я шестимесячный карантин. Правительство позаботилось о том, чтобы стены были непреодолимыми. В лагерь никого не впускали, из него никого не выпускали. В итоге спустя девять месяцев лагерь признали полностью здоровым, и правительство объявило, что всех переселят на север. Многие жители лагеря захотели остаться. Начались массовые протесты и так далее, и тому подобное, и в конце концов правительство отступилось и оставило всех в покое. Тебе что-то из этого не кажется знакомым?
Ана покачала головой.
— Ну вот, лагерь работал над тем, чтобы полностью себя обеспечивать. Животные, посевы, собственные энергетические установки для электричества и артезианские скважины. Спустя несколько лет, когда туда приехали документалисты, чтобы снять ролик о последствиях, то оказалось, что жители лагеря ведут идиллическую жизнь по сравнению с безумным хаосом Города. Это все было до референдума по вопросу о генетическом отделении Чистых. В средствах массовой информации лагерь назвали «Проект „Просвещение“». Многое из того, что защищали живущие там люди, шло вразрез с действиями политиков. Когда голос сторонников проекта стал громче и начал политизироваться, официального представителя проекта, Ричарда Кокса, стали обвинять и поносить. Попытались представить дело так, будто он — шарлатан, антиобщественный тип и стремится только к власти.
— Ричард Кокс — это же террорист, устроивший взрыв?
— Если верить тому, что тебе хочет внушить правительство. Он был невиновен. Короче, журналисты разузнали прошлое Ричарда Кокса — что он был биржевым трейдером, что потерял миллионы, бросил жену и детей, — и у него чуть снова не случился нервный срыв. Но тут в лагере появился этот шаман, Нганасан. Взялся неизвестно откуда. То есть речь не о том, что он просто перелез через стену, — к этому времени границы страны уже строго охранялись. Нельзя было просто пересечь их, чтобы отправиться куда-то на отдых или приехать в страну навестить родственников, с которыми ты давно не виделся. И к тому же этот тип явился из Сибири!
Ана поставила на стол свою тарелку с пиццей и скрестила руки на груди. Может, «Просвещение» и не настолько опасно, как это изображают журналисты, но там явно происходит что-то странное.
— Короче, этот шаман умел выходить в духовную сферу. Он излечил Ричарда и показал ему, что есть такой мальчик, о котором Ричард заботится и который, вероятно, может стать частью какого-то очень важного события. Только надо, чтобы Ричард и дальше защищал этого мальчика и оберегал от бед.
— И предполагается, что Коул — именно этот мальчик.
— Ты сама это сказала.
Ана прикусила щеку, досадуя на то, что поспешила прийти к тому выводу, который ей так явно пыталась навязать Лайла.
— Ладно, и что такое тогда этот «Просвещенный взгляд»? — спросила она.
— Это мимолетное видение вероятного будущего.
— А, так лидеры «Просвещения» действительно говорят, будто видят будущее!
«Если они несут такое, то неудивительно, что у них столь странная репутация».
Лайла откинулась на спинку стула.
— Проблема Взгляда в том, — объяснила она, — что он раздроблен. Как будто смотришь в расколотое зеркало, где не хватает кусков.
— По-моему, это мало чем отличается от всех остальных верований, — сказала Ана. — Ты просто должен верить в то, о чем тебе говорят. Тебе ведь не случалось испытать Взгляд?
— Мне — нет, — ответила Лайла.
У Аны по спине пробежали мурашки. То, что она подразумевала, было ясно — и стало настоящим вызовом. Ана прищурилась.
— А Коулу — да! — проговорила она.
И это не было вопросом.
Лайла кивнула.
— Коул видел будущее?.. Как?
— Ну, шаман сумел помочь ему выйти в духовный мир, явившись ему во сне и показав дверь. Когда Коул шагнул за эту дверь, то словно вошел в будущее. В такую же реальность, как та, где мы с тобой здесь сидим.
— Разве ты не говорила, что оно раздроблено?
— Ну, представь себе, будто ты лежишь в своей постели девять лет назад — и вдруг обнаруживаешь себя здесь и сейчас. Ты ничего не будешь знать о том, что происходило для того, чтобы ты сюда попала. Так что ты как будто получаешь кусок мозаики, но понятия не имеешь, как она складывается.
— Это Коул тебе так рассказал?
— Нет. Коул об этом не говорит. Мне рассказывал Ричард.
— Террорист, устроивший взрыв?
— И почему это мне кажется, что ты ходишь по кругу?
— Может, мы попали в петлю времени?
— Ха-ха.
Потолок загудел, как будто кто-то прыгнул на баржу.
— Мне пора возвращаться к лотку, — сказала Лайла. — Если не доешь пиццу, уберешь ее в холодильник?
— Конечно.
— Ладно. Пока-пока.
Она выскочила из кухни в кубрик и подождала у трапа, пока по нему спускался Коул.
— Привет, братец!
Ана встала из-за стола и робко провела рукой по коротким волосам, еще не просохшим после душа. В присутствии Коула она и без того чувствовала себя очень неловко, так он к тому же оказался вроде как провидцем!
«Ты же не веришь этому рассказу!» — напомнила она себе. Психоз мистического опыта — это всего лишь временное нарушение восприятия, которое человек приписывал каким-то высшим силам. Проще говоря, это была галлюцинация.
Только вот теперь все уже не казалось ей простым и ясным.
Коул пронесся по кубрику, словно на гребне волны свежего воздуха и жизнерадостности. Плюхнув на кухонный стол бумажный пакет, он отодвинул коробку с пиццей в сторону.
— Ты ела? — спросил он, выдвигая кухонную доску.
— Лайла принесла пиццу, но вообще-то нет.
Присущий ему запах — лета, стирального порошка и чего-то пряного вроде корицы — обволакивал ее. Ей едва удалось подавить желание шагнуть ближе и жадно принюхаться. Застыв с прижатыми к бокам руками, она вдруг поняла, что он еще не смотрел на нее.
— Собираюсь делать коктейль. Какой хочешь: яблоко с бананом или апельсин с лимоном?
— Яблочно-банановый — это здорово. Спасибо.
Он закатал до локтя рукава свитера, и ей стало видно, как сокращаются мышцы у него на предплечьях. Достал из пакета фрукты и разрезал яблоко на восьмушки. Переложив фрукты в блендер, начал готовить напиток…
— Я… э-э… — Ане пришлось кричать, чтобы он ее услышал. — Я прошу прощения за вчерашнее!
Он отключил ток, и в неожиданной тишине ее голос неестественно срезонировал. Его взгляд наконец-то жадно скользнул по ней. Ей было одновременно приятно и неловко. В этом взгляде было нечто такое, чего она не могла понять.
— Я не догадалась, что ночую в твоей каюте, — добавила она, — и что, не ложась, я оставила тебя без пристанища.
— А, это!
Он пожал плечами и снова включил блендер.
Ей было бы интересно узнать, где он в итоге ночевал. С Рэйчел? Лайла сказала, что они — не пара, но Ана знала, что в Городе все не так строго, как в Общинах. В Общине все было белым или черным. Здесь романтические отношения могли иметь все оттенки серого: они были полны неуверенности, необязательности, нарушенных обещаний.
Краем глаза Ана наблюдала за Коулом, гадая, что им движет, что за ужасные вещи заставили его убежать из приюта и искать убежища у «просветителей».
Он наконец выключил блендер, и они снова смогли разговаривать.
— Где ты научился играть на фортепьяно? — спросила она.
— В приюте. — Коул разлил напиток в два стакана. — Там был старый инструмент. Мне нечего было делать, ни у кого из ребят не было интерфейсов или планшетов или еще чего-то, на чем можно было бы включать музыку. Так что если я слышал что-нибудь по радио или на улице, то шел и пробовал подобрать ноты. К тому времени, как я оттуда сбежал, я уже мог немного играть, а потом Ричард купил мне пианино.
Он махнул рукой в сторону кубрика.
Ана потерла рукой занывшую грудь. Сама она много лет брала уроки. Последний год ее обучал один из самых талантливых педагогов, и все-таки она оставалась простой подражательницей. Она не могла даже дать новую интерпретацию пьесы, не говоря уже о том, чтобы что-то сочинить. Она просто копировала своих предшественников.
— И сколько у тебя оригинальных вещей? — поинтересовалась она.
Коул пожал плечами.
— Понятия не имею, — ответил он. — Наверное, от десяти до пятнадцати часов. Держи. — Он подал ей стакан, а потом вынул из заднего кармана туго свернутую бумагу и расправил ее на кухонном столе. — Вот список поступивших в психушки в ночь после концерта.
В этот момент Ана еще переваривала невероятный факт: то, что у Коула валяются оригинальные сочинения на десять или даже пятнадцать часов исполнения — и потому не сразу справилась с переменой темы разговора.
— Психушки?
— Сумасшедшие дома… Вероятно, он в одном из них.
Она замолчала. Только вчера вечером она обвинила Коула в похищении Джаспера — и вот сейчас он помогает ей его найти!
— Спасибо, — наконец выдавила она из себя.
Она медленно выпила коктейль, заставляя себя сосредоточиться на восприятии его вкуса и аромата и не глядеть на Коула, а потом стала просматривать списки.
— Здесь все психушки в радиусе ста пятидесяти километров от Лондона — допустимое расстояние, если ехать на машине, — пояснил Коул. — Но я считаю, что лучше начать ближе к месту. Я уже все посмотрел и решил, что вот это — два самых вероятных варианта. — Он указал на два обведенных имени. — Оба зарегистрированы как люди с неустановленной личностью в ночь после концерта.
Ана прочла названия. Больница Святого Иосифа в Патни и «Три мельницы» в Ист-Энде.
— Если нам удастся установить точное время госпитализации, — добавил Коул, — то, учтя время на дорогу и вероятность того, что похититель Джаспера отвез его прямо туда, мы могли бы определить, где именно его держат.
Его музыка, его видение, а теперь еще и это! Ана была обескуражена.
— Спасибо. Я…
Коул кивнул и посмотрел на часы.
— Мне пора идти, — сказал он, одним глотком приканчивая свой коктейль.
— Идти?
— Я ненадолго.
Он взял со стола ключи.
— Я могла бы тебе помочь.