Каким бы трудным он ни был для нас, этот период очень помог моей маме, так как она была занята и чувствовала себя нужной. В 1965 году Лайты переехали в Престбери, недалеко от Челтнема, и она поехала с ними; но вскоре после этого ее растущая независимость, которую я всегда поощрял, заставила ее искать жилье в отеле, и в ноябре 1966 года она переехала в отель "Милланд Плейс", недалеко от Липхука в Сассексе. К этому времени, спустя пятнадцать лет после несчастного случая, она настолько поправилась, что незнакомые люди, встречая ее впервые, не понимали, насколько она была больна, и просто считали ее несколько рассеянной.
Через шесть недель Бриджит осторожно начала вставать, последние месяцы беременности прошли нормально, и ранним утром 18 сентября 1967 года на свет появилось маленькое существо по имени Филлида с копной кудряшек медного цвета. Меня в очередной раз не допустили к родам из-за возникших осложнений, но мы все трое бесконечно благодарны полковнику Брауну, акушеру, за благополучные роды. Наши проблемы дома усугублялись тем фактом, что Никола, которая с рождения плохо спала, все равно не могла провести ночь без того, чтобы не проснуться несколько раз. Чем позже наступал час, тем оживленнее и требовательнее она становилась, а теперь, когда новый ребенок заставлял нас постоянно вставать, мы оба буквально умирали от усталости.
В этот период я сделал тревожное открытие, что мой слух ухудшился сильнее, чем я думал. Врач, который меня осматривал, решил, что проблема возникла из-за стрельбы из новой скорострельной самозарядной винтовки, которая появилась в конце 1950-х годов, когда мы впервые приехали в Оман. (В то время никто не понимал, какой ущерб это может нанести, и нам никогда не приходило в голову надевать защитные наушники во время тренировок.) Под угрозой снижения годности с медицинской точки зрения, что фактически положило бы конец моей армейской карьере, я возразил, что офицеру моего ранга не обязательно обладать таким острым слухом, как у более молодых людей, и что после того, как в мое обучение было вложено столько денег и времени, было бы лучше чтобы армия оставила меня при себе, даже если я немного глуховат, а не избавилась от меня. Моя апелляция была принята при условии, что я буду проходить специальный тест каждые три года и, то ли по счастливой случайности, то ли благодаря умелому руководству, я умудрялся быть за границей каждый раз, когда наступала эта дата.
В октябре напряжение росло по мере приближения дня, когда мы, курсанты, должны были получить свои "Черные портфели", названные так потому, что судьбоносные документы о назначении доставлялись из Лондона в черном портфеле. Эти назначения имели решающее значение, поскольку они определили направление нашей карьеры в течение следующих важнейших лет. Любой, кто получал должность с перспективой быстрого повышения сразу после окончания Штабного колледжа, мог рассчитывать на ряд повышений в должности в последующие годы - всегда при условии, что он преуспевал на каждой должности; если же вы получали скучное первоначальное назначение, вы могли быть уверены, что все будет наоборот.
Сотрудники Штабного колледжа намекали мне, что пришло время оставить службу в спецназе и попробовать себя в чем-то другом. Я знаю, они сделали это по доброте душевной, желая помочь, но я упрямо оставался верен той работе, которую знал и которая нравилась мне больше всего. Я понял, что в следующий раз мне придется занять какую-нибудь штабную должность, и что впервые в моей жизни передо мной замаячила настоящая кабинетная работа; к счастью, я услышал, что в недавно сформированном штабе Стратегического командования будет открыта должность советника по спецназу, и, игнорируя обычную мудрость, я рассчитывал на нее.
Наши назначения хранились в строжайшем секрете, пока, наконец, их не извлекли из Черного портфеля; и когда я открыл свой коричневый конверт, то, к своему безграничному облегчению, обнаружил, что получил работу, о которой мечтал, - разведотдел, группа подразделений специального назначения, в Стратегическом командовании. Итак, пока мои сокурсники разъезжались по всему миру - в Гонконг, Малайю, Нигерию, Германию, я ненадолго переехал через всю страну в Уилтон, недалеко от Солсбери.
Следующие два года, с конца 1967-го по 1969-й, были самыми спокойными в моей карьере на сегодняшний день. Недавно сформированной группой подразделений спецназа руководил бригадный генерал Майкл Блэкман, бывший офицер SAS, который проявил исключительную доблесть на войне24. Под его началом в Уилтоне работали два штабных офицера, я и Карл Бил из парашютно-десантного полка, который позже стал заместителем командира 22-го полка SAS; мы должны были консультировать главнокомандующего по всем вопросам, касающимся сил специального назначения. Я скользил по поверхности, более или менее ухитряясь выжить, но, вероятно, важно, что одно из моих самых ярких воспоминаний того периода - это раздражение Бриджит, когда я передал ей выговор, которую получил за то, что носил недостаточно аккуратно выглаженные рубашки. (Она часто слышала, как меня называли "самым неряшливым офицером британской армии", и не менее часто советовала мне больше заботиться о своей внешности.)
С точки зрения штабной работы, это было совсем неплохо. Одним из компенсирующих факторов было то, что отсутствие давления дало мне возможность начать семейную жизнь, а в возрасте тридцати трех лет мне давно пора было это сделать. Поскольку наш коттедж все еще был сдан в аренду, мы переехали в квартал Харнхэм, расположенный выше по холму на блэндфордской стороне Солсбери. Это был прекрасный район для жизни, с открытой местностью вокруг и центром города в нескольких минутах ходьбы, так что Бриджит могла ходить по магазинам с обоими малышами в коляске.
В течение первых шести месяцев нашего пребывания в Солсбери Филлида была обычным бодрствующим ребенком, но Никола доводила нас почти до безумия, по-прежнему отказываясь ложиться спать по ночам: даже когда она засыпала, она продолжала периодически просыпаться без видимой причины. В наших попытках помочь ей уснуть мы перепробовали все средства, какие только могли придумать, слегка наркотическую микстуру от кашля, бренди и, в отчаянии, барбитураты, прописанные врачом. Это дало нам передышку на три ночи, но потом Бриджит решила, что давать их такому маленькому ребенку дальше просто небезопасно.
В конце концов эта проблема была решена мудрым старым сельским врачом, который объяснил, что у умного ребенка живой мозг, но он не может думать наперед. Беда Николы, по его словам, заключалась в том, что она представляла себе ночь как опускающийся огромный черный занавес, и каждый вечер беспокоилась о том, как бы ей убежать от этого. Ответом, по его словам, было наполнить ее разум идеями о том, что она будет делать на следующий день: когда она ляжет спать, мы должны поговорить о том, как она будет играть в песочнице, куда пойдет гулять, что будет есть на обед и так далее. Мы отнеслись к этому с некоторым скептицизмом, но, попробовав, обнаружили, что это, безусловно, помогает. Доктор также сказал, что Николе, поскольку она умная девочка, было бы полезно посещать детский сад, поэтому мы отдали ее туда незадолго до того, как ей исполнилось три года.
Из Солсбери мы отправились на наш первый семейный отдых в Энгл-Бей, в графстве Пембрукшир. Преследуемый воспоминаниями об ужасных каникулах на море, когда я был мальчишкой, я был категорически против этой идеи, но Бриджит уломала меня, и поездка оказалась настолько успешной, что великолепный пляж в Энгл-Бэй стал нашим центром развлечений на следующие несколько лет. Еще одной достопримечательностью был ветхий отель на острове Торн, расположенный в форте, построенном во времена наполеоновских войн, где на ужин подавали вкуснейших омаров.
В Солсбери я попытался избавиться от своей природной косности, записавшись на курсы плотницкого дела. Как бы невероятно это ни звучало, я получил приз за плотницкое мастерство в Сент-Питер-Корт, где смастерил пару перекошенных и покосившихся полок для книг. (Когда я спросил, за что мне дали этот приз - единственный, который я выиграл в школе, мне ответили, что "за старания".) Теперь я записался на вечерние занятия, организованные муниципальным советом в Солсбери, и превзошел самого себя, построив складной домик для игр - великолепное сооружение с открывающимися дверями, окнами и люками. Он был настолько популярен, что с тех пор не покидает нас и, я надеюсь, когда-нибудь будет передан нашим внукам.
Я также занялся пчеловодством - хобби, которое показалось мне увлекательным. Откликнувшись на объявление в местной газете, я купил три улья с рабочими колониями внутри, и после опасного путешествия на машине мне удалось установить их в поле в Уилтоне, недалеко от лагерной помойки, где сжигались все секретные документы. Несмотря на то, что меня часто жалили, я научился ухаживать за пчелами, и все шло хорошо, пока однажды они не напали на несчастного человека, работавшего на сжигании мусора, вероятно, потому, что их раздражал дым. Меня вызвали к коменданту лагеря, приказали вывезти мои ульи с территории и прекратить терроризировать личный состав. Еще одна неприятность произошла, когда я принес домой несколько рамок, собрал мед и оставил пустые рамки на ночь в гараже. Ночью на пол капнуло небольшое количество меда; на следующее утро пчелы обнаружили это, и внезапно воздух перед домом наполнился ими. Даже когда я убрал рамки, они продолжали наводнять этот район, а поскольку, чтобы попасть в дом, нужно было пройти мимо гаража, доступ к нему стал явно опасным. Почтальон больше не доставлял почту, и никто не приходил к нам в дневное время: больше недели пчелы держали нас в осаде.
Несмотря на эту неудачу, я был полон решимости сохранить их, так как узнал, что пчелы - одни из немногих продуктивных созданий, которыми владелец может легко управлять. Когда мы вернемся в Херефордшир, я смогу взять их с собой; и если, не дай Бог, настанет тот злополучный день, когда мне придется работать в Уайтхолле, я планировал, что они будут жить на крыше Министерства обороны. В середине 1968 года наше финансовое положение, и без того шаткое, резко ухудшилось, когда Кроушоу объявили, что им придется покинуть коттедж, поскольку они нашли работу в другом месте. Из-за отсутствия арендной платы, которая могла бы покрыть наши обязательства по ипотеке, и отсутствия новых жильцов в перспективе, мы боялись, что нам придется продать маленький домик, который мы оба очень полюбили. Слава богу, наши нервы выдержали, и мы его сохранили. Затем, во время этого спада, внезапно представилась новая финансовая возможность. Джоан де Робек, давняя подруга матери Бриджит, владела домом в Лондоне, который был разделен на четыре квартиры. Сама она недавно продала договоры аренды на все квартиры и переехала в жилой отель, но сохранила за собой право собственности на здание, которое теперь предлагала нам за 1500 фунтов стерлингов.