так же жадно и бесстыдно вел себя и Шмельц, раскапывая пути к богатой и легкой жизни. Это и называется „путь наверх“».
Замечание герра Тириша, директора издательства и совладельца газеты Шмельца «Мюнхенский утренний курьер», к показаниям Карла Гольднера.
«Но это же Гольднер! Его нельзя принимать всерьез! Писать он, конечно, умеет, не отрицаю. Но готов написать что угодно и о ком угодно, если ему за это заплатят. И никаких угрызений совести.
Знаете, Гольднер — старый холостяк, и в его квартире вечно вьются десятки приятельниц, которым он безжалостно дает отставку, когда те надоедают. У него репутация исключительно компанейского парня, его всюду рады видеть — как когда-то и нашего Шмельца. Но Шмельц оказался слишком доверчив и не сумел разгадать интриганство этого типа и его способность вызвать любой ценой скандал. Представьте, он его защищал, даже когда тот перебежал от нас в „Мюнхенские вечерние вести“ — к Вардайнеру, нашему главному конкуренту. И причем только потому, что там больше заплатили.
Этот Гольднер был главной фигурой во всем том свинстве, что произошло после его ухода и едва не подорвало нашу добрую репутацию. Нужно очень подумать, прежде чем поверить хоть единому его слову».
Казалось, комиссар Циммерман испытывает сам себя — насколько хватит его главного качества — терпения. Не трогаясь с места, он наблюдал и ждал. Фельдер, столь же невозмутимый, — рядом. Оба опирались о ствол дерева.
Сотрудники криминальной и дорожной полиции под критическим взором Циммермана сосредоточенно трудились, стараясь не мешать друг другу. Циммерман ждал предварительного заключения медэксперта Рогальского. Они с Фельдером знали, что от них зависит все дальнейшее.
Рогальски был гарантией обстоятельности и точности. Именно за эти качества он унаследовал место своего предшественника и учителя Келлера, безусловно лучшего из экспертов, когда-либо работавших в полиции. Ему недоставало гениальных способностей Келлера, служивших предметом зависти коллег, но вполне хватало его важнейших качеств — внимания и ответственности.
— Вы когда-нибудь встречались с Хорстманом? — спросил Фельдер.
— Это было неизбежно, — усмехнулся Циммерман, — он делал все, чтобы не остаться незамеченным. И общение с ним было делом весьма утомительным. Он как-то даже попытался обскакать меня по делу группового убийства в корчме для иностранных рабочих. И это ему едва не удалось. Знал он тогда больше, чем было во всех материалах полиции. Полагаю, из него вышел бы неплохой криминалист.
Прежде чем Фельдер оправился от удивления, вызванного этим признанием Циммермана, появился Рогальски. Он похож был на младшего брата своего учителя Келлера — столь же маленький, невзрачный, серенький, как мышка. Докладывал тихо и обстоятельно.
— Хорстмана переехали автомобилем, при этом возникли множественные повреждения: проломлен череп, размозжены грудная клетка и брюшная полость с повреждением жизненно важных внутренних органов и многократные переломы костей голеней. Эти ранения могли возникнуть только при повторном наезде на жертву.
— Значит, убийство, — констатировал Фельдер.
— Ничего не поделаешь, — уныло подтвердил Рогальски.
— Вы не знаете, куда подевался Хорстман? — спросил Вольрих, самый молодой, но и самый педантичный из всего руководства «Мюнхенского утреннего курьера». Вопрос адресован был Лотару, редактору воскресного приложения. Лотар, худосочный блондин, сидевший в третьем ряду столов в главном зале Фолькстеатра, был полностью поглощен Антонией Бауэр, одной из трех секретарей редакции.
— Хорстман, — недовольно буркнул он, — мне не докладывает.
— Не удивляйтесь, что я спросил вас, ведь вы немало покуролесили вместе.
— А вы, — отметил Лотар с недвусмысленным намеком, — лучший друг его жены. Почему бы не попробовать узнать у нее?
Вольрих холодно усмехнулся.
— Не надо сплетен, Лотар! Это может испортить добрые отношения в редакции — а за них отвечаю я.
— Передать Хорстману, что вы его ищете, если он появится? Или поручите это его жене?
— Пить меньше надо! — оборвал его Вольрих и отошел.
Максимилиан Лотар проводил его довольным взглядом, не замечая озабоченного лица Антонии Бауэр.
— Знал бы он только, — заметил со смехом, — что влип уже по уши и с ним еще парочка местных жеребчиков! Они и представить не могут, какой сюрпризик приготовил им Хорстман!
— Ты перепил, — осторожно заметила Антония.
— За счет издательства — всегда, в любом количестве и с удовольствием. — Он обнял ее одной рукой. — Тебя это не должно беспокоить. Ночь еще долгая, и скоро я буду в лучшей форме. Особенно когда дойдет до того, что задумал Хорстман. Он собрался вычистить авгиевы конюшни перед самой широкой публикой.
— Ты и Хорстман, — скептически возразила Антония, — воображаете, что можете творить что угодно, не считаясь с желанием тех, кому вы продались. Но ведь говорят: кто платит, тот и заказывает музыку.
— Да, нас купили, но почти за бесценок! Мы это поняли, и Хорстман решил действовать. Он, так сказать, заложил бомбу с часовым механизмом. И когда придет время, дорогая, кое-кому здесь придется попотеть. Или, придерживаясь газетных штампов, «мы будем свидетелями великих событий».
Капитан Крамер-Марайн в профессиональных кругах почитался исключительным экспертом по дорожным происшествиям. На Нойемюлештрассе он прибыл, собираясь провести экспертизу на месте аварии, в результате которой погиб человек, а водитель скрылся.
— И вы здесь, — удивленно заметил он своим неприятно высоким голосом, завидев Циммермана. — Случайно?
— Случайно — как всегда на месте убийства.
Они выжидательно оглядели друг друга в свете фар. Циммерман дал коллеге время опомниться и спросить:
— Если я верно информирован, здесь произошел наезд?
— Вот именно, — буркнул Циммерман, — только, судя по всему, речь идет не о несчастном случае, а об убийстве.
— Это точно? — переспросил Крамер-Марайн.
— В нашем деле ничего не точно, — спокойно ответил Циммерман, — но пока нет доказательств, приходится довольствоваться подозрениями, а уж в данном случае подозрения весьма весомы.
Крамер-Марайн задумался едва ли не на полминуты. Потом заявил:
— Если вы так утверждаете, значит, здесь что-то есть, попробуем исходить из этого. Как вы планируете работу?
— Полагаю, коллега, мы, как говорится, пойдем каждый своим путем, — спокойно пояснил Циммерман, — и общими силами добьемся результата.
— А как вы это представляете конкретно?
— Очень просто. Вы и ваши люди займетесь автомобилем, а мы — трупом. И так — каждый своим путем — выйдем на убийцу.
— То есть бег наперегонки? — Капитан одобрительно подмигнул «старому льву». — Ну что же, пожалуйста.
— На практике я рассчитываю, что вы выделите сотрудника для связи с моим отделом, лучше бы вашего техника Вайнгартнера. От нас на связи будет инспектор Фельдер. При необходимости будем решать вопросы вместе. Устраивает?
Крамер-Марайн кивнул, не скрывая удивления.
— С чего это вы так всерьез беретесь за дело? Ведь речь идет о самом заурядном случае?
— Хорошо бы вы оказались правы, дорогой коллега. — Циммерман вдруг почувствовал крайнюю усталость. Уже третью ночь на этой неделе он проводил без сна.
— Погибший — это небезызвестный Хайнц Хорстман.
— Слышал, слышал, — подтвердил Крамер-Марайн, скептически окинув взглядом тело. — О нем говорили, что он способен идти по трупам. А теперь и сам — труп…
— Такие трупы хуже адской машины, — заметил Циммерман, — боюсь, что это как раз тот случай. Вы верите в предчувствие? Без него в большинстве случаев и делать нечего.
Анатоль Шмельц все еще заинтересованно и покровительственно наблюдал за кипящим котлом журналистского бала, замечая при этом все, что можно было бы использовать быстро и с пользой.
Он не проглядел министра со слишком тесно прижавшейся секретаршей, видного телевизионного редактора с некой фроляйн Мелиссой, любыми средствами пытавшейся стать телевизионной звездочкой. В уголке — известного театрального критика в жарких объятиях жены директора театра. А в фойе — знаменитого репортера с известной всему Мюнхену шлюхой. И наконец, иностранного дипломата в обществе лирически настроенной девицы, внучки одного из величайших поэтов. Каждый из них, разумеется, пытался использовать партнера в своих интересах.
Анатоль фиксировал все это со снисходительной усмешкой. Улыбался он и тогда, когда заметил, что к нему в сопровождении жены направляется Петер Вардайнер, шеф-редактор «Мюнхенских вечерних вестей». Ведь в душе он был убежден, что бояться их нечего, он уже взял над ними верх, как и над многими другими. И этот вечер тому доказательство. Нынче он наверху, и каждый миг снова убеждается в этом. Это его уважают и боятся.
Ведь премьер-министр кивнул ему благосклонно, и жена его тоже. И министры не скупились на многообещающие улыбки. И даже крупнейший банкир Шрейфогель, один из богатейших людей на свете, не просто кивнул, а по-настоящему ему поклонился.
А теперь ему протянул руку Вардайнер, и Шмельц ее дружески потряс. Какой-то фоторепортер запечатлел этот момент, прекрасно сознавая, что снял он встречу двух противников, которые внешне соблюдают полную корректность, но ненавидят друг друга изо всех сил. Когда и каким образом эта ненависть найдет выход, никто и предположить не мог.
— Ну не чудесный ли вышел бал, как по-вашему? — Анатоль Шмельц склонился к изящной ручке фрау Сузанны Вардайнер. — Просто прелесть!
— Не считая некоторых мелочей, — заметил Петер Вардайнер, — которые бросились мне в глаза. Не хватает некоторых министров, нет и нашего бургомистра. Но прежде, всего не хватает Хорстмана, вашего главного репортера.
— Что-то вы слишком заботитесь о моих людях, — шутливо укорил Шмельц. — Уж не хотите ли перетянуть Хорстмана к себе?