– Я тебе помогла?
– Да.
– Вот и ты мне помоги. – Она понизила голос. – Амнистия мне выходит.
Мне стало холодно, по спине побежали мурашки.
– Сама сказала, – почти шептала Прохоровна, – найди себе замену, говорит, и вали…
– Куда? – спросила я и сразу осознала глупость вопроса.
Старуха молча ткнула корявым указательным пальцем вниз – в выщербленный плиточный пол.
– Сменщик мне нужен. Кто сюда пойдет на Нее работать? Только кто из твоих божевильных.
– Из моих – кого?
– На голову больных! Ты всех своих знаешь, есть подходящий кто?
Я лихорадочно перебирала в памяти кандидатов. Юрков в стационаре… Зельдин на спецухе[5]… Ермолаева уехала к родне в Курск, может, еще вернется, но когда?
– Вот так, навскидку – пока никого. Может, кто новенький появится.
– Смотри, на тебя вся надежда.
– Может, на кладбище кто найдется? Из алкашей-могильщиков, а?
– А что, и такого можно. Молодец, головастая. Я вот не смекнула. Но ты все равно поищи, глядишь, кто и найдется.
– Допустим, найдется. А дальше что?
– Пришли сюда, я тут сама разберусь. Да не шугайся ты, без его согласия ничего с ним не будет. Я вот тоже в свое время согласилась. Ну, ищи, а то Она ждать не будет, непривычная. У Ей все по ее должно идти…
Прохоровна резко оборвала разговор и заковыляла прочь по обшарпанному коридору. А я бросилась к двери, словно за мной гналась сама Она, здешняя хозяйка, госпожа и повелительница.
Прохоровна оказалась везучей. Подходящий кандидат объявился через пару дней. Полная дама бальзаковского возраста, с ярким макияжем и копной пергидрольных волос трещала как канарейка, часто-часто моргая и поправляя на груди ажурный золотой кулон величиной с кофейное блюдце. Мне оставалось только кивать и вставлять реплики в ключевых местах.
– Мы ей ни в чем не отказывали, ничем не напрягали, пусть только учится. А она этой готикой увлеклась. У них у всех ветер в голове, какой с них спрос? Вот мы в свое время… Во всем черном ходит, глаза размалевала, потом вот это нашла в Интернете и совсем от рук отбилась. Вы только гляньте!
М-да… Пирогов с его «ледяными скульптурами» умер бы от зависти, увидев это. Скульптуры из пластифицированных трупов – ну-ну… Хорошие у этого Гюнтера фон Хагенса препараторы, не то что вечно пьяные лаборанты с кафедры нормальной анатомии.
– Представляете, у нее вся комната этим увешана! Вбила в голову, что будет у него работать, изготовлять всю эту гадость. Сутками сидит в Интернете, ищет новые фотографии, любуется, распечатывает… Учебу забросила, еще с той сессии хвосты. Помогите, доктор, пожалуйста, мы хорошо отблагодарим!
– Она совершеннолетняя?
– Э… да, восемнадцать уже исполнилось.
– Значит, она вправе делать все, что хочет, не оглядываясь на ваше мнение…
– Глупость какая! Да она еще дите!
– …до тех пор, пока не причиняет вреда себе или другим. Вы можете только предложить ей прийти сюда, ко мне. Придет или нет, ее добрая воля.
– А как сделать, чтобы пришла?
– Скажите, что нашли место, где ее могут научить работать с трупами.
– Вы что, серьезно?
– Вполне. Вы же ей наверняка говорили, что она дурью мается, зря тратит время, что все это глупости и так далее?
– Ну-у-у… да.
– И результат?
– Она с нами почти не разговаривает. Спросишь – ответит, но смотрит как на пустое место. И из комнаты почти не выходит, сидит там со своими страшилами, все стены ими завешаны, живого места нет. Говорит все время по телефону с подружками про эстетику смерти, восхищается этим доктором, как там его…
Тут она расплакалась, размазывая яркие тени.
– Понимаете, она нас презирает. Считает, что мы – «отстой». Ох, доктор, это так тяжело. Одна она у нас, всю жизнь жилы из себя тянули, чтобы у нее все было: и компьютер, и тряпки… Институт, на платном отделении… А ей плевать, кроме этой мерзости все безразлично.
Держи себя в руках. Нельзя исправить все и сразу…
– Поменяйте тактику. Скажите, что все обдумали и поняли, что были неправы. Что она уже взрослая и имеет право на свое мнение.
– Да вы что!
– Не перебивайте, пожалуйста. Вам нужен результат, так давайте на него работать. Скажите, что готовы оплачивать репетитора по немецкому, чтобы она хорошо выучила язык и смогла работать у этого… доктора Смерть. И что есть место, где можно практиковаться уже сейчас. Кстати, как ее зовут?
– Кристина. А что вы с ней будете делать, когда она придет?
– Что вы пообещаете, то и сделаю – отведу в место, где она сможет посмотреть, чем же собралась заниматься. А вот ее реакцию предугадать трудно, и любую вам придется принять.
– А это поможет?
– Поможет наладить контакт, пока еще возможно. А дальше посмотрим.
– Мы вам будем так благодарны!
Она встала и неловко затопталась на месте, сжимая сумочку.
– Только, пожалуйста, доктор, анонимно, без фиксации! Мы отблагодарим.
– Судя по вашим словам, здесь нужно не лечить, а работать с психологом. Я посмотрю и уточню для себя. До свидания. Скажите, пусть заходит следующий.
«Отблагодарим», как же. От тех, кто это повторяет как попугай, паршивой шоколадки не дождешься…
– Добрый день, присаживайтесь. Слушаю вас.
После приема я зашла к Прохоровне и застала ее все на той же скамейке. Похоже, она не может отойти от морга дальше определенного расстояния… Но свои предположения я оставила при себе.
– Ну? – проскрипела старуха. – Есть кто?
– Добрый день, Анна Прохоровна. Да, вроде есть, но сама еще не видела.
– Не боись ты, я же вижу, что боишься. Никто твоему шибанутому ничего не сделает. Он сам должен согласиться. А еще я его смотрю-отбираю – и Она.
– Она? – повторила я, чувствуя, как сжимается сердце.
– А то кто ж? Ей барахло не требуется, Она им гребует. Из всего нашего барака одна я подошла… а лучше бы не было этого! Да что теперь говорить.
– А как Она его смотрит? – выговорила я с трудом.
– Скрозь меня, – просто ответила Прохоровна. – Я для Нее как этот… у военных-то в сумке на шее висит…
– Бинокль?
– Ага.
Повисла пауза. Мне потребовалось время, чтобы все это переварить.
– Она и сейчас смотрит?
– Нет. И не суйся, куда не надо. Поняла?
– Поняла. А телефон у вас есть, Анна Прохоровна?
Старуха пошарила в кармане халата и вытащила дешевенький мобильник из тех, что покупают первоклассникам и старикам. Сзади к корпусу была приклеена скотчем бумажная полоска с крупно написанным номером. Я забила его в свой телефон и попрощалась. Старуха молча кивнула в ответ, но окликнула меня, едва я повернулась, чтобы уйти:
– Стой, послушай, что скажу. Ты с этим, с лепилой моим, поменьше языком трынди. Гнилой он мужик. Стукач. Я их после лагеря за версту чую. Поняла?
– Поняла, – ответила я ошеломленно. – Спасибо, что предупредили. Так я позвоню.
– Давай звони, ждать буду.
На подкашивающихся ногах я добрела до ближайшего киоска, купила бутылку воды. Ледяная газировка помогла прийти в себя.
Денек выдался… Психологическая помощь упырям и готам… А кто поможет мне? У кораблика по-прежнему две мачты. Валерка – стукач? Но кому я могу быть интересной? Нищий врач с двумя детьми. Какие такие спецслужбы во мне нуждаются?
Кристина появилась через два дня, в самом конце приема. Узнать ее было легко. Известково-белое лицо с черными губами и толстыми черными стрелками до висков. Черные тени делали лицо похожим на череп. Сухие, сожженные краской волосы падали на лицо черными прядями, похожими на перья дохлой вороны. За толстой штукатуркой макияжа едва просматривалось детское личико с заостренными чертами. Серенькая мышка, отчаянно пытающаяся быть замеченной, беззвучно кричащая миру: «Мне плохо! Мне скучно! Я совсем одна!»
– Мама сказала, что вы можете меня устроить…
Явно привычная, наработанная гримаса: почти прикрытые глаза и задранные брови. Говорит еле слышно, надменно-скучающим тоном, снисходя к собеседнику. Инфантильна, плохо воспитана, избалована. Психологу работать и работать, но это не мои проблемы.
– Здравствуйте.
Брови вздрогнули и опустились на место, глаза открылись. Она увидела меня, а не пустое место и не инструмент для исполнения своих желаний.
– Э-э… здравствуйте.
– Вас зовут…
– Кристина. Мама сказала, что вы можете…
– Могу отвести вас к человеку, который сможет вас научить. Захочет или нет – не знаю. Выбор за ним. Согласны?
– Э… да.
Я достала телефон и набрала номер Прохоровны.
– Добрый день. Вы на месте? Можно подойти с человеком?
– Валяй.
– Сейчас будем. – Я дала отбой. – Пойдемте, Кристина, здесь рядом.
Она ошеломленно пошла к двери. Я рассматривала тощую фигурку, затянутую в черные брюки и корсет, и думала, что такой работник Ей вряд ли понадобится.
В коридоре навстречу попалась бабушка Коли Лазаренко. Она опоздала на прием и теперь остолбенела при виде моей спутницы.
– Я вернусь через пять минут, подождите, пожалуйста.
– Да-да… Я за рецептиком…
По-моему, ей хотелось перекреститься. А Кристина расцвела на глазах. Вот что ей нужно: внимание. Но других средств для его получения она не знает. Или не хочет знать. Гораздо проще наложить черно-белый грим и одеться в броские тряпки, чем тренироваться или учиться изо всех сил.
– Нам сюда.
Прохоровна возникла на пороге морга во всей красе: клеенчатый фартук, перчатки, «Прима» в углу рта.
– Анна Прохоровна, это Кристина.
Черные глаза-бусинки смерили нас немигающим взглядом рептилии.
– Ну ладно, пошли. Как раз работа есть.
Она легонько пихнула Кристину в поясницу, направляя в открытую дверь морга, и оглянулась на меня. Взгляд говорил: «Подожди!», и я осталась ждать.
Ждать пришлось недолго. Минут через десять Кристина вышла, пошатываясь, – и в каком виде! Судя по всему, она недавно пообедала спагетти с томатным соусом, и все это украшало сейчас ее одежду. А еще она была насквозь мокрой, словно попала под ливень. Черно-белые разводы расплывшегося грима добавляли живописности красным потекам рвоты. Судор