В течение нескольких месяцев, предшествовавших моему приезду, я никоим образом не следил за каждым поворотом конфликта, первой крупной военной конфронтации между коммунистическим блоком и западными державами, но основные его черты были мне достаточно знакомы. С чисто географической точки зрения Корея - это полуостров материкового Китая, отросток, протянувшийся на пятьсот миль между Желтым и Японским морями. После Второй мировой войны русские навязали Северной Корее коммунизм выше 38-й параллели, а в июне 1950 года северокорейцы, подстрекаемые Советским Союзом, вторглись на юг, захватив Сеул, столицу страны, и проникли почти до города Пусан, расположенного на дальнем юго-востоке.
Реакцией Организации Объединенных Наций стала немедленная отправка войск для поддержания юга Соединенными Штатами и Великобританией. В сентябре 1950 года Верховный главнокомандующий силами ООН предпринял смелую высадку морского десанта в Инчхоне, на западном побережье. Генерал Дуглас Макартур застал северокорейцев врасплох; после ожесточенных боев они были отброшены на свою территорию, а американцы, продвигаясь на север с разрешения ООН, захватили столицу Северной Кореи Пхеньян.
Затем, в ноябре 1950 года, вмешались с большими силами китайцы; фронт войск ООН был прорван, коммунисты отбили Пхеньян, а в начале 1951 года вновь захватили Сеул. Для британцев самым знаменательным сражением войны стало трехдневное противостояние на реке Имджин, проведенное Первым батальоном Глостерширского полка в конце апреля 1951 года: несмотря на окружение, численное превосходство и потери убитыми и пленными общим числом до ста человек, "Славные Глостерцы" выстояли, и действовали так отважно, что задержали все наступление коммунистов. После многочисленных дальнейших наступлений и контратак во второй половине мая коммунисты были вновь отброшены за 38-ю параллель с огромными потерями, и в июле начались мирные переговоры. С тех пор - в течение почти двух лет - переговоры продолжались, часто приостанавливаясь, а затем возобновляясь. В течение всего этого времени периодически вспыхивали боевые действия, но линия фронта практически не менялась.
К концу апреля 1953 года для нас, находившихся на фронте, вопросы высшей стратегии и международной политики не имели непосредственного значения. Наша задача состояла в том, чтобы просто удерживать свои позиции на 38-й параллели, как можно сильнее беспокоить противника и, осуществляя агрессивное патрулирование по ночам, лишать китайцев, находящихся напротив нас, свободы передвижения на нейтральной территории. Я пробыл в батальоне меньше суток, когда впервые почувствовал вкус к этой необычной и вызывающей тревогу деятельности. Пока я вставал на ноги, меня временно передали на попечение Билла Нотт-Бауэра, лейтенанта, который пробыл в Корее около полугода. Он показался мне довольно сдержанным, но дружелюбным человеком, который сразу же внушает доверие. Однажды ночью, при малой луне, я присоединился к его патрулю из десяти человек. Когда стемнело, мы закрасили лица, в третий или четвертый раз проверили наше оружие, боеприпасы, проверили запалы наших гранат, чтобы убедиться, что механизмы детонаторов работают, и, наконец, проскользнули сквозь нашу собственную оборону к низине в долине.
Первым препятствием, которое нам пришлось преодолеть, было наше собственное минное поле, и мы осторожно пробирались по коридору, известному как проход в минном поле, который охранялся постоянным патрулем. Затем, внизу, среди рисовых полей, мы наткнулись на китайцев. Вспышки пламени прорезали темноту, когда впереди нас автоматы открыли огонь. Мы ответили огнем из винтовок, пулеметов "Брен", "Стенов" и гранат. Снаряды нашей собственной артиллерии просвистели сзади и начали рваться прямо впереди. Китайская артиллерия открыла огонь, снаряды падали очень близко. Вспышки на время ослепили нас. Шум был оглушающий. Я думал, что мы заблудились во всех смыслах этого слова, зажатые артиллерийским огнем между нашим собственным минным полем с одной стороны и более сильным, лучше расположенным патрулем противника с другой.
Несколько человек были ранены, и их пришлось нести на руках. У нас не было другого выхода, кроме как рискнуть и надеяться, что мы сможем проскочить между нашими собственными минами. В этой жуткой неразберихе я быстро осознал два факта: во-первых, я понятия не имел, что мы должны были делать, и, во-вторых, я был абсолютно напуган. Затем, несмотря на весь этот хаос, я понял, что Билл кричит на нас громким, но сдержанным голосом, отдавая четкие приказы и подбадривая. Он ни на секунду не дрогнул.
В этом кошмарном хаосе он был маяком для всех нас; именно он своим примером и лидерством предотвратил распад патруля и благополучно доставил нас домой.
Этот опыт преподал мне один из самых важных уроков в моей жизни. Даже когда это происходило, я понимал, что в тот или иной момент все военачальники испытывают страх, но они никогда не должны показывать свой страх. И еще меньше они должны позволять ему влиять на их суждения. Я понял, что, когда я сам стану лидером, я никогда не должен позволять проявляться моим собственным страхам, сомнениям или недостатку знаний. Я понимал, что простое нахождение на руководящей должности и высокий ранг никогда не смогут компенсировать слабость: если бы я когда-либо проявил неуверенность или твердость в своих целях, я бы потерпел неудачу. Я начал понимать, что лидерство - это дело одиночества: я был предоставлен самому себе, и хотя я мог принимать советы и прислушиваться к предложениям, решения, от которых зависел успех или неудача, принимались только мной.
Та ночь стала важным этапом в моем развитии, и вскоре мои начинающие проявляться лидерские качества подверглись серьезному испытанию. Однажды командир сказал мне, что хочет прикрепить к моему взводу своего личного горниста, чтобы этот человек мог набраться опыта на передовой. Капрал Джонсон, как я буду его называть, имел исключительно высокую репутацию за сообразительность и эффективность, и, конечно же, он был королем горнистов. Поскольку это было его первое назначение в передовой взвод, я решил ввести его постепенно, отправив в патрулирование перед нашим проходом в минном поле, где все, что ему нужно было делать, - это лежать неподвижно и наблюдать за передвижениями противника.
Как только патруль собрался уходить, ко мне в землянку зашел сержант моего взвода, сержант Бейкер, с озабоченным выражением на лице.
-Сэр, - сказал он, - этот ублюдок не идет.
-Что вы имеете в виду? -спросил я.
- Капрал Джонсон. Он не называет никаких причин, но отказывается идти с нами.
Я вышел, чтобы поговорить с этим человеком, но не смог сдвинуть его с места. У меня сразу же возник кризис лидерства. На передовой большой войны мои приказы не выполнялись, и мои люди стояли вокруг, наблюдая, что я буду делать. Я быстро соображал. Я мог бы обратиться за советом и помощью к своему командиру роты майору Реджи Аткинсону, но если бы я сделал это, то потерпел бы неудачу в момент конфронтации. Решение должно быть за мной.
Я вытащил свой пистолет, демонстративно взвел курок и направил его на Джонсона.
- Иди, - сказал я ему, - или я стреляю.
Он ушел. Но что бы произошло, если бы он остался на месте? Мог ли я выполнить свою угрозу? Все, что я знаю, это то, что, если бы он разгадал мой блеф, я был бы в проигрыше, независимо от того, выстрелил бы я или уклонился от ответа. Этот инцидент научил меня тому, что бывают моменты, когда любому лидеру приходится принимать непопулярные, рискованные решения, и что он должен стойко принимать их.
Вскоре жизнь вошла в привычное русло. На рассвете - в один из наиболее вероятных периодов атаки, мы становились по местам, как только стало светать. Если все было спокойно, мы объявляли отбой, и я мог умыться, побриться и позавтракать, тем что приносил в мою землянку из кухни на склоне холма мой денщик, рядовой Эйнсворт - отличный парень моего возраста, прикомандированный к нам из Йоркширского собственного Его Величества полка легкой пехоты. Интеллигентный и приятный йоркширец, типичный парень из призывников, чистил мое снаряжение, содержал в порядке землянку и выполнял поручения, позволяя мне сосредоточиться на оперативных проблемах. Его работа посыльного была одновременно важной и опасной, и у него хватало ума думать самостоятельно и видеть, что нужно делать.
После завтрака мне хотелось лечь спать, потому что я не спал всю ночь; но днем всегда нужно было выполнить какие-то дела - посетить штаб роты, составить списки дежурств, спланировать патрулирование, составить отчеты. Если мне повезло, я засыпал к полудню, все еще одетый в свое боевое снаряжение, но без ботинок, на импровизированной походной кровати, сделанной из кусков брезента и навеса из парашютных куполов. Самое большее через четыре часа кто-нибудь будил меня, предлагая выпить чай. Это был худший момент за весь день. Вставать утром, когда уже светает, и предвкушать приятный, ясный день - это само по себе плохо, но просыпаться усталым в сумерках, когда впереди только темнота и опасность, было ужасно. Чай помогал мне прийти в себя. Затем я ужинал, инструктировал вечерние патрули и проверял каждого бойца, чтобы убедиться, что он должным образом экипирован. Каждую ночь постоянный патруль, охранявший наш проход в минном поле, выходил первым; но мы также организовывали разведывательное и боевое патрулирование, все это было тщательно спланировано по схеме в штабе батальона.
Большинство из тех, кто не участвовал в патрулировании, проводили ночь, копая землю, наша позиция нуждалась в постоянном восстановлении и улучшении. Как обычный школьник-белоручка, который никогда не занимался физическим трудом, я был поражен силой и упорством наших солдат-ньюкастлцев. Воспитанные поколениями шахтеров, они обладали огромными широкими плечами и всю ночь напролет копали землю равномерными движениями лопат.
Всякий раз, когда я оставался на нашей позиции, я часто посещал ночью штаб роты, пробираясь на ощупь вдоль коммуникационных траншей с помощью веревок, закрепленных на стенах. Затем, перед рассветом, патрули возвращались и проводили доклад, и все оставались наготове, пока не минует опасный период. Затем мылись, брились, завтракали, и снова начиналась та же рутина: существование, изматывающее как морально, так и физически. Когда каждые десять дней мы возвращались на базу, чтобы принять горячий душ и сменить одежду, это казалось нам величайшей роскошью на земле.