е люди подошли к нему и начали гневно говорить:
– Взят этот образ на патриархов двор у тяглеца новгородской сотни, Софрона Лапотникова, и отдан ему образ из тиунской избы для переписки, лице выскребено, а скребли образ по указу патриарха Никона.
И выступил вперед Лапотников и стал говорить:
– Мне было от этого образа важное знамение, приказано показать его мирским людям, а мирские люди за такое поругание должны стать и защитить истинную православную веру.
Мирские люди подхватили это и гневно, надрывно кричали такие опасные слова:
– На всех теперь гнев Божий за такое поругание, так делали иконоборцы. Во всём виноват патриарх Никон. Держит он ведомого еретика Арсения, дал ему волю, велел ему быть у справки печатных книг, и тот чернец много старых святых книг митрополита Макария перепортил. Ведут нас еретики к конечной гибели! Недаром через это язва к нам пришла и мор косит людей, и те мрут, как мухи…
И еще выкрикивали злобно боярину Пронскому из толпы:
– Патриарху Никону пристойно было быть на Москве и молиться за православных христиан, а он Москву покинул, и попы, смотря на него, многие от приходских церквей разбежались, православные христиане помирают без покаяния и без причастия. Напишите, бояре, к государю царю, чтоб до государева указа патриарх и старец Арсений куда-нибудь не ушли…
Пронский начал уговаривать земских людей всякими мерами, чтоб они от такого дела отстали:
– Святейший патриарх пошел из Москвы по государеву указу, и когда к нему приходили бить челом, чтоб он в нынешнее время из Москвы не уезжал, то патриарх казал им государеву грамоту, что он идет по государеву указу, а не по своей воле.
Народ выслушал это спокойно, но потом, в тот же день, толпа явилась у Красного крыльца Кремля, принесли иконные доски, говоря, что с этих досок образа соскребены. Из толпы кричали:
– Мы эти доски разнесем во все сотни и слободы и завтра придем к боярам по этому делу.
При всем этом волнении сотские не показывались, а предводительствовали и говорили гостиной сотни купцы: Дмитрий Заика, Александр Баев, да Нагаев. Толпа требовала возвратить патриарха в Москву. Пронский, которому суждено было через полмесяца скончаться от чумы, едва уговорил толпу разойтись. Потом Пронский отписал об этом деле царице и бывшему там патриарху Никону, и по их приказанию призвал к себе черных сотен и слобод и старост и лучших людей. И говорил им, чтоб они к совету худых людей не приставали, своей братии говорили, чтоб и они от такого злого начинания отстали, заводчиков воровства поймали и к ним, боярам, привели. Вскоре из-за множества «язвенных жертв» волнения в столице прекратились на время сами собой, но это было только предвестием церковной смуты из-за церковных дел, раскола охватившей Россию на многие десятилетия и даже века.
В конце октября к государю, остановившемуся в Вязьме по случаю морового поветрия приехала и царица с семейством из Калязина. В начале декабря государь послал досмотреть в Москве, сколько умерло и сколько осталось в живых. Между тем война с Польшей продолжалась в Белоруссии: 22 ноября боярин Василий Шереметев дал знать, что он взял с боя Витебск после трехмесячной осады. Это была последняя приятная весть от уходящего бурного 1654 года, а потом пошел вал неприятных вестей раздоров казацкого назывного гетмана, нежинского полковника Ивана Золотаренко и полковника Белой Руси, белорусского православного ополчения Константина Поклонского.
10. Разборки полковников
Еще в начале лета 1654 года, как только московская армия вошла в Литву в белорусские земли, православный шляхтич Поклонский с группой своих единомышленников и слуг перешёл на сторону Москвы. Тимофей Спасителев, который на тот момент был у белорусского казачества царским представителем, хотел отправить сразу Поклонского к царю Тишайшему, но его перехватил Иван Золотаренко. Он хотел сначала представить его «батьке Хмелю». Но от этой затеи Ивана отговорил младший брат, полковник Василий Золотаренко. Василий на встрече со старшим братом сказал:
– Не надёжный он, этот смирный красавец Константин. Его хорошо знал покойный муж нашей сестры. Так вот от него сестра имеет сведения, что Константин Полонский состоит в каком-то родстве, ближнем или дальнем, не ясно, – с писарем Выговским, нашим «не задушевным другом». Полонский с Выговским составят нам с тобой сильную оппозицию.
– Это многое объясняет, брат, – хмыкнул Иван. – Надо приглядеться к нему повнимательней… Уж больно рвется Константин и на глаза царю, и к батьке Хмелю… Не по душе мне такие, кто вождей обхаживает, ничем себя особенным не проявив еще в воинском деле…
Василий по просьбе брата Ивана навел справки насчет шляхтича Поклонского, чтобы дополнить сведения, полученные у сестры, а той через своего первого погибшего мужа-полковника, задушевного близкого друга «батьки Хмеля». Выяснилось, что Поклонский происходил из знатной православной семьи, принадлежащей к высшей могилёвской шляхте. Его карьера так или иначе до польско-русской войны была связана с Могилёвским православным братством, которое организовал в Белорусских на землях Великого княжества Литвы патриарх Паисий во время своего визита в Москву и Литву.
Иван Золотаренко сразу с подозрением отнесся к яркому карьерному взлету Поклонского в Могилевском православном братстве, при организации там сильного казацкого войска. Особенно тогда, когда узнал, как пробивной Поклонский в обход братьев Золоторенко, без их рекомендации нашел канал выйти лично на «батьку Хмеля». Выступая в качестве представителя интересов православной шляхты восточных территорий Литвы и знатных богатейших могилёвских граждан, Поклонский предложил Хмельницкому совместно действовать против короля Яна Казимира на стороне московского царского войска. Когда шляхтич Константин попросил «батьку Хмеля» лично представить его царю Алексею Михайловичу Тишайшему, то тронутый напором и лестью Хмельницкий написал и дал Поклонскому рекомендательное письмо. С этим письмом гетмана ретивый амбициозный шляхтич отправился к царю Тишайшему и предстал в облике мужественного красивого полководца, союзника царя Тишайшего и гетмана Хмельницкого.
Царь с несказанной радостью читал в рекомендательном письме царю, как Запорожский гетман, рекомендуя Поклонского как первого православного шляхтича, много пострадавшего от «супостатов» короля, сообщает, что тот действует как представитель многочисленного православного шляхетства Могилёва и других городов Литвы. Хмельницкий просил царя принять Поклонского с почётом, чтобы показать уважение литовской православной шляхте, уже собравшей сильное войско, готовое выступить против войск гетмана Литвы Радзивилла и короля Яна Казимира.
Получив важнейшую аудиенцию у царя Алексея Михайловича, Поклонский вместе с «богатыми царскими пожалованиями» получил искомые звание и должность полковника белорусского в московском войске. Царь дал официальное разрешение Поклонскому на основе его уже собранного «православного могилевского войска» сформировать регулярный казацкий полк и, помимо всего, поручил ему уговорить всех жителей Могилева сдать город и перейти на сторону русского правительства.
Организуя свой православный полк, Поклонский посчитал важным расширить собственную хорошо вооруженную дружину с реальной опорой на местные силы из сочувствующих православных крестьян и горожан Могилева. Вначале, когда горожан на его стороне было немного, полк был собран из тысячи пеших крестьян и примерно сотни конных. С этим отрядом, вооружённым бердашами, пищалями и рогатинами Поклонский подошёл к Могилёву для ведения переговоров с его жителями для переманивания на свою сторону в пользу царя. Поклонский смог убедить многих представителей могилёвской шляхты в необходимости перехода на сторону русского православного царя Алексей Михайловича Тишайшего.
Среди горожан существовали одновременно промосковская партия и партия, верная властям Речи Посполитой. Вначале горожане хитрили, тянули время, ждали помощи. Московский воевода Воейков в одном из своих первых донесений сообщал Алексею Михайловичу, что могилевские мещане «около де города осаду крепят, а ожидают на себя твоих государевых людей, и по людям де смотря хотят стоять и биться». Поэтому царский воевода просил о высылке дополнительных воинских контингентов под Могилев «и будут и придут большие люди, и они сдадутся». Как же шляхтичу Поклонскому и воеводе удалось взять Могилев и распространит власть царя Тишайшего на город и окрестные земли?
Этому в числе прочего способствовало обещание Поклонского горожанам из мещанского сословия изгнать из Могилева всех местных евреев, а их дома и накопления разделить между местным правлением и русскими властями. Благодаря такой поддержке горожан мещанского сословия сдача Могилева была ускорена, и войско его было значительно пополнено. Сам шляхтич тоже остался довольным; в награду Поклонскому отдали богатый двор шляхтича Серединского и небольшой городок Чаусы со всеми угодьями, строениями и с крестьянами, позднее он получил по воле Тишайшего царя дополнительные пожалования и большие полномочия в Могилевском уезде.
Но утвердившийся к тому времени в полковничьей должности амбициозный Поклонский, вызывая раздражение и определенную зависть и братьев-полковников Золотаренко, стал претендовать на более серьёзные права как территориальные, так и политические. По мнению ряда современников, православный шляхтич-полковник Поклонский намеревался создать своеобразную автономию на той значительной территории белорусских земель, которые царь отдал бы с его неудержимым напором – под его начало. Однако его чаяниям противостояли не только братья-полковники Золотаренко, но и сам Запорожский гетман Хмельницкий, который также хотел взять под свою власть значительную часть этих земель, причем «батька Хмель» открыто заявлял о своём гетманском праве быть начальником не только над войском Запорожским и Малой Русью, но и над Белой Русью. А Иван Золотаренко, считавшийся правой рукой гетмана и его правопреемником после гибели Тимоша, не мог потерпеть сильного возвышения Поклонского с его большими территориальными и политическими претензиями.