Были статность и рост,
Был приметный.
Был особенный форс —
Победный!
Был моложе тогда,
Но не строже.
Сапоги – это да! —
Из кожи!
Сколько ж после войны
Длились,
Разноцветные сны
Снились.
Подробности
До великой
огромности
возникают подчас
бытовые подробности,
окружавшие нас.
Как бывали мгновения
поголовно шумки,
как росло удивление
звука,
взрыва,
строки.
Ощущенье: смогу ли я,
Детский мучит вопрос, —
Под летящими пулями
В полный рост?
Ящик от патронов пулемётных
Ящик от патронов пулемётных,
Звёздочка, пробитая свинцом…
Это − жизнь, с началом и концом,
Бывших рядовых, простых пехотных.
Кажется, я снова вижу вас,
От войны измученных, усталых.
Это – жизнь в её фрагментах малых,
Как глоток воды в последний раз.
Ящик вместе с лентой пулемётной,
Очередью вспоротый, лежит…
Может быть, ребята, повезёт вам
На Земле ещё чуток пожить?!..
Печаль
Здесь я стал
Совершенно другой —
Беспокойный, и всё-таки тише,
Как солдатик безусый под Мгой,
На беду в сорок третьем погибший.
Он лежит, и другие лежат
На высотке и просто в болоте.
Неизвестный – навеки! – Солдат.
А по имени – как назовёте.
Остальные там тоже не в ряд,
Где бессчётно их смерти застали.
…Беспокойные ветры молчат
В знак особенной —
гордой —
печали.
Вдова
Ордена и медали
У неё от умершего мужа
Да семейные фото.
На них – то с детьми,
То вдвоём…
Жизнь была, как у всех, —
То получше местами, то хуже…
Только память осталась
Сегодня о времени том.
…Теплотою повеет
От майского снова рассвета.
И Победу отпразднует
Громко родная страна.
И привычно всплакнёт,
Помянув недожившего деда,
Эта старая женщина,
Сидя одна у окна.
Костры
Нам не страшно умирать,
Только мало сделано…
Я ощущаю запахи костров,
Идущие от сумрачного плёса.
И где-то там, в глуши, – Сергей Орлов,
Голубоглазый и светловолосый.
Костры горят. Но холодно весной.
Земля не пооттаяла в апреле.
И зябкость эту чувствуешь спиной,
Хоть заслонён стеной высокой ели.
Молчат стихи. Им срок не наступил.
Они потом проявятся, как фото.
И им нужны валежник и настил,
Чтоб обогнуть глубокое болото.
Им надо, этим строчкам, потерпеть,
Им нужно устоять сейчас, хоть тресни!
А далее – на жизнь идти, на смерть
И текстом быть для новой звонкой песни.
Стихи остались, как молитвы, там!
А в том лесу военных много знаков.
И жизнь читать возможно по следам
От танковых, от КВ-эшных, траков.
Костры горят, а не в избе очаг,
Где техника смешалась и пехота.
И карандаш сжимает, как рычаг,
Поэт Орлов. Он лейтенант всего-то.
В пропотевшей пилотке
Деду по отцу, Ивану Васильевичу, погибшему под Старой Руссой
В пропотевшей пилотке
(Ничего себе вид!)
Он со старенькой фотки
Негеройски глядит.
Вот удача привалит!
Да о чём разговор?!
На каком-то привале
Отыскал фотокор:
Попросил улыбаться,
Балагур и чудак.
Неулыбчиво счастье.
Сразу видно, что так.
И смертельно усталым
Был бойцов коллектив.
Что же с каждым там стало,
Кто глазел в объектив?
Лес. Поляна. И – лето.
Без военных потерь!
Неизвестного деда
Узнаю я теперь.
Гимнастёрка на деде
Без привычных погон.
В ней шагал он к Победе.
Не дошёл. Где же он?
«Эй, сапёры! Пехота!» —
Не кричу – говорю.
И на дедово фото,
Словно в Вечность, смотрю.
Представить трудно
Мне трудно
представить
лица
их,
всех бойцов,
уснувших
здесь
сном
вечным.
Но, как сейчас,
вижу луну
над позицией,
выплывающую
жертвенным вечером.
И она
выстрелом из ракетницы
поднимается
выше и выше.
И —
светится,
светится,
светится
нимбом
над головами
поникшими.
Над полем солдатским,
заросшим цветущей вербой,
ставшей розовой
в лучах закатного ряда.
…Там кто-то погиб
в пору грозную,
в сорок первом.
Первым!
За Родину.
Задолго
до
Победного
Парада.
Там, где ползли танки
Тут
в войну
ползли
сурово
танки,
А теперь
едва
заметен след…
Поднимусь
сегодня спозаранку
посмотреть
лазоревый рассвет.
От реки
потягивает стыло.
Звёзды гаснут
над ночным костром.
В то, что здесь
давно когда-то было,
верится уже
с большим трудом.
Птах какой-то
запищит спросонок.
Солнце светом
брызнет за грядой.
И круги
от бомбовых воронок
талою наполнятся водой.
Просьба
«Не спрашивайте больше о войне, —
Сказала так в домашней тишине
Из-за боязни тишину вспугнуть. —
Нам будет всем потом нехорошо.
Хоть было это, но теперь прошло.
Так дайте же спокойствия чуть-чуть!
Поймите просьбу правильно. К тому ж
Волнуется, страдает сильно муж.
А он своё давно отвоевал.
А он от этой памяти устал.
Неизлечимо он у нас больной
Не проходящей столько лет войной».
…Лежат лекарства стопкой на столе.
Не скоро мир наступит на Земле.
Может, счастья не было и нету
Может, счастья не было и нету,
Оборву нечаянно рассказ.
Не слова, не годы канут в Лету,
А сиянье тех усталых глаз.
Там с лесных полян и перевалов,
С перекрёстков множества дорог…
С этих снимков, пожелтевших, старых…
Кто и для чего их приберёг?
…А черты лица уже нечётки.
Только глаз восторженность видна!
А ещё видна из-под пилотки
Вся стерильность свежего бинта.
Чёрную речку можно и вброд
Чёрную речку
Можно и вброд
Перейти
По деревьев завалам.
Сколько ж за нею
Оставшихся рот —
Счётом большим и малым?!
У невеликой у той реки,
В серых лесах под Мгою,
Не отступив, легли полки…
Нет им поныне покою!
Души людские волнует допреж,
Не забывайте дальше:
Чёрная речка – это рубеж
Памяти нашей.
Наградные списки
Читаю жёлтую бумагу,
Вникаю в строчку, в букву, в штрих:
Там о медали «За отвагу»
И о заслугах боевых.
Мне будоражит это нервы:
Мой дед отлично воевал.
И в тех сугробах самым первым
Пути к Победе прорывал
В сражениях и в обороне…
Скорей, не шёл, а полз вперёд.
В своём сапёрном батальоне
Он за собою вёл народ.
А я его не видел даже…
Глаза его… Не слышал смех…
Я только знаю: он – бесстрашный.
И, безусловно, лучше всех.
Ещё чуток, немного, малость!
Прорвёмся мы, как говорят!
Ему полгода жить осталось.
…Наступит август. Звездопад.
Ощущения
До моего рождения – двадцать один год.
Месяц октябрь снежно в дома просится.
А война началась, война всё ещё идёт,
И ощущенье: она у нас не закончится.
Я сейчас назначаю себе один выходной.
Не затяжной, а лишь до ночного часа.
Может, и я наследственно болен войной,
С которой придётся когда-нибудь возвращаться.
Не сдаём рубежи
Мы свои не сдаём рубежи.
И они в нас рубцами навечно.
И хоть кажется – жизнь скоротечна,
Этот Вечный огонь не туши!
В нас прапрадедов вызрела кровь,