и на службе. Ему казалось, что каким-то немыслимым образом его все-таки вычислят по письму.
Александр опасался, что погода испортится к выходным и американцы не приедут на пляж. Но уже настоящее лето пришло в Москву, и все москвичи устремились на подмосковные пляжи.
В этот раз Петров поджидал американцев на волейбольной площадке, откуда хорошо просматривалась автомобильная стоянка. Американская заграничная машина сразу бросалась в глаза среди «жигулей», «москвичей» и «запорожцев». За ней приволоклась серая «Волга» с молодыми крепкими ребятами в светлых брюках и рубашках с небрежно закатанными до локтя рукавами.
Сидя на траве и наблюдая за игрой, Петров дождался, когда и американцы, и сотрудники наружного наблюдения удалились к воде. Но в «Волге» оставались водитель и еще один оперативник. Он вышел из машины размять ноги, облокотился о крышу машины и о верх открытой дверцы и курил.
— Дайте сыграть! — Петров вскочил и сунулся в одну из команд волейболистов.
Схватил мяч и пошел подавать. Словно ненароком подал очень неудачно — мяч улетел на стоянку как раз под машину американцев.
— Сейчас, сейчас, — засмеялся Александр, — сам принесу.
Он рысцой направился к «Мерседесу». Незаметно бросил в приоткрытое окно рядом с водителем спичечный коробок. Американцы всегда оставляли в своих машинах опущенным одно из стекол, как почтовый ящик для инициативников.
Петров подобрал мяч, вскинул руки радостно и крикнул громогласно, чтобы все услышали:
— Нашел!
Он еще с полчаса играл в волейбол, купался и неторопливо пошел вверх к автобусной остановке, закинув за спину спортивную сумку.
Олег включил и выключил настольную лампу. Григорьев, сидящий за письменным столом в своем углу, зевнул и потянулся.
— Домой пора, — Ермилов глянул на черное окно, отражавшее кабинет. — Слушай, все-таки непонятно, как же прохлопали их первый контакт на пляже? За американцами ведь смотрели.
Вадим пожал плечами и откинул волосы со лба. Он почти что наизусть знал дело оперативной разработки Петрова.
— Прохлопали многое. Ловким оказался этот Петров. После того как он подкинул в машину письмо, Питер Сэмлер, советник экономического отдела, в следующий раз, когда пришел на пляж, срисовал старлея по приметам, которые тот указал в письме. Они одновременно подошли покупать пончики к лотку.
— Я бы не отказался сейчас от тех пончиков, посыпанных сахарной пудрой… — размечтался Олег.
— Вот там, как потом во время допроса признался Петров, Сэмлер и передал ему условия следующей встречи. Он был в тот день с Дэнисом Макмэхэном на пляже и в записке сообщил, что на встречу придет уже не он, Питер, а этот его американский коллега, цэрэушник — третий секретарь административно-хозяйственного отдела посольства Штатов. В следующую встречу Дэнис зарыл в песок спичечный коробок с заданиями для их будущего агента. Позже передали старлею миниатюрный фотоаппарат «Минокс», кассеты к нему, инструкции по связи, шифроблокнот. Они готовились к долгой и плодотворной работе, не догадываясь, что Петров уже «девушка с прошлым». Собственно, и наши об этом тогда не догадывались.
— Стало известно об утечках? — понял Ермилов.
— Спохватились в ГРУ. Он их сотрудников сдавал по старой памяти, поскольку со многими действующими сотрудниками был знаком еще по институту. Стали искать, откуда потекло, всплыла и записка из дипломата. Выбрали тех, кто являлся носителем информации, которая утекла на Запад, сличили почерки, а дальше дело техники, — Григорьев спохватился, скинул с себя сонливость, навеянную погодой и концом рабочего дня, и куда-то вышел из кабинета.
Олег снова включил и выключил настольную лампу, жмуря голубые глаза, как старый кот.
Почти весь сегодняшний день с перерывами на обед и другие дела Ермилов с Плотниковым мозговали, какую информацию подсунуть Морану, чтобы вывести на встречу не только его, но и сотрудника посольства. При этом приманка должна быть настолько хорошей, чтобы они выползли на контакт, а с другой стороны — не хотелось им предоставлять ценную информацию, которая может и самим еще пригодиться.
Вот и сейчас неуемный Плотников позвонил по внутреннему телефону.
— Зайди-ка, — велел он и тут же бросил трубку.
Встретил он Ермилова у двери в свой кабинет, зашел вместе с ним, хлопнув Олега по плечу:
— Надо чего-то решать. Завтра тебе Майкл назначил встречу? Чем мы рискуем, если американцы утвердятся в своих подозрениях насчет двурушничества Петрова? — Плотников задумчиво постукивал себя по кончику носа карандашом.
— Петровым. Петровым мы рискуем. Он свое отсидел, перед нами чист, но что-то не жалко мне его, — Олег втянул шею в плечи по-черепашьи. — Вот Богну жалко. Она одна и любила этого… По-настоящему. До сих пор беспокоится, как там Саша?
— Любовь зла… — выдал сакраментальное шеф и, едва не попав себе карандашом в глаз, зло откинул его. — Американцев не слишком удивит, что он подлец. Они только с такими и работают, с отбросами со сдвинутой психикой. Ну это все лирика! Самого главного у нас нет! Не предлагает тебе наш Моран работать на ЦРУ. Почему? Ты — пьяница и не внушаешь ему доверия? Не представляешь для него интереса? Или он не уполномочен предлагать? Может, ему показать «звериный оскал капитализма»?
— В каком смысле? Это что-то из нашего советского прошлого? Вроде кузькиной матери?
— Ну, — засмеялся Плотников, — это мы им всегда успеем показать. Я подумал о том, что пора тебе проявить себя. Продемонстрировать Майклу, что ты не совсем уж такой простачок-разгильдяй, каким пытался казаться все это время. Задействуем нашу Кирилову, выдадим ее за Карпушкину.
— Мне бы хотелось одному довести это дело до логического конца, — набычился Олег.
— Было бы чего доводить! — Плотников раздраженно собрал разбросанные по столу карандаши и ручки и с треском засадил их в стакан. — Надо кинуть ему жирную приманку, чтобы он начал с тобой работать не как с коллегой-корреспондентом и не втемную, а как с агентом. Сечешь разницу?
— Что в роли приманки? Они ведь не знают и того, что Петров охотно согласился участвовать в следственном эксперименте. Может, этим заманить?
Григорьев рассказал, что задержанный сотрудниками военной контрразведки в аэропорту Петров сдался морально, сразу и безоговорочно. Он выдавал клише навроде: «Каюсь, хочу искупить, я предал Родину и оправданий мне нет и быть не может». На жалость бил. Никакого раскаяния в этих словах не было. Так же «пламенно» он выступал по окончании следствия и на суде.
Конечно, не поэтому, не из-за насквозь фальшивого, но все же раскаяния, ему не назначили высшую меру наказания, а в большей степени из-за его участия в игре с цэрэушниками. Он почти целый год добросовестно пичкал их дезинформацией.
…В одну из таких встреч, когда было принято решение провести задержание с поличным и завершить «игру» на высокой ноте, под приглядом сотрудников КГБ Петров нанес помадой черту, парольный знак, около доски объявлений.
Назначенная таким образом встреча на Даниловском кладбище состоялась тем же вечером. И послушный Петров выехал на связь с американским разведчиком, получил от него новую порцию инструкций и ручку для тайнописи.
Контрразведчики все фиксировали: снимали и записывали. Были готовы к задержанию с поличным цэрэушника, сотрудника резидентуры посольства. Однако на встречу пришел неизвестный. Сразу его никто не смог опознать и задерживать остереглись. А вдруг не американец, а вдруг не из резидентуры? А когда довели его до посольства, узнали в замаскированном человеке Макдональда — заместителя резидента ЦРУ, первого секретаря политического отдела посольства. К тому же он ухитрился вместо десяти обещанных тысяч всучить Петрову только две.
Припрятать деньги Петров не мог — получал их под видеокамерой. А потом конверт тут же изъяли, и следователь гонорар пересчитал. На восемь тысяч Макдональд нагрел Петрова. Мелочный, однако, попался, не доложил в конверт деньги. А на что американец рассчитывал? Не знал ведь, что Петров уже давно под колпаком, планировал и дальнейшее сотрудничество. Или надеялся, что человек, продавшийся сам и продавший Родину, постесняется предъявить претензии?
Нет, так не работают с ценными агентами. Они ни во что не ставили Петрова. Хотя его информацию заглатывали жадно. Особенно ту, что шла, как они полагали, с Дальнего Востока.
Перед арестом старлея и в самом деле собирались перевести на Дальний Восток, понимая, что он совершенно зарвался. На службе Александр вел себя смирно, но уже все сотрудники НИИ знали — он пьет по-черному в нерабочее время, гуляет так, что пыль до небес.
Именно этот разгул и стал причиной плотной разработки Петрова контрразведчиками. Взяли его вовремя…
— Петр Анатольевич, можно? — заглянул в кабинет Григорьев. — Разрешите обратиться к полковнику Ермилову? — Когда Плотников кивнул, Вадим сказал: — Олег Константиныч, вас вызывают по спецсвязи, — и добавил многозначительно: — Из Болгарии.
— Доложишь, когда переговоришь, — Петр Анатольевич посмотрел на Вадима недовольно. — Оба зайдете. И нечего смотреть на часы! — заметил он робкое поползновение Григорьева. — У нас ненормированный рабочий день.
…Олег сразу узнал голос Лавренева, оглушивший невероятно. Одно дело слышать этого Шаляпина в комнате и совсем другое, когда он орет в трубку. Ермилову даже показалось, что его поредевшие волосы зашевелились от звуковых колебаний.
— Олег Константинович, приветствую! Как твое здоровье? Нина велела кланяться. Говорит, положительный парень.
— Спасибо! — сдержал смешок Олег. — И ей поклон!
— Отправил я тебе запись одного занятного разговора с бывшим болгарским коллегой. Он был свидетелем кое-какой встречи в горах. Ты догадываешься, о чем я?
— Само собой. Только вот письменные показания этого коллеги получить бы… — Ермилов ожидал услышать нечто вроде мечтать не вредно, однако Лавренев из трубки пробасил: