Взгляд из тьмы — страница 10 из 10

Николай Ильич

Пока команда охотников за паранормальным собиралась в дорогу, вооружаясь информацией и собирая необходимое оборудование, события в поселке Першино стремительно неслись в бездны бытия. Последнее дано понять не каждому дано понять… Тоже самое можно сказать и о Николае Ильиче. Спросите неделей ранее, что он думает про «бездны бытия», Коля бы отмахнулся и послал вас куда подальше, но сейчас он начал понимать, вернее – думал, что начал понимать.

На самом деле все объясняется гораздо проще, есть вещи – суть события, которые не требуют объяснений, происходящее само объясняет себя, только человеческим умом осознать это сложно, а уж тем более принять. Вот и Николай не понимал до определенного момента, но тем не менее, принять сей факт ему пришлось, за неимением других вариантов. Итак, по порядку.

Николай Ильич был замкнутым неврастеником, доведенным до последней крайности, что не мешало ему занимать должность местного участкового в поселке с одноименным названием. И это не тот случай, когда чужая душа – потемки. Нервное напряжение участкового имело свои неглубокие, но убедительные границы.

С одной стороны, родители Коли наградили его звучным именем – Николай, и грозным отчеством – Ильич. Но с другой стороны, у Николая Ильича была до ужаса смешная фамилия – Сомиков, а разве можно серьезно относиться к участковому с такой фамилией?

Вот и местное население не воспринимало всерьез представителя закона и стража порядка, несмотря на все тщетные попытки последнего вернуть себе статус Фигуры. Впрочем, причина такого отношения крылась не только в фамилии, но, как это часто случается, в самом обладателе.

Николай Ильич родился и вырос в своем поселке, в нем же начал и окончил обучение в местной школе, а два года его отсутствия, которые Николай провел в городе, обучаясь на стража правопорядка, ничего не изменили. Для всей деревни он так и остался – своим в доску. Женщины, особенно те, что постарше, называли его любовно – Колюшком, а мужики от мала до велика, естественно, кликали – Ильичом.

– Колюшок, ну ты чего, так с моим соседом ничего не сделаешь? И он постоянно будет шастать к себе во двор через мой огород? Пьяный, как скотина, и топтать картошку? – требовала от Николая старушка в конце улицы.

– Ильич, да я всего раз по ее огороду прошел, а крику – на неделю! – выговаривал в свое оправдание сосед.

И что прикажете делать в такой ситуации? Вот и Николай Ильич не знал. Если бы в деревне люди были внимательней, кто-нибудь разглядел, как Сомиков морщится и сутулится каждый раз, когда его называют Колюней или Колюшком, а при обращении Ильич, рука участкового непроизвольно тянулась к кобуре, висящей на поясе, последняя, к счастью, почти всегда пустовала. Но внимательных людей в поселке не было, да и откула им взяться, когда столько дел на дворе…

И Николай пил, при чем пил в одиночку, а напиваясь каждый раз представлял, как при следующем обращении «Колюшок» он бьет с размаху Зинаиду Савельевну, а та, падая на зад и вытирая рукавом окровавленный нос, испуганно отползает в сторону. Или мечтал, как на бестактное «Ильич» он вынимает из кобуры макарку, и стреляет говорившему прямо в лоб – бабах, да чтоб другим неповадно!

К счастью, о пьяных мечтах старшего участкового никто из местных не догадывался, а потому все спали спокойно, за исключением Николая Ивановича. Николай Иванович знал о пристрастии участкового к бутылке, но о его тайных мыслях понятия не имел, другое нарушало его сон.

Будучи председателем районного совхоза, а по совместительству и главой местного поселения, Николай Иванович имел много дел и хлопот. Как тут уснешь, когда сенокос через две недели, а из двух тракторов один рассыпается на ходу, а другой, который в прошлом году за деньги райцентра отремонтировали, тарахтит и глохнет.

Как прикажете урожай собирать? Благо, Валентин – местный механик, говорил, что поломка плевая, и за неделю обещал поставить трактор на ход… а если нет?! Да еще и чертовщина, творящаяся в поселке, не давала спать председателю. Где это видано, чтобы посреди бела дня человек отключался от действительности, и на неделю впадал в спячку, как медведь?

А когда возвращался в сознание, то в себя не приходил, а приходил кто-то иной, на былого человека никак не похожий. Если добавить, что за неполный месяц таких случаев в поселке перевалило за пяток! Да и не только с местными такое случалось. Взять, например, того-же водителя, что в местный ларек, именуемый магазином, продукты возит.

Заехал человек ненадолго, разгрузился, по округе погулял, да домой поехал. А выехать не сумел, заснул за баранкой – вечером, на выезде – это как объяснить? От участкового больше вреда, чем пользы, а в подобных вопросах и подавно, никакой помощи. Только на место событий таскается, и с умным видом заполняет протокол.

Чего писать-то? – тут действовать надо, и действовать нужно незамедлительно! А действует только председатель… Николай Иванович, для начала, позвонил в районный центр и доложил о случившемся, на что был дан однородный ответ, – разбирайтесь сами! Правда, от звонка был и прок – заместитель главврача районной больницы стал чаще наведываться в совхоз, а средних лет Сергей Петрович дюжего ума человек. Ну и поселковый медпункт на шесть койка-мест заново открыли, выделили деньги и молодую медсестру Людмилу, что из местных, приняли на работу.

– Что там водитель-то, Петрович, в себя пришел? – спрашивал председатель у врача, который в очередной раз порадовал поселок своим визитом.

– Да как тебе сказать, Иваныч… В сознание-то вернулся, да только в себя не пришел. Я его спрашиваю – как ты? А он мне отвечает – ты кто? И разглядывает меня с низу до верху, как будто врачей в масках и белых халатах в глаза не видел.

– И что делать-то будем, Петрович?

– А что мы можем? Анализы в норме, отклонений нет. Нам остается только ждать и надеяться.

Сергей Петрович был на двадцать лет моложе председателя, но лишь ему, да еще немногим, дозволялось обращаться к нему по отчеству, все-таки заместитель главврача районной больницы был уважаемым и незаменимым человеком. Николай Иванович радовался, что именно Сергей Петрович оказался рядом, да еще Людка из медпункта – глядишь, и наладится все…

По правде сказать, в числе своих доверенных лиц Николай Иванович забыл упомянуть еще одну важную особу, а именно свою секретаршу и красавицу Веронику Сергеевну. Ника, как звали ее близкие подруги, была первой красавицей на район, да еще и умницей. Она успевала делать все: перебирать бумаги на столе у Николая Ивановича, выхватывая из кучи мусора документы, требующие внимания, ежегодно оформляла и обновляла приказы по автомеханикам, ответственным за моторизированную технику, числящуюся за Першинским совхозом, следила за тем, чтобы таблички с ответственными за электробезопасность во всех служебных помещениях, подлежащих проверке районных органов, своевременно обновлялись, успевала созывать и организовывать спортивные мероприятия местного масштаба, вести агитационную деятельность, а также, по совместительству, исполнять обязанности секретаря районного участкового, – того самого Сомикова.

Помимо того, что Ника была умницей и красавицей, с недавнего времени она стала полностью свободной женщиной, как говорила про нее мужская часть сельского общества, или «брошенной потаскушкой», – как называло, не без зависти, местное женское общество.

Все случилось до нелепого просто, от Вероники Сергеевны ушел муж. Кто сказал, что мужья бросают только некрасивых жен? Муж Вероники – Иван, богатырского телосложения, ранее работал водителем председателя, а потом, в поисках больших денег, начал подрабатывать в Москве, да так там и остался.

Через полгода заехал вещи забрать, толком и не попрощался. А последнее – статус свободной женщины Вероники Сергеевны – в числе прочих, сводил с ума Николая Ильича, не давая последнему высыпаться ночами.

Невысокий и неказистый Сомиков и на язык был не скор, да и на голову несилен. Могучим телосложением не и в лучшие времена не отличался, а теперь и вовсе – зачастую после солидной попойки ходил. Он пытался оказывать Нике знаки внимания, но делал это неумело и неуклюже, а при каждом удобном случае заглядывал секретарше под короткую юбку, что никак не могло оказаться незамеченным.

Когда в поселке начали происходить таинственные события, к Нике нежданно вернулся муж. Иван приехал без предупреждения, не на совсем – по его словам, заехал, чтобы забрать оставшиеся вещи. Хотя Вероника прекрасно знала, что муж – теперь уже бывший – увез всю технику, включая и общее имущество, не спросив на это ее разрешения. Но она промолчала.

Нельзя сказать, чтобы Вероника Сергеевна была по природе скромной и молчаливой, совсем наоборот, она никогда не давала себя в обиду, и на язык была остра, но в этих обстоятельствах, когда любимый муж, ради которого она бросила успешную карьеру в городе и поехала за ним в деревню, воткнул нож в спину, она оказалась не готова дать отпор.

И вот, спустя полгода, на пороге появился бывший муж с картиной в руках и жалкими попытками объяснить свой визит. С Иваном она прожила шесть лет, и знала, если муж что-то решил, он обязательно это сделает. Забирать, в общем-то, было нечего, а значит – не о чем волноваться.

Вероника молча открыла дверь, жестом приглашая бывшего мужа зайти в дом, и ушла к подруге, чтобы не давать волю слезам. Вернувшись домой, она обнаружила на стене, в гостиной, ту самую картину, с которой Иван появился на пороге. Самого мужа в доме не оказалось.

В небольшом поселке от людей не утаиться, и уже через полчаса Ника узнала от сплетниц, что дорогой внедорожник Ивана стоит возле дома Сашки Степного, и ее бывший мужик решил на пару дней задержаться в совхозе, ссылаясь на обстоятельства.

– Да бабник он, твой Иван! В Москве-то все дорогие, а в поселке… любая запрыгнет в его машину, да бесплатно! – заявила Светлана, живущая по соседству.

Сама Светка в прошлом не раз заглядывалась на Ивана, и по мнению Вероники, и без машины прыгнула бы к нему! Кое-как отделавшись от назойливой соседки, Вероника Сергеевна вошла в дом, и тут же в глаза бросилась новая картина, висящая на стене.

На переднем плане крупного полотна плыл изящный корабль лихих пиратских времен. На репродукцию картина не походила, более напоминая дорогой подарок из столичной галереи искусств. Ника решила выкинуть из дома броскую вещь, и на следующее утро корабль, плывущий по волнам бурного моря, висел на стене приемной, рядом с дверью старшего участкового Николая Ильича.

Этой ночью в поселке Першино на бессонницу грешили многие. Под гнетом тяжелых раздумий ворочался в своей постели председатель совхоза – условно починенный трактор так и не давал его мыслям покоя. Лежа в мягкой двуспальной кровати, не могла уснуть красавица Вероника – черт бы побрал этого бывшего мужа, зачем он все-таки приехал?

В полном обмундировании и при пагонах ворочался во сне Николай Ильич, допив перед сном початую бутылку горькой, сил раздеться у участкового не нашлось. Водка успокоила Сомикова, придав его мыслям ясность и порядок, а главное – принесла покой.

Во сне он танцевал с Вероникой под воздушный вальс военного оркестра. По какому поводу оркестр приехал в деревню, Ильич не понял и не сильно задумывался. Левая рука лежала на поясе Ники, а правая спустилась гораздо ниже – туда, куда не принято спускаться в общественных местах.

Момент был нежен и прекрасен. Вероника Сергеевна не останавливала его и не пыталась отойти, лишь сверху-вниз посмотрела на Николая своими изумрудными глазами. и нежно прошептала в самое ухо, – Не могу, муж вернулся!

Черт! Про мужа-то Коля совершенно забыл… Да и черт с ним, с мужем, уехал – так уехал, чего возвратился?! Тем более так не вовремя. Николай Ильич решил это выяснить, начиная с самого утра – участковый он или нет, в конце-то концов? Некстати вспомнил, что Вероникин муж остановился на ночь у Сашки Степного, а последний был сволочью, каких поискать. Уж кто-кто, а Колюшок знает – учились в одной школе…

И Колин сон начал меняться. Рядом с ним уже не было Вероники, да и он оказался без погон. По школе бежал худенький деревенский мальчуган с подбитым глазом. До Ильича этому пацаненку было расти и расти, тогда и не ведал, что в форме и с пистолетом придется по деревне ходить. Маленький Колюня засмотрелся на девчонок, хихикающих в коридоре, и со всего хода налетел на чье-то, не по возрасту крепкое, мужское плечо.

– Это кто у нас тут под ноги не смотрит, а все по сторонам, по девкам глядит? Приплыл, Сомик?

Подняв голову, Колюшок содрогнулся, увидев перед собой Степного Сашку, который в школьные годы не давал житья. А еще и налететь на него, вот непруха… Сашка поддел руками Колины подмышки, и легко, как футбольный мяч, поднял в воздух. – Приплыл, Сомик? – снова засмеялся Сашка. Дальше все прошло для Колюшка также, как бывало всегда при встрече с Сашкой Степным. – Сомиков, значит? – снова хихикнул Сашка, – лучше быть Степным, чем Сомиковым!

К слову, о Сашке. На голову выше Коли, шире в плечах и тяжелее, он имел до смешного длинные передние зубы, особенно выделявшиеся в те моменты, когда Сашка смеялся, а смеялся он постоянно. За эти зубы Сашку в школе дразнили Кроликом, он и сам так себя называл – Степной Кролик, и ни чуть этого не стеснялся, не то, что, Коля своей фамилии.

Степной поставил Колюшка на пол, и стал громко распевать веселую и дурацкую песенку, которую пел каждый раз, когда ему удавалось схватить Сомикова, – Кролик Сомика словил и на яйца надавил!

Фальшивый Сашкин фальцет делал эту песенку еще нелепее, от чего смеялся и сам Сомиков. Но давил, как в песне, Сашка честно – без дураков, поэтому смех Сомикова быстро обрывался и переходил в крики, заканчивающиеся визгом, а потом долгими всхлипами и ночными болями в паху.

Маленький Коля заголосил и описался, Сашка загоготал, девчонки захихикали. Позор был на всю школу. Когда на следующий день в кабинете директора сидели родители, Степной-Старший дал сыну звонкую оплеуху, и пообещал дома СЕРЬЕЗНО поговорить, но они оба не пытались спрятать ухмылки. Сомиков-старший был на голову ниже отца Степного, но шире того в плечах, и в толщине рук.

Он, как и Николай Ильич в последствии, был милиционером, только Сомикова-старшего все боялись и уважали. Под его пристальным взглядом опускал глаза даже старший-Степной, слывший первым алкоголиком и дебоширом на весь район. Отец колюшка ничего не сказал своему сыну – ни до, ни после директора, лишь посмотрел на него пристальным взглядом суровых глаз, и этот взгляд ударил по ушам Николая хуже всяких слов и ругательств, – в кого ж ты такой? – читалось в глазах старшего-Сомикова.

Иван, будущий муж Вероники, в школе был ниже Степного, но гораздо крепче и тяжелее. Сашка всегда боязливо косился на него. Ваня не обижал Колюшка, он смеясь говорил, – Отпусти его, Санек! Сомик – тоже человек! Сволочи! Оба сволочи! – всхлипывая сквозь сон и переворачиваясь на другой бок, пробормотал Николай Ильич.

Утром, с первыми лучами солнца, зевая и осторожно разминая больную спину, проснулся председатель совхоза, его дела не знали отлагательств. Сомиков проснулся чуть позже председателя, и с трудом оторвал голову от подушки. Голова за ночь потяжелела, и по ощущениям весила не меньше пудовой гири.

Кое-как умывшись и приведя себя в более-менее надлежащий вид, коему хоть как-то должен соответствовать участковый поселка, Николай Ильич не без труда завел проржавевшую ниву, и двинулся в сторону административного здания, которое с одной стороны занимал председатель совхоза, а другая часть была отдана под нужды милиции, и по большей части пылилась без дела.

Когда он кое-как остановил машину возле входа в здание, Вероника Сергеевна работала во всю. На стене, рядом с дверью в кабинет участкового, висела новая картина, поблескивая золоченой рамой.

Войдя внутрь, Николай Ильич поздоровался с секретаршей, пытаясь заставить непослушные мышцы лица принять форму и подобие улыбки. Вероника легко и непринужденно улыбнулась в ответ. Подходя к двери своего кабинета, Сомиков заметил новую картину и остановился, пытаясь рассмотреть детали.

В глазах двоилось, онемевший язык так и не смог озвучить вопроса – откуда появилась картина? Вместо этого Николай Ильич пробормотал невразумительное, и направился к выходу. Садясь в машину, он понял, куда лежит дальнейший путь…

Подъезжая к Сашкиному дому, Николай не смог вовремя остановить «ниву», и въехал на газон, едва не задев передним бампером входную калитку. Да черт с ней, не до нее! Распахнув калитку ногой и не увидев никого живого, участковый направился к дому. – Спите гады?! – Зло выкрикнул он, – а я вот не сплю!

На стук в дверь никто не ответил, но почему-то Николай был уверен, что оба «друга» находятся в доме. От удара ноги звук получился гораздо громче и возымел нужный эффект, за дверью послышались шаги и ругань.

– Кого там в такую рань черт принес? – на пороге появился заспанный Сашка, огромными кулачищами потирая глаза.

И снова маленький Коля смотрел на него снизу-вверх, понимая, осознавая бессилие против таких ручищ.

– Зачем дверь ломаешь?! Чего ногами стучишь?! – Сашка сделал шаг вперед, опустил руки, и до хруста сжал кулаки.

– Кролик Сомика схватил, и на яйца надавил! – на распев произнес Колюня.

– Ты чего, Ильич?! – вытаращился на него Степной, его глаза округлились от ужаса, и неотрывно смотрели чуть пониже пояса участкового.

Сомиков проследил за его взглядом, опустив голову вниз, и не без удивления увидел, что его правая рука живет собственной жизнью. Пока он барабанил ногами в дверь и слушал упреки Сашки Степного, рука расстегнула кобуру и вынула пистолет. Мало того, еще и сняла его с предохранителя – и когда только успела?! – удивился Сомиков. Но удивлялся Николай не долго, его отчество, да в Сашкиных устах, прозвучало боевым сигналом к действию.

– Ильич? Да, я Ильич! – ухмыляясь, маленький Колюшок поднял дуло на уровень Сашкиных гениталий, – Крорлик! Сомика! Словил! И на! Яйца! Надавил!

После окончания фразы Колюня несколько раз надавил на спуск. Первая пуля ударили в пол, но уже следующая попала в цель, Степной взвыл, завертелся, обоими реками ухватился за пах, после чего скуля повалился на пол. Следующие три пули вошли в грудь и живот.

– Вот значит, как, на яйца давить нужно! – маленький Колюшок подпрыгивал от восторга.

– Что там такое? – в дверях кухни появился Иван.

От маленького Колюшка с пистолетом Ивана разделяло небольшое пространство кухни, и он попытался воспользоваться преимуществом. Резко развернувшись на босых пятках, Иван дал деру вглубь дома. Ему бы оттолкнуться от дверного косяка, да побежать по коридору в другую сторону, уйдя таким образом с линии огня.

Пришлось бы выбивать окно, а пролезая в него резаться о стекла, но в огороде, среди летней листвы, Сомиков бы его навряд ли догнал, а стрелком он был еще тем… Но маленький Колюня на самом деле не питал зла к Ивану. Он не любил его и завидовал, но убивать – дело другое.

Подняв руку с пистолетом на уровень плеч, не целясь, Николай Ильич дважды выстрелил вслед убегающему. После чего, даже не взглянув на результат своих рук, пнул ногой истекающего кровью Степного, и пошел в сторону входной калитки.

Выйдя на улицу, взрослый Николай уставился на помятый бампер своей машины, и только тогда понял, что натворил. В голове мелькнула идиотская мысль – хватит ли у него мужества, чтобы застрелиться? Но что-то звало его обратно в приемную, где работала красавица Ника.

Вероника Сергеевна действительно продолжала разбирать бумаги, даже не подозревая, что второй выстрел Сомикова, совершенный без злого умысла, навсегда сделал ее вдовой.

Обратную дорогу Николай Ильич помнил смутно. Кто-то переходил дорогу по пешеходному переходу. Он посигналил переходящим, и, кажется, погрозил кулаком. Хотел достать пистолет, но в обойме остался последний патрон – единственное, что отчетливо понимал Сомиков.

Машину, по непонятной причине, он остановил возле школы, и, не закрыв окно, пешком побрел на работу. По дороге где-то потерял правый башмак, и заметил его отсутствия только войдя в приемную. Войдя внутрь, Коля посмотрев на Веронику Сергеевну, которая, под его взглядом – в силу привычки – свела колени под столом.

В другое время эта мещанская привычка могла пробудить зверя в скромном Сомикове – от кого прячешь, дура? Но сейчас Ильичу было не до прелестей секретарши, его интересовала картина. Поразительно новая, она своим присутствием разрушала старую гармонию пыльного кабинета. Впрочем, кого он обманывал, никакой гармонии и порядка его кабинет никогда не имел. Кое-как за последние годы Вероника Сергеевна привела вещи в порядок. Но эта картина!

Затаив дыхание, Сомиков подкрался к полотну, и стал пристально вглядываться в детали. Деревянная шхуна, застигнутая штормом, вздымалась вверх на пенистой волне, сильно накренившись на левый борт. Двое матросов держались за мачту, и было похоже, что руки одного из них вот-вот расцепятся и человек полетит за борт.

Другая группа из четырех матросов вцепились в нижний борт корабля, в тот самый, который вот-вот накроет волной. Противоположный борт взмыл вверх и два матроса запрыгнули на него, готовясь встретиться с морской пучиной. Неизвестный художник продумал и отобразил каждую мелочь, каждую деталь, отчего происходящее затягивало и ужасало, а в центре вакханалии, держась за руль, чтобы не улететь за борт, и широко расставив ноги, стоял капитан тонущего судна.

Но больше всего в притягивающей картине Сомикова поразила реакция людей. Капитан, разворачивая корабль на встречу погибели, смотрел на волны и дико хохотал. Встретившись взглядом с двумя матросами, лихо перемахивающими через накренившийся борт, участковый почувствовал их радость и восторг. Смеялся даже последний матрос, руки которого в любую секунду грозили соскользнуть с мачты корабля, отправив человека в бурлящую бездну.

«Какая прекрасная нелепость» – подумал Сомиков, и громко рассмеялся. Секретарша, привыкшая к странным проявлениям эмоционального состояния участкового, сделала вид, что не услышала смех, и родившийся заново Николай Ильич вошел в свой кабинет, громко хлопнув дверью.

Войдя внутрь, участковый первым делом сбросил китель, затем расстегнул пояс брюк, и те полетели на пол к скомканному кителю. Оставшись в одной рубашке и семейных трусах, не считая носков, которые давно следовало заменить на свежие, Сомиков расстегнул кобуру и вынул Макаров. «Последний патрон» –теперь он знал, что с ним делать. Он всех обманет, сыграв по собственным правилам, и игра будет очень веселой!

Николай Ильич, в чем был, запрыгнул на стол, покачнувшийся под его весом, и вставил в рот вороненую сталь. Повернувшись спиной к широкому креслу, оставшемуся в кабинете от предшественника, Коля щелкнул предохранителем и плюхнулся задом на промятый поролон. При ударе о кресло, палец вдавливал курок пистолета, копчик пронзила острая боль.

От первого удара выстрел не грянул, и Николай Ильич медленно поднялся, массируя и потирая ушибленный копчик. Боль раззадорила старшего участкового, тот снова запрыгнул на письменный стол…

Дикая пляска со стола на кресло продолжалось в течении нескольких минут, за это время мозг Сомикова начал понемногу просыпаться и приходить в себя. «Что я делаю, и зачем это делаю?» – промелькнуло в голове здравая мысль. Но в этот момент, когда самосознание вернулось к испуганному Николаю, его задница снова плюхнулась о поролон. Спину пронзило острой болью, палец дернулся и нажал на курок.

При падении он снова ударился копчиком о край кресла, отчего зубы Николая Ильича сжались, и ствол пистолета изменил наклон. От выстрела, громыхнувшего в тесном кабинете, задребезжали окна, с потолка осыпался кусок штукатурки. Вместо того, чтобы угодить в голову и выйти из затылка, как предполагали правила игры, пуля ушла в сторону, и пробила шею в области плеча.

Жизнь покидала Сомикова медленными и мучительными толчками. На звук выстрела в комнату вбежала секретарша. Перед тем, как уйти, Коля услышал насмешливый голос Кролика, вопрошающего с издевкой, – в кого ж ты такой?!

Вероника

Веронику Сергеевну с вечера одолевало дурное предчувствие надвигающейся беды, которое, подобно пыли, осело в сознании, готовое взмыть в воздух от любого неосторожного движения. Дверь в кабинет Сомикова – «удивительно» – оказалась не запертой, сквозь зашторенное окно с трудом пробивались солнечные лучи. Внутри пахло порохом и страхом, и к этому амбре примешивался приторно-сладкий аромат гнили, который прилип к коже и остался на языке.

Сделав несколько шагов по направлению к окну, Вероника запуталась ногами в кителе участкового, который по непонятной причине валялся скомканным прямо у порога. Девушка споткнулась, левый каблук предательски хрустнул, ухватившись за угол стола, она с трудом удержалась на ногах.

Под помутневшим от пыли хрустальным абажуром зависло сизое облако дыма, из-под стола доносились монотонные глухие удары. Уже догадываясь, что там увидит, Ника попыталась проглотить тугой ком, застрявший в горле, и на подгибающихся ногах прошла вперед.

Под столом, издыхая, лежал Сомиков. Глаза участкового жадно впились в ноги секретарши, голова продолжала глухо отстукивать о ножку стола. Возле головы Николая Ильича расплывалось маленькое красное озеро, другая лужа образовалась возле семейных трусов.


Машинально стянув бесполезные туфли, Вероника Сергеевна услышала истошный визг участкового. Лишь когда воздух покинул легкие и дыхание перехватило, девушка поняла, что этот крик принадлежал ей, Сомиков исхитрился расстаться с жизнью…

Магическое полотно

На этом трагичные события одного дня в Першино не закончились. Рано утром, как раз в тот момент, когда злополучный Сомиков заехал на газон Сашки Степного, в приемную, где одиноко сидела Вероника, заглянула Зоя Степановна.

Для своих лет старушка выглядела неплохо, чему способствовали ежедневные утренние прогулки на свежем воздухе в компании ходоков-единомышленников. Помимо ходьбы, Зоя Степановна питала слабость к сплетням и домыслам, особенно, если последние напрямую касались кого-нибудь из деревенских.

Вот и сейчас возбужденная пенсионерка с раннего утра заглянула в приемную не случайно. Помимо очередной беседы с председателем совхоза Николаем Ивановичем Дроботовым на тему повышения пенсионных выплат, о чем боевая пенсионерка ходатайствовала ежемесячно по причине: «я ж работала, так чего ж теперь?!», причина визита крылась в минувшем вечере, когда она, ненароком, по пути к магазину встретила Вероникиного мужа.

Иван шел пешком по направлению к дому Ники, а по сути – к своему дому, в котором после ухода осталась брошенная жена, вид при этом у него был неважнецкий. С таким видом школьники идут доложить родителям о том, что утром их вызывают к директору, с таким видом получают повестку в суд. Иван-же, ссутулившись, шел к Веркиному дому, неся под мышкой какой-то сверток, который с каждым шагом грозился упасть.

– Ванечка приехал! – всплеснула руками Зоя Степановна, и жадно впилась в него взглядом – «Небось, с Веркой мириться? Или выгнать ее, а дом продать?».

Но глаза Ивана были пустыми, он и сам не совсем понимал причины, побудившие его вернуться в поселок. Вероника – красавица, но и новая жена не хуже – ухожена, напомажена, одной косметики тысяч на пятьдесят, трижды в неделю по салонам красоты ходит, в солярии загорает. А на какой машине ездит и в каком доме живет! Вернулся он за вещами, правда за какими именно, Иван не помнил. Это и не важно, увидит – поймет!

– Чего несешь? Давай помогу, а то уронишь! – не унималась Зоя Степановна.

Бойкая пенсионерка выудила из-под мышки Ивана плоский предмет, коим оказалась та самая картина, которая, волей рока, следующим утром появилась возле двери участкового. Но увиденное на картине Зоей Степановной отличалось от того, что несколькими часами позже удалось разглядеть Николаю Ильичу. В общем и целом, по волнам плыл все тот-же корабль, застигнутый в минуты шторма, и те же матросы суетились на палубе, только глаза пожилой дамы по-другому рассмотрели суть.

Двое матросов, стоявших на верхнем борту, не пытались прыгнуть в пенящиеся волны, вместо этого, сняв штаны и обнажив крепкие худые задницы, улыбающиеся мужчины мочились за борт. Капитан корабля, державший штурвал, тоже стоял со спущенными портками. Широко расставив ноги и демонстрируя Зое Степановне мужское достоинство удивительной величины, наглец хитро подмигивал.

«Тьфу-ты! Пакость какая! Не иначе, как Иван в Москве вступил в секту, после чего бросил жену» – молча подумала Зоя Степановна.

Пытаясь приноровиться под широкие шаги Ивана, старушка семенила рядом с ним, на ходу рассказывая о последних новостях. Но Иван в ответ лишь хмуро молчал. – «Ничего, я догадываюсь, о чем молчит!».

Войдя следующим утром в здание поселковой администрации и узнав о том, что председатель задержится, а участковый отъехал по важным делам, Зоя Степановна ничуть не расстроилась. Она с порога углядела вчерашнюю картину, которая теперь украшала стену приемной, и вцепилась глазами в Веронику Сергеевну. Вид у последней, после бессонной ночи, был немного растерян и помят.

«Прям, как вчера у Ивана!» – подумала пенсионерка, а вслух сказала, – видела вчера твоего мужа, шел к тебе, горем убитый.

– Угу, – отозвалась Вероника.

– Уж не знаю, дошел ли? – не сдавалась старуха.

– Дошел.

– «И эта молчит! Ну хорошо, тут и так все понятно, я сама за нее расскажу!»

От предложения сесть на стул и подождать прихода председателя, Степановна отмахнулась, не до того ей сейчас. В мыслях кружили две идеи, первая из которых состояла в том, что Иван, заявившись вечером к Веронике, разрыдался у порога, а вслед за ним зарыдала и сама Вероника. Они просили друг у друга прощения, а потом занялись любовью, прямо на коврике в прихожей, и Верка страстно целовала Ивана, – «так все и было, я ж не выдумала, а своими глазами видела»!

Вторая идея была противоположной. Вернувшись домой, Иван обнаружил Веронику не одну, а с участковым – «вся деревня знает, как Колюшок на нее заглядывается!» А Ванька, как их вдвоем, значит, застукал, так и пошел жить к Сашке. Взвешивая, от какого из объяснений у соседок более округлятся глаза, Зоя Степановна побежала домой. Но открыв дверь и войдя в комнату, с ней приключилось что-то не ладное, перед глазами плясали маленькие голые матросы – «не иначе, как от быстрой ходьбы».

Засвистев, вскипел чайник, и кухню заполнил мятный аромат. Но чай не помог суетливой старушке. Матросы, сверкая голыми задами, продолжали выплясывать на чумазых обоях, и даже на треснувшем потолке. Зоя Степановна плеснула в них чаем, от чего обои частично отклеились от стен. Последнее позабавило пенсионерку. Старой сплетнице захотелось пуститься в пляс вместе с матросами, уши услышала музыку, игравшую вальс.

Раздевшись донага, старая Зоя, позабыв про сплетни, принялась бегать по комнатам и весело повизгивать, а потом, удивив себя, открыла шкаф в спальной комнате. Выгребая на пол содержимое полок, Зоя Степановна цеплялась пальцами в иссохшую древесину, не обращая внимание на ломающиеся ногти.

Женщина пыталась добраться до верхней полки, самозабвенно, не думая, что будет дальше. Руки постоянно соскальзывали, подушечки пальцев кровоточили от заноз, но боль почему-то доставляла радость. За этим занятием ее и застали подруги по пробежкам, решив заглянуть на утренний чай.

Зинаида Максимовна и Раиса Павловна сплетничать любили не менее хозяйки дома, но первым меньше повезло с воображением, все, что они рассказывали, звучало плоско и кособоко, не особенно прельщая уши невольных слушателей.

Немного постучав во входную дверь и обнаружив ее не запертой, Зинаида Максимовна и Раиса Павловна вошли в дом подруги, и с порога услышали грохот и чертыханья из дальних комнат. Пройдя внутрь, старушки обнаружили свою подругу совершенно голой, ушедшей с головой в непростое и бессмысленное занятие, цель которого выглядела нелепо, особенно для зрителей со стороны – добраться до верхней полки шкафа и просунуть в нее голову.

– Ты что делаешь, Степановна? – ахнула одна из старушек.

– А мы за тобой… на прогулку собирались… – опешила вторая.

– Сейчас-сейчас, уже скоро, – весело отозвалась Зоя Степановна, когда ее нога в очередной раз соскользнула с шатающейся нижней полки, оба колена женщины сильно кровоточили.

Не обращая внимание на боль, и не чувствуя выступившей крови, она снова по-обезьяньи подпрыгнула и ухватилась за крышку шкафа. На этот раз старухе удалось уцепиться пальцами ног за нижнюю полку.

Стараясь сохранять равновесие, чтобы снова не свалиться на пол, Зоя Степановна осторожно выпрямилась, и повернув голову боком, с трудом протиснула ее между верхней полкой и потолком шкафа. Голова с усилием вползала в узкое пространство, крышка шкафа больно защемил левое ухо.

– Да что же делается?! – не выдержала Зинаида Максивона, – слезай, говорю! А то чего-доброго…

Договорить она не успела. Зоя Степановна, по-девчоночьи звонко взвизгнув, оттолкнулась ногами от нижней полки и подкинула свое туловище вверх, сверкнув напоследок обвисшими грудями.

Какие-то мгновения, показавшиеся наблюдавшим целой вечностью, ее тело парило в воздухе, параллельно полу, затем сила притяжение взяла свое, и корпус пожилой сплетницы полетел вниз. За все время, начиная с того момента, как ей все-таки удалось втиснуть голову в узкое пространство верхней полки шкафа, Зоя Степановна не издала ни звука, лишь резкий и сухой хруст шейных позвонков передал подругам прощальный привет.

– Батюшки мои! – воскликнула Раиса Павловна, и с размаху плюхнулась задницей на пол…

Только через пол часа кое-как пришедшая в себя Зинаида Максимовна сумела доковылять до телефона на подгибающихся ногах, и трясущимися руками набрала номер местного участкового. Последний, не оказалось, в это время Сомиков делал Веронику вдовой.

На звонок ответила секретарша, еще не подозревающая о новом статусе свободной женщины. Она пообещала немедленно связаться с Николаем Ильичом, и незамедлительно прислать его по указанному адресу.

Впрочем, вызвонить Сомикова оказалось задачей не из легких. К счастью, в этот момент председатель находился неподалеку – в местном медпункте, куда заехал в очередной раз, вместе с районным светилом и умницей – Сергеем Петровичем Морозовым. Через десять минут оба представительных мужчины – глава местной администрации и заместитель главного врача районной больницы – последний так и не смог дозвониться на сотовый Сомикову, и теперь клял и материл последними словами – пытались добиться от напуганных дам причину странной и неожиданной картины. Но чем им в этом могли помочь пенсионерки?

– Шея хрусть, и все. Нету ее…, – в который раз растерянно развела руками Зинаида Максимовна.

– А ноженьки-то, ноженьки! Как дрыгались…, – не к месту вспомнила Раиса Павловна.

Николай Иванович, до боли в суставах, ухватился за край стола, подавляя желание врезать старой дуре кулаком промеж глаз. В поселке люди пропадают, какая-то чертовщина творится, Сомиков-гад опять, видно, запил, он сам которую ночь в пол глаза спит, голова от мыслей не отключается, давление, опять-таки… В общем, без таких подробностей председатель совхоза мог вполне обойтись.

Сергей Петрович, отпоив валерианой двух пожилых пенсионерок, отправил их с водителем на председательской машине в медпункт, а сам, взяв под руку побледневшего Николая Ивановича, повел к своей машине, приговаривая, – Давно говорил, Иваныч, тебе лечение нужно! Ну ты погляди до чего себя довел? Пульс какой! Я твой пульс через одежду чувствую! У тебя возраст уже, а ты, как мальчишка… Не хочешь в больницу? Я лекарств выпишу, авось медсестра не хуже наших проколет.

– Да, когда, Сережа? Видишь, какие дела творятся?! И участковый, мать… запропастился, как на грех! Небось опять запил. Не на кого оставить совхоз.

– А если совсем свалишься?

Делать нечего, и Николай Иванович, взяв с врача честное слово заехать в приемную администрации и лично убедиться, что Сомиков не валяется пьяным в собственном в кабинете, поехал в медпункт. «Ничего» -мыслил председатель – «полежу после капельниц лишних два часа… не помрет совхоз!»

Сергей Петрович сдержал обещание, и оставив председателя на попечение медсестры, поехал к зданию местной администрации, где обнаружил сидящую в кресле и всхлипывающую Веронику Сергеевну. По красивому лицу секретарши расплылась косметика, пустыми глазами она уставилась на дверь к участковому.

– Застрелился! Прямо у себя в кабинете… ни в скорую, ни в полицию дозвониться не могла, – монотонно произнесла Ника.

– Ничего-ничего, – попытался утешить ее Сергей Петрович, – все образуется.

Заглянув в его глаза долгим и внимательным взглядом, Вероника промолвила невпопад, – там кузнечики стрекочут.

– Где стрекочут? – не понял врач.

– Везде. В обычном телефоне, и в сотовом… слышен стрекот, а линии нет!

В тот момент Сергей Петрович не предал словам секретарши особого значения, списав все сказанное на нервный шок…

Отрывок из романа «Эксперты паранормальных явлений».