Сказал ли он ее лично Байдену или высокопоставленному офицеру американской разведки, предлагавшему немедленную эвакуацию, — никто из американских журналистов подтвердить не мог, но первым ее растиражировало украинское посольство в Британии, а за ним e New York Times написала, что эта фраза Зеленского войдет в историю Украины вне зависимости от того, уцелеет она в этой войне или нет.
Наверняка найдутся люди, которые скажут, что Зеленский этого не говорил, потому что никто, кроме Байдена, не слышал. Наверняка предположат, что все это выдумали пиарщики или украинские дипломаты в Лондоне. Но что он говорил — не так уж важно: словесное оформление победы придет, была бы победа. Важно, что он ни на секунду не покинул Киева. Двадцать пятого февраля он выложил ночную съемку с Банковой: «Лидер фракции тут, премьер тут, глава офиса тут, Подоляк тут, президент тут. Гражданское общество тут, мы все защищаем Украину. Слава нашим защитникам и защитницам! Слава Украине!». Этот ролик надо пересматривать в минуты упадка духа: какие у них всех там лица, какой кураж! И ведь это, понимаете, еще время полной неопределенности, Киев берут в клещи, по городу шныряют ДРГ врага — а они тут стоят в центре Киева. Ну ведь первая мысль всякого нормального человека будет: если они смогли, то и я могу?! В мировой истории последнего десятилетия я не знаю ничего более мотивирующего, чем этот кустарный ролик из ночного Киева, снятый на телефон пресс-секретарем Зеленского Сергеем Никифоровым.
— С Путиным вы пытались поговорить?
— Мне все время отвечали, что он не готов. Я использовал любых посредников, пытался назначить разговор через всех международных партнеров — не готов. А теперь уже я не готов с ним говорить.
Когда Зеленский вспоминал те дни в августе, в интервью Washington Post он говорил: «В эти первые дни день начинался в 5 утра и заканчивался глубокой ночью. Спали пару часов в одежде, потому что, честно говоря, надо было всегда быть наготове. Не потому, что это что-то героическое — это было психологическое состояние. Вы просто не можете позволить себе расслабиться. А когда вы не расслабляетесь, ваш мозг работает и может быстро принимать решения. Вот военные, вот гражданские, вот территориальная оборона, а еще нужно планировать то и это... Это был постоянный поток проблем и решений — бам, бам, бам. Вдруг атомную электростанцию захватили, вдруг стреляют, надо срочно это выпустить в эфир. Мы сделали все, в том числе и информационную политику. Это называется кризис-менеджмент.
Его спрашивают: когда вы поняли, что им не удастся взять Киев?
— Сразу. Я это просто знал. Это было логично. Если мы сплотимся и объединимся, если люди поверят мне как президенту, если военные объединятся с народом, то логично, что они не смогут взять многомиллионный город. У них не хватит сил, они не смогут его взять. Потому что, если один миллион человек выйдет с коктейлем Молотова в руках, это уже не остановить. Я понял, что такой город, как Киев, просто взять невозможно. Как? Это очень трудно, очень трудно, если они придут в центр города. Все понимают, что как только они выйдут в середину, выйдут в центр города на Майдан и начнут войну в правительственном квартале — с этого момента мы их сожжем. Потому что бой внутри города — это очень сложно. Так что у них был шанс либо нас расстрелять, как это сделали в Мариуполе, где они просто все уничтожили, либо прийти в город — но сил для этого потребуются тонны. Или они могут избавиться от меня.
Россия в это время наступала на Киев с двух сторон. Потом Владимир Путин будет говорить о том, что его попросили отвести войска от Киева для обеспечения переговоров, в качестве жеста доброй воли. Кто мог об этом попросить и кого послушался бы в этой ситуации президент России — загадка. Наступление на Киев захлебнулось, и это было первым успехом ВСУ: после этого Запад поверил, что Украине удастся успешно противостоять захватчикам.
Предполагалось войти в Киев через три дня после начала войны. Его прикрывала только 72-я бригада (большая часть украинских войск была занята на Донбассе). Двадцать четвертого февраля 2022 года высадился десант на Гостомельском аэродроме. Одновременно из Беларуси предполагалось войти через Чернобыль, но председатель украинской погранслужбы Сергей Дайнеко отдал приказ взорвать все мосты на границе. Российский военный эксперт Литовкин высокомерно объяснял это так: «Чтобы туда не побежало население».
BBC опубликовало подробную хронику этого наступления на Киев: «По данным генштаба, наступление на Киев через Чернобыльскую зону утром 24 февраля начали девять батальонных тактических групп (БТГ) российской армии. Еще 10 БТГ оставались в резерве в Гомельской области у белорусско-украинской границы» (одна БТГ — от 600 до 800 бойцов, однако накануне вторжения группы были усилены до 1000).
New York Times получила от Главного управления разведки Минобороны Украины график продвижения российских войск к Киеву: исходный рубеж — Гомельская область, затем переправа через Припять, село Белая Сорока (на границе с Украиной), а в конце Стоянка (село у Ирпеня в пяти километрах от границы Киева). Весь этот 200- километровый маршрут должен был занять 13 часов.
Генштаб Украины комментировал: «Столкнувшись с сопротивлением, противник был вынужден разворачиваться в боевые порядки и с боями продвигаться в направлении столицы. В течение трех суток, до конца дня 27 февраля, наступавшие с Чернобыльского направления передовые подразделения ВС РФ вышли и закрепились на рубеже населенных пунктов Стоянка —Гостомель – Демидов», — говорится в сообщении Генштаба. Десант в Гостомеле был уничтожен в ночь на 25 февраля, но россияне подбросили подкрепление. Колонна российской техники, продвигавшаяся на Киев, достигала к 1 марта 56-го километра и состояла из четырех батальонных групп, которые россияне ввели в действие 28 февраля. «Таким образом, огромная колонна, которая должна была захватить украинскую столицу, состояла из 10 резервных БТГ, подогнанных с белорусской территории. По ориентировочным оценкам, она насчитывала до 10 тысяч бойцов, около 100 танков и 400 БМП и БМД», — подсчитывает BBC.
Бой за село Мощун (три километра от Киева) привел к тому, что село разрушили до основания, но там россияне впервые были остановлены и отброшены. Еще одну БТГ уничтожили в Раковке (несколько севернее Мощуна). До 19 марта россияне наступали, потом были остановлены и стали окапываться, а 2 апреля покинули Ирпень и Бучу.
V. Март
Пресс-конференцию Зеленского 3 марта 2022 года было, честно говоря, страшно смотреть. Российская пресса не упустила случая поиздеваться над ним. Сколько бы его ни обзывали пьяным, было видно, что он не пьян, а просто смертельно устал: при внятной и быстрой речи, четких формулировках и безупречном самоконтроле он с трудом удерживался от того, чтобы не заснуть во время слишком многословных вопросов (и несколько раз в паузах попросту отрубался). Любой, кому приходилось бороться со сном, видит: перед нами человек, не сомкнувший глаз несколько суток. Эмоциональный выпад он позволил себе единственный раз — и больше, кажется, с тех пор никогда не обращался к Путину лично, вообще не позволял себе человеческой интонации в разговоре с ним. В конце марта 2022 года случилась Буча, и Зеленский надломился всерьез — или, если угодно, окаменел в ненависти. Русские перестали быть для него людьми, перестали быть даже врагами — они были теперь чем-то вроде инопланетных захватчиков, от которых не ждешь человеческих реакций.
Но 3 марта Зеленский будто еще верил, что все возможно остановить и отыграть назад: «Владимир Путин, уйди с нашей земли. Не хочешь сейчас уйти — сядь со мной за стол переговоров, я свободен. Сядь со мной, только не на тридцать метров, как с Эммануэлем Макроном, Шольцем — я ж сосед, меня не надо на тридцать метров держать! Я не кусаюсь. Я нормальный мужик, сядь со мной, поговори, чего ты боишься.
Я открытый человек, я знаю все вопросы, которые поднимает президент Путин, его окружение, министр иностранных дел. Надо говорить без обид, без условий — просто поговорить как люди и как мужчины. Я готов обсудить все вопросы. Об Украине, о проблематике русского языка, о Донбассе оккупированном, или не оккупированном. О статусе Донбасса, о „ДНР“, „ЛНР“ — обо всем, что происходит».
Сама возможность говорить, как мужик с мужиком, само упоминание о разговоре по-соседски — свидетельство не то что бесконечной наивности президента Зеленского, но доказательство шока, который он пережил вместе со всей Украиной. В России этот шок был далеко не так велик — там пропаганда подготовила население к войне, причем именно к российской агрессии, до которой нас якобы довели. Но градус пропаганды в Украине при Зеленском снизился, и в войну предпочитали не верить до последнего момента. Зеленский с искренним удивлением говорит, что Украину хотят не просто поставить на колени — ее хотят уничтожить, сделать так, чтобы ее просто не было. В предельном недоумении он спрашивает: чего вообще ты хочешь? Что мы должны сделать, чтобы вы перестали убивать наших детей? Скоро он поймет: нет таких жертв, на которые должна пойти Украина, нет таких уступок. Перед ним та же надвигающаяся железная стена, которая давила мир в тридцать девятом: единственное требование России — это чтобы никого больше не осталось.
«Но не можем же мы уйти со своей территории! Не можем же мы сказать, что мы — часть России, что нет никакой Украины?» — повторяет Зеленский, в душе, вероятно, уже понимая, что условия именно таковы: их, украинцев, просто не должно быть. Единственный способ для Путина сохраняться у власти вечно — война. Единственный возможный исход войны — не компромисс, а полная и безоговорочная капитуляция всего остального мира. Не сразу, постепенно, но — всего. На этой планете отсидеться нельзя. И у этого нового рейха есть ядерное оружие, которое он готов применить: терять нечего. Некоторые еще верили в то, что Путин запугивает. Скоро Зеленскому предстояло понять, что Путин действительно загнан в угол, и сила, которая его туда загнала, гораздо серьезней, чем НАТО. Эта сила — время. Противостоять современности, остановить будущее, навеки зафикс