– И?..
Я невольно замерла, с тревогой думая, что именно ты мог сказать или сделать ему.
– Я назвался твоим ангелом-хранителем.
– Ты правда говорил с ним лично?
У меня в голове стремительно завертелись мысли: если Джош видел тебя, если смог описать, значит, у полиции есть зацепка. По его описанию сделают набросок, как для преступников, и покажут твое лицо в «Криминальном дозоре». Тебя как-нибудь найдут. Отыщут нас.
Я задумалась о Джоше, пытаясь вспомнить, что он за человек. В общем-то размазня вряд ли подлый и бесчестный. Считаться подозреваемым он не захочет. Но станет ли содействовать полиции? По крайней мере, Джош мог бы сообщить твой рост, какой у тебя голос, хоть что-нибудь. В эту минуту он стал для меня единственной надеждой. Странно было думать о том, что вся моя жизнь зависит от ненавистного человека.
– Знаешь, меня всё равно найдут, – сказала я. – Рано или поздно. Навсегда ты меня не удержишь.
Ты наморщил лоб и перестал рисовать.
– А может, просто возьмешь и отпустишь меня? – продолжала я. – Неужели всё это тебе еще не надоело? – Стараясь, чтобы голос звучал почти равнодушно, испробовала другую тактику. – А ведь я могу добиться, чтобы тебе помогли, или раздобыть для тебя денег. У папы есть связи, много знакомых… врачи, юристы…
Договорить ты не дал. Вскочил с места моментально.
– Думаешь, я этого хочу? – Твой голос сорвался. Ты указал на меня кисточкой. – Займись своей рукой сейчас же, – твердо произнес ты. Это была не просьба. Ты подтолкнул ко мне блюдечко с землисто-коричневой краской. Я увидела, как бьется жилка у тебя на шее, как сжимаются челюсти. – Распиши себя. Немедленно.
Я еле заметно покачала головой.
– Нет, – шепотом отказалась я.
Ты приставил кисточку к моей руке.
– Я хочу, чтобы ты разрисовала свою руку, – медленно, подчеркивая каждое слово, произнес ты. – Точно как я.
Я не шелохнулась, тогда ты наклонился и накрыл мою правую руку своей, удерживая кисточку указательным и большим пальцами; твой захват был крепким и грубым. Ты смял мою руку, как ненужный хлам. Сдавил так сильно, словно мое тело состояло из желе. И занес кисточку над тыльной стороной моей левой руки. Капля холодной водянистой краски плюхнулась мне на кожу.
– Нет, – снова отказалась я.
Я сумела вырвать руку из тисков твоих пальцев. Ненароком опрокинула блюдечко с коричневой краской. Она выплеснулась тебе на ступню, краска залила узоры, которые ты на ней нарисовал.
– Ах ты ж…
Ты вскинул руку, но удержался и не произнес «сучка». Я сжалась, следя за поднятым кулаком. Ты пнул опрокинутое блюдце так, что оно разбилось о стену. В твоих глазах мерцало и переливалось безумие. Тебе хотелось ударить меня. Но ты вместо этого улыбался. Или силился улыбнуться. Как будто выражение глаз и улыбка сражались друг с другом. Гнев против сдержанности. Стиснутый кулак трясся.
– Завтра прокатимся? – Твой голос прозвучал неожиданно напевно, жизнерадостно и фальшиво, а взгляд оставался жестким. – Может, ты оценишь всё, что здесь есть. А если повезет, поймаем верблюда.
Ждать ответа не стал. Оставил меня одну в мастерской, в окружении пролитой краски. Я сидела среди этого бурого моря и вся дрожала. Прошло немало времени, прежде чем я вернулась в дом.
Так всегда поступают убийцы в ужастиках: увозят жертву на длинную прогулку по живописным местам, чтобы потом расчленить каким-нибудь изощренным способом. Это происходит во всех известных фильмах, во всяком случае в тех, где убийцы скрываются в глуши. Когда ты разбудил меня утром на следующий день после того, как чуть не ударил в мастерской, такими были мои первые мысли.
– Мы едем кататься, – объявил ты. – Ловить верблюда.
Было очень рано. Я определила это по розовато-белому уже бледному свету и прохладе воздуха. Одеваясь, я сунула нож в карман шортов. Ты ходил по дому, скрипя половицами. Затем вышел и завел машину. Ударил меня шумом. А я от него уже отвыкла. Собираясь, я не спешила. Я знала две вещи. Во-первых, эта поездка может подарить больше шансов на побег. Во-вторых, из нее я могу не вернуться.
Ты грузил машину, складывал в нее ящик за ящиком припасы и снаряжение. Мне не хотелось, чтобы ты снова взбесился, как вчера. И я решила заговорить.
– Куда ты едешь? – спросила я.
– В самую глушь.
– А я думала, мы и так в глуши.
– Не-а. – Ты покачал головой. – Мы с краю.
Я смотрела, как ты сворачиваешь веревку тугими кольцами и кладешь ее на сумку-холодильник. Потом ты взял вторую веревку и начал так же сворачивать.
– Знаешь, я тебя одну не оставлю.
Ты втиснул в багажник три огромные канистры с водой, крякнув, когда поднимал их.
– Надолго ты туда?
– Всего на день, но здесь никогда не угадаешь заранее… Мало ли – песчаная буря, пожар, что угодно. – Ты похлопал по последней канистре. – В любом случае, верблюду понадобится вода.
– А я думала, они носят ее на спине.
Ты покачал головой:
– Жир.
– Что?
– На спине они носят жир… запасы энергии. А вода им нужна так же, как любым другим животным.
Ты попробовал уместить в багажник ведро, но оно не влезало. Я представила, как лежала здесь на самом дне – искореженная, раздавленная, задыхающаяся. Меня слегка передернуло. Я прошла вдоль машины к дверце. Ты выглянул из-за багажника, внимательно посмотрел на меня.
– На этот раз всё переднее сиденье в твоем распоряжении, – крикнул ты мне вслед.
Я открыла дверцу, но в салон не села. Там пахло затхлостью и плесенью – грязный, застоялый, старый запах. Всё покрывала мелкая рыжая пыль. Как будто машиной не пользовались лет пятьдесят. Я ужаснулась: неужели здесь, в этом доме вместе с тобой, я нахожусь гораздо дольше, чем думала? Пыль осела даже на скомканных обертках от шоколадок, валявшихся на полу. Все мои шорты будут в пыли, когда я выйду из машины… если выйду вообще.
Ключа в замке зажигания не оказалось. Мне подумалось, что он, возможно, спрятан где-то внутри, засыпанный пылью так, что не разглядишь. Я сунулась в машину, пошарила руками в смутной надежде найти его. Повернула зеркало заднего вида так, чтобы следить за тобой. Ты суетливо грузил вещи, потом вытаскивал их и начинал грузить снова, укладывая по-другому. Я слышала, как ты что-то напеваешь себе под нос. Ты выглядел довольным, даже возбужденным.
Закончив, ты подошел ко мне. С улыбкой на губах и морщинками в уголках глаз ты выглядел так же, как в аэропорту три недели назад, – почти красавцем. Я отвела глаза и уставилась на землю. От подобных мыслей о тебе меня мутило.
– Не хочу я никуда, – сказала я.
– Но почему? Думал, ты хочешь побывать еще где-нибудь.
– Не с тобой. И не с таким грузом в багажнике.
Ты прислонился к машине.
– Ну, мы могли бы пойти пешком, если хочешь, но идти пришлось бы несколько недель. И жить на подножном корму – то есть питаться ящерицами, а вместо воды есть лягушек. Ты готова к такому?
Я покачала головой: никаких шансов сбежать. И вообще, думать о том, как я иду с тобой где-то в глуши, было еще страшнее, чем находиться рядом с тобой в доме. Мне вспомнилось, как в школьном лагере учителя объясняли нам: если заблудились, оставайтесь на месте, кто-нибудь вас обязательно найдет. Возможно, у меня будет больше шансов на спасение, если я останусь там же, где и сейчас.
– Я думал, ты хочешь поймать верблюда, – предпринял ты очередную попытку.
– Нет.
– А я хочу.
– Вот ты и поезжай.
Ты рассмеялся:
– Хочу, чтобы твое прекрасное лицо было там, где я могу его видеть. Едем.
Я не сдвинулась с места. Ты вздохнул и побарабанил по крылу машины, решая, как меня уговорить.
– До сих пор боишься, что я тебя обижу?
Я молчала, не сводя глаз с песка. Ты обошел вокруг машины и остановился возле меня.
– Послушай, я думал, ты уже поняла… Я ничего тебе не сделаю, ничего такого. – Ты присел на корточки, чтобы снизу заглянуть мне в лицо. – Что бы ты там ни думала, твое тело – оно… ну, твое, и только тебе решать, что с ним делать.
– Ты же не дал мне убить себя.
– Это совсем другое. Ты ничего не соображала.
– Потому что ты напичкал меня чем-то!
– Мне пришлось. – Ты посмотрел вверх, на солнце, и твое лицо сморщилось. – Послушай, извини. Я не думал, что всё это будет так тяжко.
Ты нахмурился, глядя на горизонт. Хотелось спросить, что ты имел в виду, говоря обо «всем этом». Уточнить, неужели ты считал, что похитить меня будет так же легко, как прогуляться по парку. Но ты обернулся и вгляделся в мои глаза.
– Обещаю, я тебя не обижу, – сказал ты.
– Откуда мне знать, что ты не врешь?
– Думаю, тебе придется довериться мне. Ты ведь теперь со мной, так что вроде как должна сделать это.
Я отвела глаза.
– Ничего я не должна, – шепотом возразила я.
– Это я знаю, – угрюмо подтвердил ты. – Но когда-нибудь могла бы и захотеть. – Ты набрал пригоршню песка. – Особенно если перспективы заманчивые. – Ты разжал кулак и показал песок на ладони. – Смотри, вот этим я клянусь, что ничего тебе не сделаю. Ну, как?
– Бред какой-то – клясться на горстке пыли.
– Этот песок надежный и старый, как ничто другое… на чем еще клясться, если не на нем?
Я фыркнула.
– Он надежнее нас, – тихо добавил ты, ссыпал песок и отряхнул руку об руку. Потом оперся ладонями о землю и поднялся. – Едем, – снова сказал ты. – Найдем верблюда. – Ты задрал край своей майки и вытер пыль со лба. На майке остался красный след.
– Ты подъедешь к городу?
– Там до него будет не ближе, чем отсюда.
Я отмахнулась от мухи, жужжавшей у самого лица.
– Но рядом есть кое-что другое. – Ты прислонился к машине. – Получше.
Еще одна муха ползла по моему колену, под ее лапками зудела кожа.
– И ты ничего мне не сделаешь, – тихо произнесла я.
– Успокойся. Обещаю.
Ты придержал дверцу машины. Благодарно усмехнулся, когда я подобрала ноги. Захлопнул дверцу за мной. У меня закружилась голова. Я принялась опускать стекло в окне, и на меня обрушилась лавина пыли. Ты сел за руль и тоже открыл свое окно. Я отодвинулась так далеко от тебя, как только могла, но старалась не вывалиться при этом из машины.