Лыков сначала осмотрел потрепанный том. Год издания – 1897-й, автор не указан. Похоже, что книга была как-то связана с учением Блаватской. Ольга Дмитриевна увлекалась одно время этой странной женщиной, и сыщик кое-что знал о ней. Он с интересом прочел «Из пещер и дебрей Индостана» и «Загадочные племена на «Голубых горах», но философские опусы спиритки не осилил и махнул рукой.
– А кто автор?
– Этот великий человек скрывает свое имя, – напыщенно ответил Огарков.
– Хм. Так уж и великий?
– Да вы сначала почитайте!
Лыков раскрыл том наугад и стал читать:
– «Венера. Тело людей Венеры по наружному виду похоже на наше. Они так же, как и мы, держатся в отвесном положении, имеют, как и мы, руки, ноги и голову, но все тело необыкновенно грубо и тяжело. Оно весит почти в четыре раза больше нашего и удручает собой жителя Венеры несравненно больше, чем наше земное тело удручает и связывает нас». Но мое тело меня не удручает!
– Вы дальше читайте. Там много необычного.
Лыков продолжил цитировать:
– «Почва так же груба и тяжела, как наша ртуть, и мы смело могли бы ходить по ней. Их воздух произвел бы на нас скорее впечатление воды, чем нашего воздуха, ибо их воздух заметно препятствует передвижению жителя Венеры… Ярких цветов на планете почти совсем нет – нигде и ни в чем. Люди живут не в одних дуплах, но и в землянках, пещерах и шалашах, всегда большими обществами и кучно. Животных на Венере очень много, в особенности хищных пород. Они так же грубы и тяжелы, как и вся природа. Между ними попадаются твари гигантских размеров, и все они злы, алчны и прожорливы…» Что за бред! Этого же не может быть в действительности.
– А вы почем знаете? – спросил графоман.
– Ну… где доказательства? Люди не умеют летать на другие планеты. Может быть, когда-нибудь и научатся, но до этого еще лет сто.
– Автор тем не менее там побывал. Описать увиденное так возможно только по личным впечатлениям, – безапелляционно заявил Огарков.
– Николай Викторович, вы уже освоились в криминальном жанре. Зачем вам эта чепуха?
– А вы еще прочтите и убедитесь, что вовсе не чепуха, а вящая правда.
Сыщик принялся листать книгу:
– «Марс. Нет стран, даже городов, судов, полиции, власти. Начальство – слово Божие, каждый слуга своего ближнего… И люди, и животные питаются исключительно растениями. Всю провизию марсианин получает с фабрики. Музыкальных инструментов много, среди них есть и самоиграющие… Юпитер. Жители питаются одною водой. Живут до тысячи двухсот лет… Сатурн. Животных нет, птицы еще остались, и насекомые тоже. Люди живут до трех тысяч лет!» Как им не надоедает? «Нептун – ничем не примечателен».
Он захлопнул том и сказал в сердцах:
– Охота вам сходить с дороги, которая приносит успех… Давайте я лучше расскажу, как меня на Сахалине едва не зарезали японцы. Получится отличный рассказ для газеты!
Но Огарков закапризничал:
– Нет, увольте. Пойду лучше в баню, давно не мылся.
– Так суббота завтра.
– Ну и что? Шестой коридор парится по пятницам.
– И вы их не опасаетесь? – удивился Алексей Николаевич. – Я бы побоялся поворачиваться к ним спиной. Там же бандиты.
– Я пойду с Курган-Губенко, он свой человек для них. В последний раз Жежель так славно меня натер. Все про вас расспрашивал: любите ли вы париться, всюду ли при вас оруженосец Санчо Панса… Федька то есть.
– Я понял, – ответил сыщик. – Но продолжайте. Вавила проявил интерес к моей персоне. Для чего ему?
Помощник пристава недоуменно пожал плечами.
– А шут его знает. Кургана вы из камеры выгнали, и теперь ваши соседи я да Федька. Наверно, поэтому.
– Николай Викторович, я спросил для чего. А не почему.
– Может, хочет с вами сблизиться?
– На расстояние ножа?
Огарков беззаботно рассмеялся:
– Нет, что вы. Он такой… обходительный. А как поддает пару! Много лучше этого грязного Вали-хана. И денег за это не берет. Вот только смотреть на его шрам неприятно. Бр-р…
– Какой еще шрам? – насторожился сыщик.
– А у него длинный рубец под левой лопаткой. Вавила сказал, что получил ранение, когда служил на границе. Едва концы не отдал.
– Да, он запасной ефрейтор корпуса пограничной стражи… – рассеянно согласился Алексей Николаевич. – Пожалуй, я пойду… Кое-что забыл.
Лыков быстро вышел из камеры и направился в канцелярию. Там, как обычно, сидел и скучал Добрококи.
– Андрей Захарович, дайте мне, пожалуйста, листок на Жежеля из Шестого отделения.
– Вы его давеча смотрели, – недовольно пробурчал письмоводитель.
– А вы дайте еще раз.
– Извольте.
Сыщик пробежал глазами листок и убедился: в описании примет арестанта шрам указан не был. Как так? Почему? Подпись под формуляром была не Кочеткова, а капитана Сахтанского. Заполнил же его Добрококи.
– Андрей Захарыч, а почему вы приметы арестанта указали не полностью?
– Какие такие приметы?
– А посмотрите. У Вавилы Жежеля под левой лопаткой имеется шрам. Он получил его на воинской службе. А в листке шрама нет.
Письмоводитель повертел бумагу в руках, бросил на стол и сконфуженно сказал:
– Матери твоей черт! Не помню. Больше года прошло. Может, отвлекся на что-нибудь и не заметил?
– Может. Только надо вписать, приметы – вещь важная.
– А точно шрам у него есть? Откуда, ваше высокородие, вы о нем узнали? Вы же в баню не ходите, а посещаете ванные.
– Огарков рассказал, он давеча парился с Шестым коридором.
– Огарков? Этот малохольный? Тьфу! Надо еще проверить его слова. Он большой мастер сочинять…
– Ну, проверить не сложно, – сказал, поднимаясь, сыщик. – Сегодня как раз пятница, ребята пойдут соскребать грязь.
И удалился.
В субботу работы заканчивались в одиннадцать, а начиная с четырех часов пополудни арестанты покамерно шли в баню. В пятницу мылись лишь татебные. И хотя Жежель формально относился к другому отделению, он с ними не разлей вода… Алексей Николаевич пришел к началу, чтобы не пропустить появления Вавилы. Он подкрался незаметно и услышал негромкий разговор. Арестанты в раздевальне обсуждали… сыщика Лыкова.
Кто-то басил с убежденностью:
– Ты, когда его увидишь, лучше обойди стороной. Мало ли что…
Хриплый голос возражал:
– Чего это стороной, а? Лыков теперь кто? Арестант, как и мы. Он человека убил. Чем лучше меня? Мы ровня. Даже нет. Я вот никого жизни не лишил. Значит, перед Богом честнее его. И должен теперь гнуть перед ним храп?
– Дурак ты, Степка. Собачья душа, в кармане ни шиша. Как это Лыков может быть тебе ровней? Он сыщик, а ты вор. И ставишь себя вровень с ним. С самим Лыковым! Смешно даже слушать.
Алексей Николаевич только теперь узнал голос Пахома Переверзева, сына старосты из села Нефедьевка.
Его оппонент не унимался:
– Так твой Лыков бок о бок с нами сидит!
– Ну и что? Ты посмотри, как он распоряжается. Похлеще старшего надзирателя. Сам Кочетков ему в рот глядит. И вспомни, как Лексей Николаич «ивана» Господи-Помилуй приготовил! Хоть на стол подавай. Нет, сыщик есть сыщик. Черного кобеля не отмоешь добела. Он, знаешь, как нашего брата лупил? Ой-ей. Никогда ему за это ничего не было. И вдруг попал сюда. Не иначе кому-то дорогу перешел. И что с того? Вывернется, помяни мое слово. И опять будет лупить, не жалея кулака.
Вмешался третий голос, тенором:
– Дядя Пахом, а правду говорят, что Лыков фартовых убивал? Будто бы даже не раз.
– Правду. Он сам себе и судья и аблакат. Но не дрейфь, таких, как мы, он не трогает. Мы шелупонь. Поколотить может, а убивать ни-ни. Он тех казнит, кто черту перешел. Кому кровь человечью лить нравится. Их, да, не миловал. Вы, ребята, тово… повежливее с ним. Лексей Николаич человек серьезный, шутить не станет. А на то, что на нем такой же бушлат, как на тебе, не гляди. Такой, да не такой! Вернется Лыков к службе, как пить дать. И никому мало не покажется!
Сыщик вышел из-за угла и сказал:
– Здорово, Пахом. Вавила Жежель здесь?
Переверзев вскочил, его соседи тоже.
– Не могу знать, ваше высокородие!
– Сходи в парильню, погляди.
– Слушаюсь.
Пахом убежал проверять. Алексей Николаевич ожидал его. Тут Степка, угреватый малый с глупым лицом, дерзко спросил сыщика:
– А че это один арестант другим командует? Чем ты лучше нас?
– Спроси у тех, кто постарше, тебе объяснят.
– Нет, ты сам скажи!
– На!
Сыщик слегка щелкнул нахала по макушке, и тот упал на колени:
– Ой!
Все вокруг засмеялись, кто-то крикнул:
– Так его, ваше высокородие. Не бей по голове, колоти по башке! Пущай держит колокольню в исправности.
На этих словах вернулся Переверзев и доложил:
– Пусто, Алексей Николаич. Нету там Жежеля. Может, после придет? Передать ему что?
– Ладно, мы с ним иначе потолкуем. Что из дому пишут, Пахом Антоныч?
– Да вроде более-менее. Папаша новую сеялку наладил. Живет крестьянство. Один я в такую растатуту попал…
– И что думаешь насчет будущего? Ты ведь не из тех, у кого талан на майдан[117]. Сколько осталось сидеть?
– Год и три месяца, Алексей Николаич. Сам смекаю: надо в деревню возвращаться. Хватит, погулял в городе, натешился.
– Ну и правильно. Вернешься – иди к Титусу. Я велю, чтобы дал тебе ссуду на обзаведение. И уж больше не блуди. Хорошо?
– Спасибо, ваше высокородие, храни вас Господь.
Лыков кивнул и удалился. А Переверзев кинулся в дезинфекционную камеру. Вскоре он вышел из нее в компании с Жежелем и Шмулем Ицкиным.
– Ушел, пес? О чем он спрашивал?
– Однако тобой интересовался. Ты, Вавила, поберегись. Лыков просто так не ходит.
– Ясно… – Жежель повернулся к Ицкину и сказал вполголоса: – Пора его окоротить. Ненадолго лягушке хвост…
Глава 16Измена генерала Таубе
Таубе взял телефонную трубку и произнес:
– Барышня, пожалуйста, семьсот восемьдесят шесть, британское посольство.