– Мне, наверное, пристегнуть ремень? Или ты лучше просто привяжешь меня к сиденью?
Ты пожал плечами:
– Без разницы. Если хочешь, в багажнике есть веревки, их там полно.
И ты засмеялся, как смеются обычные люди. Такое случалось с тобой нечасто, и смех тебе не шел. Он получился слишком уж безудержным. Ты и сам, похоже, смутился, потому что резко перестал смеяться. И уставился вперед через ветровое стекло.
Ты завел двигатель, и мы начали удаляться от дома, оставляя за собой следы на земле. У меня почти сразу взмокли ладони, я чувствовала, как пот выступает на шее. Прислонившись головой к раме окна, я глубоко вдохнула сухой ветер, проносившийся мимо. Рот наполнился пылью.
Дорога была ухабистой, меня растрясло. Ты не прибавлял скорость – наверное, по этой поросшей кустарником мягкой земле было невозможно ехать быстрее. На песчаных участках машина буксовала, ты поддавал газу, чтобы поскорее проехать их. Пару раз ты останавливался, чтобы выдернуть траву из решетки радиатора. Скоро у меня разболелась голова. В глаза и уши набилась пыль. Во рту образовалась маленькая пустыня. Я потянулась к ручке радио.
– Не работает, – сразу же предупредил ты.
Но я всё равно включила его. Слышалось только слабое шипение.
– Сказал же. Придется петь самим. Умеешь петь? – Ты взглянул на меня с неподдельным интересом.
– Я полгода ходила в хор в седьмом классе. Неужели этого не знаешь?
Ты пожал плечами:
– Я же не всю твою жизнь проводил рядом. Мне надо было еще и зарабатывать. И иногда уезжать, подготавливать тут все.
Ты махнул рукой, указывая назад, на горстку строений, едва заметных в клубах поднятой пыли и песка.
– Ты правда построил их все? – спросила я.
– А как же, – гордо ответил ты.
– Я тебе не верю. Здесь с самого начала наверняка что-то было.
– Ничего подобного. – Ты нахмурился. – Всё построил я.
Не удержавшись, я взглянула на тебя с издевкой.
– Ну хорошо, была старая ферма или что-то в этом роде… а я сделал остальное.
– Но как?
– Медленно.
– А как добыл деньги на материалы?
Ты загадочно улыбнулся:
– Быстро.
– Расскажи.
Ты пожал плечами:
– В другой раз.
Ты обвел землю впереди изучающим взглядом.
– Знаешь, сколько я уже пробыла здесь? – спросила я.
– Примерно представляю.
Машина снова затормозила, наткнувшись на еще один пятачок рыхлого песка. Я крепко ударилась затылком о спинку сиденья и вдруг разозлилась.
– Кажется, сегодня мой двадцать первый день здесь, и даже в этом я не уверена…
Я прикусила язык, заметив на твоем лице широкую улыбку, и сразу пожалела, что наговорила лишнего.
– Значит, есть повод отметить, – воскликнул ты.
Я сглотнула и сжалась.
– О чем ты?
Машина соскочила на край участка с твердой почвой. Почувствовав это, ты притопил педаль газа и крутанул руль. И заднюю часть машины сразу же занесло вбок, двигатель взвыл, колеса не находили опоры. Ты рассмеялся, когда меня отбросило к тебе на плечо. Я видела, как мимо проносятся размытые пятна – песок и спинифекс. И лихорадочно пыталась уцепиться хоть за что-нибудь.
– Юх-ху! – завопил ты.
Машину снова занесло на песке, ты завертел руль в другую сторону. На этот раз меня швырнуло на дверцу. Я высунула руку в открытое окно и схватилась за его край. Тучи песка и пыли сыпались мне в лицо, я слышала, как ты хохочешь, дергая ручной тормоз и яростным рывком останавливаешь машину. Ты улегся щекой на руль, твои глаза сияли.
– Ты что творишь?! – закричала я.
– Ну что, весело? Отмечаем? – Ты с усмешкой оглядел равнину, открывающуюся перед нами. – Ну, нас же некому остановить, верно?
Я тоже огляделась и заметила гигантский след торможения, который взрыл землю позади нас.
– Это еще не значит, что надо угробить меня, – отозвалась я и сразу пожалела о неудачно выбранных словах. Когда я решилась снова взглянуть на тебя, твое лицо было задумчивым, глаза грустными.
– Да я только хотел тебя немного повеселить.
Я фыркнула:
– Тогда надо было оставить меня в Англии.
Когда ты тронулся с места, на этот раз мягче, я понаблюдала за тем, как ты действуешь. Левую ногу ты поставил на сцепление и первым делом взялся за ближайший к тебе рычаг. До другого рычага не дотрагивался. Отпуская сцепление, ты нажал на газ. Однажды папа пытался научить меня водить на заброшенной сортировочной станции железной дороги за «Сейнсберис», но после того, как я оцарапала его «мерс» о живую изгородь, наши попытки были прекращены. Ты заметил, что я слежу за тобой.
– Хочешь научиться?
Ты засмеялся, покачал головой и снова вдавил педаль в пол. Моя голова дернулась, ударилась о подголовник, песок взметнулся, через открытое окно обрушился на мои колени. Разогнавшись до сорока, ты крикнул, чтобы я дернула ручник. На твоем лице играла ухмылка безумца, а шины вихляли и буксовали в песке. Я закричала, требуя, чтобы ты остановился.
– Так дерни ручник!
Я взялась за рычаг ручного тормоза и дернула. Машина немедленно сделала крутой разворот. Я даже уверена, что на пару секунд она встала на два колеса. Меня бросило на тебя с такой силой, что я не смогла уклониться. Твое теплое плечо врезалось мне в лоб, от смеха ты трясся всем телом.
Мы ехали два с лишним часа. Я высматривала признаки населенных пунктов, признаки хоть чего-нибудь. Но за всё это время не увидела ничего. Бред какой-то – ехать на машине так долго и по-прежнему остаться в глуши. Но за время поездки местность за окном немного изменилась и теперь была не просто поросшей кустарником, ровной, как стол, и каменистой: песка стало больше, его красный оттенок – ярче. Вместо кустов спинифекса высотой до колена теперь попадались деревья с хилыми и узловатыми черными ветками. Кое-где виднелись зеленые кляксы эвкалиптов, какие-то острые камни торчали, как наконечники копий. Попадались и другие возвышения, похожие на кривые красные пальцы.
– Термитники, – пояснил ты.
Совсем не то что в Англии: когда папа прошлым летом вез нас на запад, через два часа мы были уже в Уэльсе. А в этой пустыне за два часа езды мы будто углубились дальше в пекло. Чем дольше мы ехали, тем жарче и краснее становилась пустыня и тем сильнее я боялась, что мне никогда не выбраться отсюда.
Ты медленно затормозил неподалеку от чахлой рощицы.
– Видишь их? – спросил ты.
– Что вижу?
– Их! Вон там! – Ты указал на деревья. – Дождись, когда они шевельнут ушами, и увидишь.
Я присмотрелась к деревьям. И вдруг что-то дрогнуло. Ухо. Я перевела взгляд ниже и различила голову и длинный нос. И большие карие глаза, прикрытые на жаре.
– Кенгуру, – сказала я.
Ты кивнул и усмехнулся:
– Вкусные дамочки.
– Что?
Ты выставил указательный и средний палец, как стволы ружья, и, опираясь рукой на руль, изобразил, как целишься и стреляешь.
– Ты будешь стрелять в них?
– Рагу станет вкуснее, если добавить в него одну из этих самок, тебе не кажется?
Я сглотнула. Понятия не имела, что у тебя в машине есть ружье. Стало страшно. Ты поерзал на своем сиденье, придвигаясь ко мне, – наверное, решил, что я расстроилась из-за кенгуру.
– Да ладно, – сказал ты. – Не буду я стрелять в них, ты же понимаешь. Еды у нас полно.
Я снова посмотрела на трех кенгуру. Ближняя к нам самка вылизывала шерсть.
– Это чтобы стало прохладнее, – объяснил ты. – У нее кровеносные сосуды расположены близко к поверхности кожи, и, когда она лижется, температура ее тела снижается. Неплохо, да?
Ты лизнул тыльную сторону ладони, словно тоже решил попробовать, и поморщился. Потом криво улыбнулся. Как раз в эту минуту одна из кенгуру дотянулась до низко свисавшего листа и принялась жевать его.
– Неужели им не хочется пить? – спросила я, чувствуя, как пересохло у меня во рту.
Ты покачал головой:
– Им не нужна вода – по крайней мере, много: жидкость они получают из растений.
Ты улыбался, наблюдая за кенгуру с выражением, которое мне было уже знакомо. Оно появлялось на твоем лице, когда ты чего-то очень хотел.
– Пока, красотки, – сказал ты и потихоньку тронул машину с места.
Мы ехали молча. Время от времени я поглядывала на тебя. Ты непрерывно сканировал взглядом всё, что видел вокруг, не довольствуясь видом песка через ветровое стекло.
– Как ты узнаёшь, куда ехать? – спросила я.
– Я следую туда же, куда наносит песок, ищу ориентиры.
– А ты знаешь, как вернуться обратно?
Ты с отсутствующим видом кивнул:
– Конечно.
– Откуда?
– Она рассказывает, эта земля, она поет.
– По мне, так лучше радио.
– Не-а, Джем, я серьезно. Все эти песни здесь, вокруг, в воздухе. Кореши знают их, и я кое-какие знаю… Они как карты, они помогают находить путь. Их поёшь, а они показывают тебе ориентиры на местности. Всё, что есть здесь, – безмолвная музыка, музыка земли.
Не слушая тебя, я засмотрелась на горизонт. Ты умолк. С такой же легкостью, как о пении земли, ты мог бы думать о чем-нибудь более зловещем: твое лицо ничего не выражало. Никогда раньше мне и в голову не приходило, что там у тебя в мыслях. А кому до них вообще есть дело, до мыслей похитителей? О чем ты размышлял – о своих родных? О местах, где бывал? Что конкретно ты думал обо мне?
У меня свело желудок, когда я предположила наихудшее. Чем дольше мы ехали, чем больше я пыталась представить, о чем думаешь ты, тем быстрее росла моя тревога. Если ты убьешь меня здесь, то есть неизвестно где, никто об этом никогда не узнает. Никто и не подумает искать труп в этой бесконечности. Я песчинка в пустыне.
Ты остановил машину так резко, что ее занесло.
– Верблюды, – сказал ты. И указал на то, что было похоже на пятнышки на ветровом стекле, а не на стадо крупных животных. Я прищурилась. Ты потянулся через меня к бардачку, достал оттуда бинокль и положил мне на колени. – Так будет лучше видно.