– Нет! – орал ты. – Ты об этом пожалеешь, Джемма!
Ты сорвал с себя шляпу, швырнул ее вслед машине, потом стал наклоняться, подбирать камни, палки – всё, что попадалось под руку, и тоже кидать в меня. Я слышала, как камни глухо ударялись о багажник. Твои вопли были свирепыми, как у дикого зверя… будто ты потерял всякую власть над собой. Стиснув зубы, я давила на педаль. Потом камень отскочил от шины, и машина вильнула на ходу. Я взглянула в зеркало. Склонившись к земле, ты бросал камни, целясь в колеса, будто надеялся пробить их. Но я упрямо вдавливала педаль в пол, и машина, вихляясь, удалялась все дальше от тебя.
Я ни за что бы не позволила меня остановить.
Машину трясло, под колеса попадали камни и кусты спинифекса. Мне как-то удавалось вести ее по прямой к далеким теням, которые я считала заброшенным рудником. Следовало бы переключить передачу, но я не решалась. Сначала надо дождаться, когда ты и твои постройки останутся далеко-далеко позади, а уж потом рисковать. Машина надрывно стонала. Ты тоже наверняка слышал эти звуки, и от каждого отчаянного стона сцепления твое сердце обливалось кровью.
Строения удалялись, становились всё меньше, наконец я перестала видеть тебя в зеркало. Тогда-то я и расплакалась, но, Бог свидетель, я повторяла: у меня получилось! Я уехала далеко, одна… без тебя. Совсем одна. Я свободна. Я вопила, визжала на всю пустыню. И рулила в никуда… где был остальной мир.
Несколько раз колеса так взрывали песок, что машина начинала буксовать. Я газовала что есть мочи, как делал ты, и снова набирала скорость. Всякий раз машине хватало сил выбираться из рыхлого песка. Передачу я переключила, когда из-за запаха подумала, что двигатель горит. Получился самый стремительный в мире экспресс-курс вождения. Если бы со мной в машине сидел папа, его хватил бы инфаркт. Я взглянула на датчик топлива: бак наполовину полный, точка посередине; и вместе с тем наполовину пустой. Датчик температуры не внушал оптимизма, показания мало-помалу приближались к красной секции. Я догадывалась, что это означает: машина перегрелась. Одно я знала наверняка: твою машину я точно раздолбаю.
Стараясь не обращать внимания на приборную доску, я ехала дальше. Смотрела вперед, сосредоточив взгляд на тенях в мареве на горизонте. Пустыня всё тянулась и тянулась, ей не было конца. Ни следов шин. Ни столбов с проводами. Никаких признаков того, что когда-то здесь побывали люди. Только я.
В конце концов я добралась до тех теней. Только они, вопреки моим надеждам, оказались не заброшенным рудником и даже не грядой заросших холмов. А длинными высокими песчаными насыпями. Дюнами, созданными ветром и скрепленными скудной растительностью. Я разглядела это задолго до того, как машина приблизилась к ним, но всё равно продолжала ехать вперед. Не знаю почему; наверное, решила, что это лучше плоской, как стол, равнины везде, куда ни глянь. Думала, что по другую сторону дюн найдется хоть что-нибудь. По мере приближения дюны становились выше, нависали надо мной. Проехать по ним на машине не представлялось возможным. Машина и без того уже буксовала, она могла увязнуть в любой момент. Надо было двигать в объезд. Я отерла рукой лицо, но лишь размазала по нему пот. Каждый дюйм тела горел и был липким, несмотря на открытое окно. Футболка на спине стала мокрой насквозь, будто я нырнула в ней в бассейн.
Высунув голову в окно, я сосредоточенно продолжала рулить. Песок под колесами становился всё мягче. Я газовала, и шины швырялись песком мне в лицо. Машина двигалась с трудом, колеса оседали в песке слишком глубоко. Я попыталась повернуть руль, надеясь, что по соседству песок окажется не таким рыхлым, но просчиталась. В свежем песке на краю образовавшейся колеи шины завязли окончательно, машина намертво встала. Я вернула руль в прежнее положение и повторила попытку. Безуспешно. Сколько я ни давила на газ, машина не двигалась с места. Только уходила глубже в песок. Газовать я продолжала, пока вновь не уловила запах гари. Тогда я вышла и попробовала вытолкнуть машину. Но она оказалась тяжелее слона. Я застряла.
Всё вокруг стало размытым, словно я смотрела сквозь воду. Спинифекс клубился, будто водоросли. Я закрыла глаза. Голова кружилась. Я прислонилась к горячей машине и съехала по дверце на песок. В голове пульсировала боль, язык распух и высох. Я скорчилась у шины, руки покалывало от прикосновения разогретой черной резины к коже. Солнце жгло меня, выжимало досуха. Капли пота стекали по лицу на колеса. Я протянула руку под машину, в самую густую тень. Подумала, не заползти ли под нее. Я хотела бы стать сейчас мелким насекомым, чтобы зарыться в горячий песок и докопаться до прохлады. Мне нужна была вода.
В этот момент меня вырвало – тонкой струйкой, сбоку на шину. Тошнить продолжало, но рвота не повторялась. Перед глазами всё кружилось и кружилось.
Когда я открыла глаза, положение солнца слегка изменилось. Всё вокруг уже не казалось таким размытым. Я присмотрелась к деревьям неподалеку – их было три. Слышался шорох сухих листьев и зудение мух.
Я дотащилась до багажника. Прежде чем открыть его, сложила руки и помолилась. Вообще-то я никогда не верила в Бога, но в тот момент была готова пообещать ему что угодно. Я была готова возлюбить Бога как никто другой в целом мире, только бы в багажнике нашлась вода и еда и что-нибудь еще, что поможет мне вытащить машину из песка.
– Пожалуйста, – прошептала я. – Пожалуйста.
Я нащупала замок и открыла его. Вода внутри была. Двухлитровая пластиковая бутылка лежала посреди багажника на боку. Я схватила ее, кое-как скрутила крышку и стала лить жидкость себе в рот, запрокинув голову. Вода оказалась горячей, но я жадно глотала ее. Часть пролилась мне на лицо и шею. Я впитывала ее, как губка, всем телом. Пришлось взять себя в руки, чтобы остановиться, несмотря на то что хотелось еще. Я и так выпила почти половину.
Кроме воды, в багажнике почти ничего не было. Полотенце. Жестяная канистра – судя по запаху, полная бензина. Какие-то инструменты для починки машины. Но никакой еды. И ничего, что помогло бы мне вытащить машину из песка. Я поняла, что Бога все-таки нет.
Вернувшись за руль, я снова завела двигатель. Но колеса уходили глубже в песок, тонули в нем. Я ударила кулаками по рулю. Потом вспомнила про деревья: может, удастся подложить под шины ветки. Если у машины появится твердая опора, этого хватит, чтобы выбраться. Но деревья были высокими, ветки росли далеко от земли. Я попыталась оборвать с них кору, но она отходила мелкими клочками.
Я увидела кровь. Или, по крайней мере, то, что поначалу показалось мне кровью – загустевшая, рубиново-красная, она каплями стекала по коре ближайшего дерева. Я торопливо огляделась по сторонам, но рядом ничего и никого не было. Неужели кровью истекает само дерево? Я поковыряла эту кровь ногтями, и она стала отваливаться, крошиться, пачкать мне пальцы. Я принюхалась. Эвкалипт. Просто древесный сок.
Я полезла на гребень дюны. Ноги вязли в рыхлом песке, напрягались мышцы. Какая-то живность шуршала в кустах спинифекса, когда я проходила мимо. Остановившись на вершине, я приставила ладонь ко лбу и огляделась. С другой стороны было всё то же самое. Ни рудника, ни людей. Только опять песок, опять камни, опять деревья, а в отдалении – опять дюны, похожие на тени. Насколько я видела, здесь был только один человек – я. Обхватив себя обеими руками, я подула на них. Если я умру прямо здесь, на этой дюне, об этом никто не узнает. Даже ты. Я вернулась к машине. Решила поспать немного. Было слишком жарко, чтобы думать.
Когда я проснулась, уже вышла луна. Лежа на заднем сиденье, я глазела на нее в окно. Она была пухлая и желтая, как те большие круглые головы сыра, которые папа приносил с работы каждое Рождество. Я мысленно нарисовала на ней мужское лицо: два глаза, под ними – ленивую ухмылку, а кратеры немного напоминали щетину. Луна была дружелюбная, но бесконечно далекая. Небо окружало ее глубоким чистым озером; будь сейчас на луне какой-нибудь астронавт, я наверняка разглядела бы его. А может, и он посмотрел бы сверху вниз и тоже увидел меня… единственный из всех людей.
Я укрылась полотенцем, найденным в багажнике, но всё равно мерзла. Зябко потирала руки. Они были розовыми, обгоревшими на солнце, выше локтя шелушились. От холода мне больше не спалось, и я пролезла между передними сиденьями и села за руль. Дотянулась до полотенца и укрыла им ноги.
Я повернула ключ зажигания – так, чтобы включить фары. Пески простирались передо мной серые, призрачные, столб света уводил вперед. Он чем-то напоминал предсмертные видения, туннель на небеса. Я заметила какое-то шевеление. Маленький длинноухий зверек рылся под корнями дерева. Он уставился на свет, на миг ослепленный им, затем ускакал в темноту.
Я поворачивала ключ до отказа, пока машина не закашлялась. Давила газ, пока кашель не сменился ревом. Таким гулким в ночной тишине. Наверняка его слышал еще кто-нибудь, кроме меня, – или нет? Я отпустила сцепление, чуть ли не усилием воли посылая машину вперед. И она сдвинулась с места – слегка. Секунду или две колеса, погруженные в песок, цеплялись за призрачную опору, а потом машина снова съехала в развороченную ими яму. Я ударила по педалям.
– Тупая железяка!
Мой голос прозвучал так громко, что я вздрогнула. Положив голову на руль, я без слов запела какой-то церковный гимн, который мы учили в школе. Но некому было поддержать мое пение. Тишина настороженно притаилась вокруг, опасная, как волк. Я задумалась, что там, в этой черноте. Меня затрясло, всё поплыло перед глазами. Только немного погодя я поняла, что плачу.
Я собрала всю растительность, какую только смогла найти и оборвать, не повредив руки, подсунула ее под шины, но так и не сумела сдвинуть машину с места. Колеса лишь перемешивали ветки и листья с песком, но зацепиться им было не за что. Я повторила попытку, на этот раз с мелкими камнями, но стало только хуже, колеса глубже ушли в песок. Если бы кто-нибудь толкал машину, пока я газую, я могла бы вывести ее из ямы, но рядом не было никого, и мои попытки оказались безнадежными. Я выскочила из кабины и пнула шину, хотя понимала, что это дохлый номер.