ветлые надежды после измены полковника Поклонского.
Сначала посол из Белой Руси изложил слово в слово наиболее достоверную версию гибели нежинского полковника и наказного гетмана Ивана, что нашло отражение в летописной «Истории русов или Малой России», составленной, архиепископом Могилевским Георгием Конисским. Согласно посольскому рассказу всё произошло следующим образом. Когда бравый полковник Иван Золотаренко триумфально въезжал в Старый Быхов, то с колокольни сверху раздался выстрел, сразивший гетмана наповал, ибо пуля попала прямо в его сердце. Казаки тут же схватили стрелка, им оказался органист местного костела, служитель костела Томаш.
Царь внимательно посмотрел на посла и спросил, твердо и прямо глядя тому в глаза:
– Как же выяснили, что стрелял органист?
– Мне передали свидетели гибели Золотаренко, что «прогремел громкий выстрел», казаки обернулись на выстрел и увидели человека с ружьём. Этот Томаш был невероятно испуган, бледен был, как полотно, пока его тащили вниз, он плакал и кричал, что его обманули…
– Кто его обманул, – спросил свистящим шепотом Тишайший, – договаривай, кто и как обманул этого меткого стрелка…
Посол пожал плечами и еле слышно прошепелявил:
– Мне неведомо об этом знать… Так мне сказали свидетели, стащили органиста с колокольни, связали и допросили… Потом убили, наверно…
– Это ясно, – Тишайший заиграл желваками, – допрашивать и пытать, и казнить везде умеют… Что у нам в Москве, что в землях Белой Руси…
Посол, видя явное неудовольствие царя тем, что тот не получил ответ на вопрос, «кто и как обманул стрелка Томаша», всё же в деталях рассказал, что на допросе стрелок-органист признался в следующем. Мол, на покушение его подбили отцы-иезуиты, обещав за убийство жестокого тирана, будущего гетмана Белой Руси вечное загробное блаженство, снятие его всех прошлых грехов, а его детям, семье полный пожизненный пансион от иезуитского Ордена.
Патриарх Никон привстал и обратился к царю:
– Стрелка-органиста Томаша обманули латиняне. Иезуиты сказали ему, что выстрел серебряной пулей будет бесшумным. Стрелок не мог это проверить до мгновения выстрела…
– Почему, – спросил царь, – ему пришлось стрелять в абсолютной уверенности, что выстрел будет бесшумным?.. Ему дали всего одну пулю?..
– Именно так, всего одну, чтобы он не мог проверить у себя дома, где-нибудь в саду бесшумность выстрела серебряной пулей. Никто ещё в мире, государь, не придумал, как стрелять из ружей, пистолетов бесшумно. Вот меткий бледный стрелок и вопил, что его латиняне-иезуиты обманули. Ведь будь выстрел бесшумным, никто бы наверх и не глянул и не увидел застывшего от ужаса и изумления человека с ружьем.
А посол рассказывал новые странные вещи, о которых он был наслышан от свидетелей происшествия в Быхове: пуля, вынутая из тела «заговоренного» гетмана, оказалась серебряной и тоже заговоренной. Отлитая из ритуальной чаши, с таинственными надписями проклятия на латинском языке, Только таким снарядом можно было поразить казацкого предводителя, в которого будто бы «вселился Диавол», ибо пуля его не брала – заговоренного и бесстрашного.
– Действительно, серебряная пуля попала Ивану в сердце? Он меня на пиру в Смоленске уверял, что любая другая пуля, та же свинцовая, попавшая ему в сердце, не лишит его жизни?
Посол скорбно поглядел на царя и выдохнул, как на духу, со слезами на глазах:
– Казаки подбежали к своем наказному гетману, сняли верхнюю одежду с него и увидели самолично, что пуля попала ему прямохонько в сердце… И последние слова полковника были такие: «Враги мои прознали про мое слабое место: меня можно убить только серебряной пулей в сердце. Об этом я только раз проговорился…»
– Это он мне так сказал, – выдохнул Тишайший, – с хмельных глаз под винными парами на пиру у стен Смоленска… А кто-то подслушал…
– Наверняка, Поклонский, он рядом с тобой, государь, сидел, – сказал боярин. – Вот и тебе Поклонский изменил, и будущего гетмана Белой Руси загубил…
– Поклонский, хоть и изменник, но православный человек, – поморщился царь, – может, не он надоумил иезуитов рассчитаться с Иваном за его жестокость и злодеяния, по их разумению…
– Поклонский причастен к убийству, так мне сдаётся, – тихо сказал Никон, – не тверд он был в православной вере, раз решился на измену православному царю в Могилеве. Сам он хотел стать гетманом Белой Руси, вот и устранил соперника… Сдается, что сегодня эту версию не стоит считать вымышленной…
– А что скажет посол из Малой Руси, запорожских земель… – Тишайший обратился к посланнику, имевшему сведения из близкого окружения гетмана Богдана Хмельницкого.
Тот, не опровергая изложенную версию с серебряной пулей в сердце полковника, вошедшую потом в книгу «истории русов», предложил иные обстоятельства гибели Ивана Золотаренко, которые со временем войдут в «Летописи Самовидца». А именно, на основе бесед с запорожскими казаками из окружения Богдана Хмельницкого, выяснилось следующее: «Иван Золотаренко…подошел с войсками казацкими под Быхов Старый, и там оный в обложении держал, где на коню под час потребы оного на герцу пострелено ногу из мушкета, от которой ноги и помер под Быховым». Герц в казачьей традиции – это поединок, как правило, на саблях, на который добровольцы вызывали противника перед началом сражения. Схожую картину гибели гетмана Золотаренко во время «самоборства» описывает и гадячский полковник Григорий Грабянко.
– Что произошло на самом деле под Старым Быховом, – спросил, раздумывая о чем-то своем, потаенном, Тишайший, – мы можем не узнать никогда. Печально другое. Нет больше верного Москве сильного полковника Ивана, из него был бы отличный гетман Белой Руси, мог бы он быть и гетманом Малой Руси… А как нам теперь быть со Шведами и татарами, одному Богу ведомо…
Никон тяжело вздохнул и сказал:
– С похоронами Ивана Золотаренко тоже церковная накладка вышла… Я о ней опосля расскажу… Но вот какая мысль мне пришла в голову государь… Я отдаю первенство версии с убийством полковника серебряной пулей метким выстрелом Томаша-органиста в сердце… Но версии с поединком и «самоборством» ей не противоречат, и вот почему…
И Никон стал говорить о том, латиняне-иезуиты концептуально придерживались доктрины индивидуального террора и «тираноборства», если речь шла о православных врагах католической церкви под патронажем наместника Бога на земле папы Римского. Если иезуитский орден неоднократно организовывал покушения на французских, испанских и даже польских королей, что там покушения на «черкасских казацких» атаманов-гетманов. Всё вполне могло обстоять следующим образом: под Старым Быховом для ненавистного казачьего предводителя была организована засада. Осажденные спровоцировали Золотаренко на поединок, вряд ли наказной гетман, полковник сам стал бы гарцевать перед стенами, размахивая саблей и понося противника последними словами. Но, вызвав гетмана в поле, его, вопреки неписаному воинскому кодексу, просто подвели под меткий выстрел снайпера-органиста. Обманули иезуиты Томаша с бесшумным выстрелом, «шумным» выстрел оказался. Калибр мушкета был тогда 22 и более миллиметров, а пуля могла весить от 45 до 55 граммов.
Царь внимательно выслушал Никона и заметил:
– Я сам видел рану на теле Ивана Золотаренко рядом с сердцем. Он уверял меня, что свинец, даже в сердце его не возьмёт… Только серебряная пуля… Кто-то иезуитам передал его тайну жизни и смерти… Поклонский?.. Вполне может быть… За титул гетмана Белой Руси они сцепились намертво… Кто же теперь мне поможет в новых битвах с королем Польши и королем Швеции? Скажи, кто, патриарх?.. Или остановиться, не идти биться со шведами?..
Без всяких фатальных заклинаний Никон отказался давать совет Тишайшему – воевать или не воевать со шведами. Сказал грустно и выжидающе:
– Я тебе, государь, расскажу лучше о том, что случилось на похоронах Ивана Золотаренко… Сам делай выводы и извлекай исторические уроки из того, что происходит с твоими подданными и союзниками… Лично я до сих пор под впечатление пожара в церкви, где стоял гроб гетмана наказного Золотаренко…
И еще большей мистикой и ужасом повеяло от рассказа Никона о том, что сопровождало похороны Ивана Золотаренко, чем о его убийстве серебряной пулей меткого и бесшабашного стрелка-органиста, которого обманули коварные иезуиты. Тело полковника Ивана его было доставлено на родину в Корсунь и выставлено для отпевания в православной церкви Николая Мирликийского Чудотворца. Но во время службы в деревянном храме внезапно начался страшный пожар от упавших зажженных, перевернувшихся неожиданно для всех свечек. Летописцы-современники засвидетельствовали:
«Церковь загорелась, и вдруг и сказанный в церкви огонь оказался. Услышав о сем народ и видевши уже оный, вдруг бросился из церкви, которая была только о западных дверях одних, и так стеснялся во оных, что не можно им было всем продраться; огонь же усилившись, пожрал тут всех и церковь, где сгорело людей числом 432 человека, в том числе два брата священника».
Обгоревшее тело гетмана нашли на пожарище, после чего его родной брат Василий Золотаренко, полковник Нежинский, захоронил останки в церкви Рождества Христова, на деньги гетмана наказного, брата Ивана построенной. Но по дошедшим легендам и эта церковь Рождества Христова два раза загоралась во время погребения.
Конечно, все это могло быть случайностью, как и серебряная пуля Томаша-органиста под Старым Быховом, так и нечаянный пожар в корсуньской церкви. А могло быть и новой спланированной акцией недругов гетмана наказного, безмерно храброго и столь же безмерно жестокого, причем не обязательно латинян-иезуитов. Во-первых, возмездием за прежние жестокости Золотаренко в литовских землях Белой Руси. Потом уже в «Кратком летоизобразительном знаменитых и памяти достойных случаев описании» прямо говорится о том, что церковь в Корсуни во время похорон Золотаренко «ляхи спалили». В отместку за то, что на Полесье он давил «детей лядских» лавками.