Двадцать шестого января Штаты передали в МИД РФ письменный ответ, который Путина предсказуемо не устроил: «Мы не увидели адекватного учета трех наших ключевых требований, касающихся недопущения расширения НАТО, отказа от размещения ударных систем вооружения вблизи российских границ, а также возврата военной инфраструктуры блока в Европе к состоянию 1997 года, когда был подписан основополагающий акт Россия — НАТО», — заявил он на пресс-конференции после встречи со своим единомышленником, венгерским премьером Орбаном. Семнадцатого февраля послу Америки в России Салливану вручили российский меморандум: «Констатируем, что американская сторона не дала конструктивного ответа на базовые элементы подготовленного российской стороной проекта договора с США о гарантиях безопасности. Проигнорирован пакетный характер российских предложений, из которых намеренно выбраны „удобные“ темы, которые, в свою очередь, „перекручены“ в сторону создания преимуществ для США и их союзников». Далее МИД — ровно за неделю до вторжения! — уверял: «Никакого „российского вторжения“ на Украину, о чем с осени прошлого года заявляют на официальном уровне США и их союзники, нет и не планируется, поэтому утверждения об „ответственности России за эскалацию“ нельзя расценить иначе, как попытку оказать давление и обесценить предложения России по гарантиям безопасности». Тут же приводились обычные для российской риторики аргументы: в Киеве произошел государственный переворот, в Крыму состоялся законный референдум, на Донбассе идет гражданская война.
Все было понятно — по крайней мере, тем, кто хотел понимать; обещания не вторгаться в Украину не стоили той бумаги, на которой были растиражированы. Это понимали в Штатах. Это знал Зеленский. С середины февраля в Киеве и его окрестностях началась масштабная эвакуация — увы, не столь масштабная, как следовало. Вопрос о том, в какой степени Зеленский сознавал неотвратимость российского нападения, обсуждается до сих пор: скорее всего, как всякий нормальный человек, — понимал, но не верил.
Во всяком случае, его обращение к украинцам от 19 января 2022 года стоило ему впоследствии новой волны критики — оно и по горячим следам вызвало недоумение, а уж в конце февраля эта попытка успокоить население за месяц до агрессии выглядела и вовсе странной. Он, как мы видели, был полностью информирован не просто о вероятности, но о неизбежности российского вторжения уже к ноябрю 2021 года. И тем не менее, в конце января он вдруг говорит:
Сейчас все новости и информационное пространство заполнены похожими сообщениями. Про войну с Россией, про то, что вторжение может начаться прямо завтра, в любой момент и это «уже точно». И оно отличается от того «точно», которое было месяц назад и «точно», которое было в прошлом году. А еще точно то, что мы якобы не готовы. Но якобы нас не оставят самих. <...> А в чем, собственно, новость? Разве это не реальность уже восемь лет? Разве вторжение началось не в 2014 году? Разве угроза масштабной войны появилась только сейчас? Эти опасности есть не один день. И они не стали больше. Больше стал ажиотаж вокруг них. И сейчас активно нападают не на нашу землю, а на ваши нервы. Чтобы у вас было постоянное чувство тревоги. Всем нашим гражданам, особенно пожилым, нужно это понять. Выдохнуть и успокоиться. Не бежать за гречкой и спичками. Что вам делать? Только одно: сохранять спокойствие, холодную голову, уверенность в своих силах, в своей армии, в нашей Украине. Каждое мое утро начинается с информации про реальную ситуацию на Донбассе и рядом с нашими границами. Мы знаем про все возможные угрозы и понимаем все возможные наши действия в ответ. И это не новость. Мы рассчитываем прежде всего только сами на себя. Не потому что у нас нет поддержки — она есть. А потому что у нас есть достоинство и гордость. Именно поэтому у нас есть партнеры. И уровень их поддержки и международной коалиции высокий, как никогда. И это не новость.
Мы про все знаем и ко всему готовы. Но делаем все, чтобы в итоге нам это не понадобилось. Делаем все для решения дипломатическим путем. Делаем все для наступления мира в Украине.
Что делать вам? Только одно. Сохранять спокойствие, холодную голову, уверенность в своих силах, в своей армии, в нашей Украине. Не накручивайте сами себя. На все реагируйте мудро, а не эмоционально. Головой, а не сердцем. Не кричать «Все пропало», а знать, что все под контролем и все идет по плану. Не думать тревожно и постоянно «Что будет завтра? Что будет в будущем?» А знать.
Рассказываю: 22 января мы с вами отпразднуем День Соборности Украины. Мы откроем запорожский мост, за год построим самую большую трассу в Украине от Ужгорода до Луганска. Будем строить дороги, мосты, школы, стадионы, вагоны, самолеты, танки. Вакцинируем большую часть населения. В апреле отметим Пасху, в мае — солнце, шашлыки, выходные, День победы. А дальше лето, мы будем сдавать ВНО. Поступать в университеты, планировать отпуск, копать огороды, жениться, гулять на свадьбе. А дальше осень, где, надеюсь, мы будем болеть за нашу сборную на чемпионате мира по футболу в Катаре. А дальше зима — и будем готовиться к новогодним праздникам.
Как всегда, как и в этом году, 31 декабря всей семьей соберемся за столом, и я уверен, что в новогоднем обращении я скажу: «Дорогие украинцы, я же говорил — мы молодцы!» Мы не паниковали. Не подвергались провокациям. Мы были спокойны, сильны и встречаем следующий Новый год. Без паники. Без ужаса. Надеюсь — без вирусов. И искренне верю — без войны.
Ох, сколько раз ему потом — и в России, и в Украине — припомнили эти шашлыки. С шашлыками Зеленскому вообще не везет — и все из-за проклятой креативности: 21 июня 2021 года, в день украинской прессы, он решил пригласить ведущих журналистов страны в свою резиденцию «Залесье» на шашлыки, лично их жарил, — оппозиция дружно закричала, что Зеленский из своих рук прикармливает прессу; вообще-то право президента устраивать барбекю с теми, кто ему симпатичен лично, никем не оспаривается, но у каждого был свой список тех, кого Зеленский попросту обязан был пригласить! (Он позвал главным образом телевизионщиков, что при его профессии понятно: Дмитрия Гордона с женой Олесей Бацман, Савика Шустера, Алексея Газубея, Наталью Влащенко, Сергея Щербину, Александра Мартыненко, Юрия Богуцкого и Наталью Мосейчук.) Влащенко мне рассказывала, что, хотя все разговоры принципиально шли «o the records», ничего принципиального произнесено не было, но шашлыки были хороши; пили мало — Зеленский этого не любит, иногда выпивает бокал сухого красного. («Бутылку водки выпить могу» — признавался он в интервью Дмитрию Гордону сразу после избрания, но как- то его ни разу за этим не засекли; в одном из номеров «Квартала» он учил пить водку Пьера Ришара — но как человек, проведший однажды с Ришаром два дня в 1992 году, я думаю, что Ришар сам может многому поучить его.) Диана Панченко (ведущая «Першего незалежнего», которую не позвали) написала у себя в блоге: «В этом вся украинская журналистика — жевать мясо из рук президента, радуясь, что закрыли не тебя». Нормальная реакция. Прокол с шашлыками в предвоенной, как выяснилось, речи оказался более серьезным. Понятно, что Зеленскому надо было сбить панику, понятно, что он не сумел этого сделать — как и заявление ТАСС от 13 июня 1941 года с почти дословно совпадающими формулировками насчет слухов о грядущей войне только укрепило всех в уверенности, что война на пороге; в вину Зеленскому чаще всего ставят именно то, что в попытках успокоить Украину он не предпринял должных мер, не эвакуировал пригороды Киева, в которых российская армия оказалась уже через неделю после начала войны, и вообще ослабил бдительность граждан.
В защиту Зеленского можно сказать лишь, что эвакуация за неделю до начала войны уже шла, хотя и недостаточными темпами; насчет ослабления бдительности — я был в Киеве в начале февраля, о войне уверенно говорили все мои друзья, и вообще тезисам власти в Украине традиционно доверяют меньше, чем слухам. Что до его мотивов — рискну высказать предположение, основанное опять-таки на понимании специфики его профессии. Я уже цитировал здесь разговор Николая Гумилева с Честертоном в 1917 году, когда Гумилев обосновывал необходимость рекрутировать в президенты или премьеры представителей творческих профессий. Представителям той самой творческой интеллигенции, ничего не поделаешь, свойственно перформативное мышление. Это, в терминологии британского мыслителя Джона Лэнгшо Остина («Слово как действие»), модус высказывания, которое не описывает, а моделирует действительность; иными словами, в буквальном смысле приказывает дождю идти, ветру дуть, народам маршировать... Такие перформативы — характерная черта не столько волевых лидеров, сколько художников, наделенных творческим воображением; без веры в силу слова ни поэт, ни актер ничего не добьются. «Я так сказал — и так стало» — нормальная позиция для гуманитария и тем более для сценариста. Лев Толстой искренне полагал, что история войны 1812 года останется в памяти народной именно так, как он ее написал. Объективная реальность, в конце концов, оксюморон: мир остается таким, каким мы его сняли, нарисовали, описали. Думаю — поскольку я вообще способен поставить себя на место другого художника, — что Зеленский пытался заклясть реальность и что художник, который не пытается этого добиться — плохой художник. Не его вина, что на этот раз реальность оказалась упрямее, и в новогоднюю ночь на 2023 год Зеленский произнес совсем другие слова:
Этот год ранил нас в сердце. Мы выплакали все слезы. Прокричали все молитвы. 311 дней. О каждой минуте нам есть что сказать. Но большинство слов — лишние. Они не нужны. Не нужны пояснения, украшения. Нужна тишина. Чтобы услышать. Нужны паузы. Чтобы понять.
Утро 24 февраля. Белая Церковь. Буча. Ирпень. Бородянка. Харьков. «Мрия». Краматорск. Вокзал. Игрушка. Чернигов. Мариуполь. Драмтеатр. Надпись «Дети». Еленовка. Одесса. Многоэтажка. Девочка. Три месяца. Вольнянск. Родильный. Младенец. Два дня.