жно украсть с такого объема… Ради небывалого куша команда Сахтанского готова была пойти на серьезный риск. Для этого требовалось лишь устранить бывшего сыщика Лыкова.
Глава 14Схватка в карцере
Все изменилось в худшую сторону, и совершенно внезапно. Февраль шел к концу. Азвестопуло сообщил на свидании последние новости. Зуев стал наконец сенатором, освободив кресло Белецкому. Степан Петрович сделался законным директором Департамента полиции сразу, без унизительной приставки «и.д.»[106]. Сыщики, жандармы и контрразведчики готовились взять в оборот лжесвидетелей. Оставалось потерпеть совсем немного…
Алексей Николаевич после завтрака направился в сапожный цех. Он хотел еще раз поговорить с перетрусившими арестантами. Убедить их не бояться, открыто протестовать. Защитить свой карман, в конце концов.
На входе ему попался Курган-Губенко. Вид у него был напряженный, он как будто ждал сокамерника. Рядом маячил Лясота. Что он тут делает? Почему не в своем коридоре? И для чего при нем два надзирателя?
Лыков заподозрил неладное, но сделать ничего не успел. Завидев его, пристав вдруг упал. Ни с того ни с сего рухнул на пол, будто беднягу толкнули, хотя сыщик и пальцем его не тронул. Лыков удивился, но еще и слова не сказал, как Курган-Губенко закричал:
– На помощь! Убивают!
Мигом Лясота со своими людьми схватили Алексея Николаевича за руки. Он ничего не понял, а пристав продолжал голосить:
– Он меня ударил! Защитите!
– Что с вами, Леонид Панфилович? – попытался усовестить сокамерника Лыков. – Зачем вы врете? Люди же видели, я просто шел мимо.
Однако надзиратели не думали шутить. Они вцепились в «командированного» и потащили прочь. А спектакль между тем перешел во второй акт. Из вестибюля выскочил Сахтанский. Было ясно, что роли распределены заранее и против сыщика разыгрывают провокацию.
– Опять Лыков буянит? – радостно оскалился капитан. – В карцер его, на две недели.
– Ты уже пытался. Забыл, чем кончилось? – попробовал унять его арестант. Но Сахтанский сделался еще веселее:
– На этот раз будет по-моему. Попался, бунтовщик. Я тебе покажу, как давать волю кулакам. И свидетели имеются. Все, доигрался!
Сыщик не понимал радости капитана, однако Лясота быстро все ему разъяснил:
– Кочеткова увезли ночью, у него аппендиксный отросток воспалился. Будут резать. Так что Маркиан Владимирович теперь начальник тюрьмы и имеет право законопатить тебя куда хочет. Поворачивайся живей!
И сильно ударил сыщика ключами в бок. Тот опешил от такой наглости, но через секунду озверел. В результате старший надзиратель очутился на полу, а Лыкова схватили впятером и потащили вниз. Он уже опомнился и не сопротивлялся. В подвале Алексея Николаевича заковали в ручные кандалы[107]. Отвели в уже знакомый карцер и поставили в угол. Заглянул через порог капитан и сообщил с глупой ухмылкой:
– За нападение на старшего надзирателя тебе каторга будет. Ха-ха!
Арестант уже понял, что влип крепко, и решил не давать врагам новых поводов. И потому промолчал. Сахтанский разглядывал его, опасаясь приблизиться. Не дождался ответа и разочарованно сказал через плечо:
– Лясота, запирай.
Вдруг в камеру боком проник Заседателев и подобострастно предложил капитану:
– Ваше высокоблагородие, дозвольте, я его обыщу. А то наши забыли. Вдруг у него в кармане ножик?
– Забыли обыскать? – возмутился Сахтанский. – Такого опасного преступника?
Из коридора послышалось сразу несколько голосов. Надзиратели оправдывались: больно здоровый, еле-еле справились, не до осмотра было.
Заседателев, не дожидаясь приказа, подошел к Лыкову и стал шарить в его карманах. Делал он это подчеркнуто грубо, желая угодить новому начальнику Семибашенного. Алексей Николаевич чуть было не рассердился на осведа, но вовремя заметил, что тот что-то шепчет ему одними губами. А когда разобрал слова, весь сжался. Иван Кирьянович под видом обыска хотел его предупредить! И сказал едва слышно:
– Ночью вас придут убивать.
Через минуту Заседателев вытянулся перед капитаном и доложил:
– Чистый.
– Ну, дел и без него много, – важно произнес тот и махнул рукой. – Запирай!
Хлопнула дверь, повернулся в замке ключ, и стало тихо. У Лыкова горело лицо и путались мысли. Вот это вляпался… Кочетков слег в больницу, и на время его отсутствия капитан Сахтанский будет главным человеком в замке. Теперь у него есть право сажать арестантов в карцер. И первое, что он сделал, – это упек туда сыщика. Раньше утра никто сюда не придет: ни прокурорский надзор, ни чины Главного тюремного управления. А утром Алексей Николаевич будет уже мертв. Ночью ворвутся «иваны» и удавят его, а потом представят смерть как самоубийство. Курган-Губенко подтвердит, что Лыков действительно напал на него без всякого повода и был посажен в карцер за дело. Ему как бывшему приставу администрация поверит. Никому не придет в голову, что полицейский подвел под канку[108] своего коллегу. М-да…
Минут десять сыщик был вне себя от охватившего его бессилия. Он в кандалах. Вася Долбни Башка и Господи-Помилуй ребята здоровые, да еще глотов возьмут на подмогу. От стольких не отбиться. Да и чем? Голыми руками, которые скованы? Но постепенно Лыков стал приходить в себя и начал рассуждать.
Первым делом он вспомнил, что однажды уже был в похожей ситуации. Давным-давно, в тысяча восемьсот семьдесят девятом году в Нижнем Новгороде их с Буффало схватили бандиты в притоне Кузнецова. Заковали вот так же в железо и решили кончить. Но, пока ждали атамана, Алексей Николаевич успел порвать цепи и освободить их обоих. После чего бандитам во главе со знаменитым Осей Душегубом настал конец…[109]
Эта история, вовремя пришедшая на ум, придала сыщику сил. Тогда он спасся и друга выручил. Да, был молодой, здоровый как бык. Но вроде бы сила его никуда не делась. Это мы еще поглядим, кто кого… В кузнецовском подвале оружием молодого сыщика стали те самые кандалы. Тяжелые цепи пригодились заместо дубинки. А здесь?
Лыков покосился на дверную прозорку, прислушался. Кажется, за ним не наблюдали. Попытаться? Да, и скорее, пока не пришли убийцы. Алексей Николаевич привычным движением заложил одно кольцо за другое, создал рычаг и надавил. Кольцо тут же разжалось. Пошло дело! Сыщик освободился сначала от цепей. Затем сильным жимом об пол сплющил дужки так, что смог вытащить кисти.
Настроение у приговоренного к смерти заметно улучшилось. Сахтанский, Сахтанский, недооценил ты своего противника. Но как быть дальше? Бандиты ворвутся, их будет человек пять, а то и шесть. Может, даже семь. Одними кандалами от них не отбиться. Ну, врежет он первому, достанет и второго. Слегка оглушит, и не более того. А остальные навалятся скопом. Если поймут, что не сумеют задушить и обставить как самоубийство, то зарежут. Как потом станут оправдываться? Не важно; Лыкову уже будет все равно… Противнику терять нечего. Сыщик замахнулся на кормушку, от которой «иваны» с надзирателями имели большую выгоду. Кроме того, он опознал поляка и подбирался к другим опасным людям вроде Жежеля. И, наконец, его смерть заказали англичане. Масса поводов, чтобы угомонить неуемного правдолюба. И цепи, и свободные руки только отсрочат ненадолго его конец. Пойти на прорыв? Застрелят надзиратели. Нужно что-то более увесистое. Оружие, которым на самом деле можно себя защитить. Но где его взять в голом карцере?
Алексей Николаевич стал осматриваться. Тусклый свет проникал сквозь окно под потолком. Хорошо хоть, что карцер не темный, там окна не положены. Стоп! Окна!
Лыков подошел к бойнице, присмотрелся. Кладка на вид еще восемнадцатого века. Тогда мастерили крепко. Узкое окно перегораживали четыре горизонтальных прута и три вертикальных. Выломать один из стены, вот тебе и оружие. Толстый, тяжелый. Таким если врезать по башке, сразу дух вон. Или как минимум покалечишь, и противник уже не боец.
Мысль насчет прута захватила сыщика. Дверь узкая, ее легко оборонять, если есть чем. Первого он свалит с ног на пороге… Нет, надо впустить его внутрь и валить здесь. Сверху на него класть второго. Если напасть неожиданно, эти двое ничего сделать не успеют. Остальные замешкаются и сгрудятся в коридоре. Выскочить и атаковать их? А что дальше? Из коридора надзиратели его не выпустят. А потом скажут: видите, арестант задумал побег. Выломал прут и напал на стражу, пришлось пустить в ход оружие. Нет, камеру покидать нельзя. Надо оборонять ее до последнего, не выпускать пленных. Это будет доказательством того, что Лыков не бежать собирался, а спасал свою жизнь. И тогда встанет вопрос: а как бандиты попали в запертое помещение? Их мог впустить лишь тот, у кого ключ. То есть надзиратель. И правда выйдет наружу. Сыщика пришли убивать, попустительствовали этому стражники, а он защищался.
Так, с этим более-менее понятно. Однако есть сомнения. Вот он уложил первых двух. Хорошо бы это оказались «иваны», таких не жалко. А потом? Продажные надзиратели тут как тут, и у них револьверы. Когда остальные бандиты отпрянут, они вмешаются. От пуль железным прутом не отобьешься. Встать в угол сбоку от двери, так, чтобы в него не сумели попасть? Теоретически возможно. Для стрельбы в спрятавшегося там человека нужно просунуть руку с револьвером в дверь. А он ее прутом! И палить им придется наугад, ибо дурака, который вместе с рукой просунет и голову, там не найдется. Какое-то время узник продержится. А потом будет видно. Стрельба в образцовой тюрьме – чрезвычайное происшествие. На шум сбегутся свободные от дежурства надзиратели. Много свидетелей, не все из них сообщники Сахтанского с Лясотой. Убить сыщика у них на глазах злодеи не решатся. Кроме того, Алексей Николаевич будет кричать, чтобы не лезли на рожон, а вызвали Хрулева и прокурорский надзор.