– Да мы сами, Владимир Гаврилович, – «успокоил» главного сыщика Азвестопуло. И поглядел на остальных. Запасов смотрел в пустую рюмку, Продан – в окно. Титус протирал салфеткой пенсне. Таубе кивнул:
– Ты, Сергей, не кипятись. Не бери все на себя. Мы тут в очередь встанем, чтобы сволочь эту наказать.
Филиппов не верил своим ушам:
– Вы это серьезно?
– Вполне, – подтвердил слова генерала полковник Запасов.
– Убить подследственного?
– Сказали же: при попытке к бегству, – напомнил капитан Продан. – Мало ли у нас бегут? Кайзеров не первый и не последний.
– Но почему не судить его?
– А зачем? – спросил Титус. – У нас будут признания четырех человек из пяти. Разве для суда этого недостаточно?
– Черт его знает, – взволнованно ответил главный сыщик. – Наверное, хватит для отмены приговора. Но…
– Для чего убивать?
– Да.
Виктор Рейнгольдович прищурился, словно смотрел в прорезь прицела:
– А зачем этой мрази жить? Сколько он крови уже пролил.
– Однако есть закон.
– Есть. Только по закону вашему он уедет на каторгу, сбежит оттуда, вернется в столицу и снова будет душить людей. Такие не останавливаются, ведь они ничего другого делать не умеют. Лешка всю жизнь их наказывал, теперь наша очередь.
Гости встали и по очереди пожали Филиппову руку, после чего все вместе ушли.
Пройдя по Офицерской, компания поравнялась с Литовским замком. Генерал спросил коллежского асессора:
– Где его окно?
– На Крюков канал. Второй этаж, седьмое от Мойки.
– Веди.
Пятеро солидных господ сгрудились под крепостной стеной. Таубе сложил руки рупором и крикнул начальственным басом:
– Лыков!
От Офицерского моста сунулся было на шум постовой городовой. Виктор Рейнгольдович недовольно повернулся к нему:
– Чего тебе?
Парень увидел красные отвороты генеральской шинели, торопливо козырнул и бегом вернулся на пост.
– Лыков!!! – еще громче рявкнул барон. Тут же в окошке появилась знакомая физиономия. Алексей Николаевич распахнул раму и высунулся, насколько позволяла решетка.
– Здорово! Вы чего всей толпой приперлись? Охрану распугаете.
– Соскучились, – пояснил Азвестопуло.
– Жуликов ловить некому, – подхватил Титус. – На тебя одного вся надёжа.
– Вот я их…
– Алексей Николаич, еще маленько погоди, мы тебя скоро вытащим, – бодро сообщил Запасов.
– Уже три показания есть, скоро четвертое будет, – доложил новости Продан.
Сыщик смотрел вниз на друзей и улыбался. Хорошо, когда тебе помогают такие калиброванные люди. Значит, ты и сам кое-чего стоишь…
Так они переговаривались минут десять. После чего генерал-майор построил комитетчиков в колонну и увел.
Глава 18Новые открытия
Лыков начал догадываться, что все это время интересовался не теми соседями. Самые опасные арестанты содержались не в Шестом коридоре, а во Втором и Третьем. Они прибыли из других губерний по письму Кочеткова. Начальник тюрьмы сам не вел делопроизводства и не замечал, что на его призыв реакция была странная. Тюремные отделения губернских правлений прислали заключенных с малыми сроками, а не с шестилетними, как просил статский советник.
Случай с Жежелем, которому в листок не вписали особую примету, мог быть всего лишь ошибкой. Но Алексей Николаевич заподозрил здесь нечто большее и решил проверить остальных семнадцать пришлых. Для этого он неожиданно явился в баню в час, когда там мылся Второй коридор. Сыщик медленно обошел помещения, сунулся и в парильню. С ним вместе был Федор Пакора. Бывшие полицейские смотрели во все глаза. Арестанты удивились незваным визитерам и начали высказывать неудовольствие. Лыков пропускал брань мимо ушей, он запоминал приметы на голых телах: шрамы, татуировки, следы от чирьев и тому подобные особенности.
Закончив осмотр, Лыков пошел прочь. На пороге он встретил Вали-хана и спросил его:
– Скажи, а у Вавилы Жежеля есть шрам на левой лопатке?
– Так точно, имеется. Будто ножиком полоснули. Только не на лопатке, а на два пальца ниже.
Сделав обход, полицейские засели в камере. Алексей Николаевич заметил четверых подозрительных, Федор троих. Они свели записи воедино. Околоточный сбегал к банщику и устроил опознание по приметам. После чего Лыков в канцелярии глянул в документы. Оказалось, что у всех четверых особые приметы были указаны неполностью!
Седовласый кавказец с родинкой на левой ягодице именовался Ашотом Ашотяном. Он, как и Жежель, прибыл в Литовский замок из Москвы. Получил год и шесть месяцев за кражу со взломом из винной лавки.
Поляк с татуировкой на груди в виде обнаженной женщины числился карманником. Звали его Август Бураковский. Варшавский окружный суд приговорил его к году и двум месяцам исправительной тюрьмы. Было видно, что он пытался свести регалку[132]. Изображение едва читалось, но избавиться от него совсем пшеку не удалось.
Русак со следами двух чирьев на становой жиле проходил как Герасим Заморский, грабитель из Пскова. Срок имел вполне почтенный – три года.
Еще один русак, Иван Жинкин, отбывал двухлетнее наказание за скупку имущества, добытого преступным путем. В Семибашенный его прислало Архангельское губернское правление.
Сыщик тер голову, приговаривая:
– А ну давай вспоминай… Родинка на заднице в форме собачьей головы… Было, было!
И наконец хлопнул себя по лбу:
– Молодец! Не совсем еще рамолик[133].
– Что вспомнили, Алексей Николаевич?
– Армянина опознал, Федор Автономович. Никакой он не Ашотян и не мелкий воришка. Настоящее имя, если я правильно помню, Саак Джамшулов Саркисьянц. Крестьянин селения Каябеши Шушинского уезда Елизаветпольской губернии. Приговорен Бакинским окружным судом к десяти годам каторжных работ за убийство двух торговцев посредством удушения просаленной веревкой. С целью ограбления, по предварительному соглашению с другими лицами.
Околоточный смотрел на сыщика с недоверием:
– Это вы по памяти?
– Да. Я всегда внимательно читаю списки лиц, находящихся в розыске. Саркисьянц сбежал со строительства Колесухи[134] три года назад.
– Ну вы даете, ваше высокородие! Значит, убивец находится в циркулярном розыске, а сидит у нас как погромщик винной лавки? Преступная халатность это называется.
– Нет, здесь должностное преступление. Все четыре формы заполнял Добрококи. А подписал за начальство капитан Сахтанский.
Пакора вошел в азарт:
– А давайте еще кого-нибудь опознаем!
– Давай. Вот припоминаю татуировку в виде голой бабы. И принадлежала она тоже пану. Наш зовется Августом Бураковским и выдает себя за карманника. А в розыске числится обладатель схожей татуировки Мариан Свех. Разбойник, атаман шайки головорезов. Сбежал по пути из Брест-Куявской тюрьмы в Варшавскую главную уголовную тюрьму прошлой весной.
– Выходит, он подследственный, судить его не успели?
– Да. Чрезвычайно опасный тип, за ним и его бандой несколько убийств.
– Ого… А здесь он карманник. Это что же получается? Приют для «иванов» в самом центре Петербурга? С видом на Мойку…
– Заметь, Федор, над их «перекраской» работало много людей. Кого послать в столицу на приглашение Кочеткова, решают тюремные отделения губернских правлений. И выбирают не шпанку, а крупного злодея в розыске. Там, на месте, ему создают образ мелкого жулика. Фабрикуют дело, рисуют документы, доводят до суда. А отбывать наказание он едет в Литовский замок. В образцовое тюремное заведение. Где никакому сыщику не придет в голову искать лиц из списка разыскиваемых.
Лыков сердито ругнулся и продолжил:
– Здесь новенького устраивают по первому разряду. Трудиться он не ходит – все семнадцать наняли вместо себя батраков. Негодяй отдыхает, заодно зарабатывает на ограблении рядовых арестантов. А потом покидает замок по условному досрочному освобождению. Сыскные отделения за это время успевают о нем забыть – они ловят уже других беглецов. Красивая схема!
– Алексей Николаевич, кем же надо быть, чтобы создать такой промысел? Губернатором? Начальником Главного тюремного управления? Столько народу вовлечено. И никто ничего не замечает…
– Ну, хозяина промысла можно вычислить. И это не Степан Степанович Хрулев. Думаю, он прячется где-то в губернском тюремном отделении. Вряд ли рядовой писарек, скорее чин не из последних.
Пакора возразил:
– Литовский замок губернии не подчиняется, а напрямую тому самому Хрулеву.
– В текущих делах да. А тут Кочетков выступил со своей дурацкой инициативой. Решил перевоспитать убийц с помощью дратвы. Детский лепет – и это у начальника тюрьмы. Хитрые ребята обратили фантазии статского советника в свою пользу. Убедили разослать письма-приглашения. Договорились с кем надо в провинции – это как раз проще сделать из тюремного отделения…
– Но как? – воскликнул околоточный. – На словах у вас гладко выходит, однако в действительности соединить всех в одну артель невозможно. Архангельск, Варшава, Москва, Псков, другие города. Там подбирают нужного «ивана», которому сыщики наступают на пятки. Он платит за услугу, и из бандита, известного всей полиции, его «перекрашивают» в карманника? Нет и нет. Злодеи такого калибра давно попали в картотеки. У них взяли отпечатки пальцев, зафотографировали, сделали… как уж его? Бертильонаж. Если требуется установить личность подследственного, посылают запрос в Департамент полиции. Или в другие отделения. Как «иван» проскочит?
– Механизм мы пока не знаем, – согласился с доводами сыщик. – Но видим результат. Каким-то образом у них получается изменить личность. Бандит сам сдается властям за мелкое нарушение. К тому времени у него уже есть документы на новое имя. Под этим именем он проходит дознание, следствие и суд. Подсудимый по бумагам не рецидивист, срок ему дают небольшой. Из-за всякого карманника или скупщика краденого не станет сыскная часть обременять себя запросами. И без того полно дел. А когда огласили приговор – все. Он легализовался как мелкий злодей. После этого его увозят в другую губернию, чтобы окончательно запутать следы. Если промысел по «перекраске» уже устоялся, возможно, таких мест несколько. Не только наш Семибашенный.