Взгляд со дна — страница 22 из 42

Все связанное с наркотиками вызывало у него отвращение: та девочка-снеговик, румяный рот которой снился ему так долго, в прошлом году погибла от передозировки. И опять пришла к нему во сне, когда кто-то рассказал об этом… Он проснулся в слезах, но никому об этом не рассказывал.

Артур кивнул:

– Отлично. Золото. Он увел его у самого главаря банды. И хотел… хотел… Построить приют для собак. Настоящий – вольный! Ты любишь собак?

Ответить Никита даже не успел.

– Первым делом, как выйду на пенсию, заведу собаку, – оповестил его Логов. – Если еще буду бодрячком – добермана. Если загнусь – таксу. У них взгляды похожи. Может, дворнягу подберу, не решил еще…

Точно вспомнив кого-то, он вдруг изменился в лице, схватил первые попавшиеся бумаги, попытался спрятаться за ними. Что-то случилось с его собакой?

– Так что с тем парнем? – напомнил Никита, присев на край стола. Он приготовился к долгой истории.

Артур просиял, вернувшись к реальности:

– А! Главарь так просто золото не собирался отдавать. Он вычислил простофилю в два счета. Но наш парень успел закопать золото.

– И они начали пытать его, – подхватил Никита.

– Привязали к дереву и развели огонь.

– Одна нога сгорела до колена…

– Но дворнягам так нужен был дом…

– И он терпел из последних сил!

– Когда сгорела подошва второго ботинка, он понял, что останется совсем без ног… А то и погибнет!

Никита вздохнул:

– Прощай, приют!

– Прощай, наш парень…

«Черта с два я скажу: „Прощай, Артур!“ – мрачно подумал Никита, слушая ровный и бесстрастный голос Чипа. – Разумовский сам вернет его. Ни фига без Логова не выйдет, и полковнику придется поклониться Артуру в ножки… Оставьте мне место в первом ряду!»

– Молодой человек, вы поняли свою задачу? – Петр Константинович устремил на него тяжелый и неприятный взгляд.

Никита заставил себя выдержать его:

– Понял.

«Черта с два…»



Теперь по утрам за окном истошно каркает ворона… При маме тонкие птичьи голоса вспархивали над верхушками деревьев, которыми густо засажен наш двор, сплетались в воздухе невидимой сетью, защищавшей меня от всего на свете. Птицы улетели с нею вместе?

То, что Артур показал мне в морге Следственного комитета, мамой не было. Это изваяние сделали по ее образу и подобию, но вышло не слишком похоже. Главным в маме были ее теплый взгляд и улыбка. Их больше не было, значит, не осталось и самой мамы.

Зачем она забрала с собой птиц? Их и так полно в раю… Или никуда они не делись, просто мой слух отныне различает лишь проклятия, которыми осыпает нас ворона? За что? Чем провинилась я перед ней?

Я думала об этом каждое утро и вспомнила: прошлым летом в кустах неподалеку от нашего дома сидел вороненок. У меня развязался шнурок, я наклонилась и потому заметила его. Он был довольно крупным, и поначалу я приняла его за взрослую птицу. Еще и потому, что он совсем не испугался. Смотрел на меня круглым глазом и точно спрашивал: «Ты кто? Играть будем?»

Впрочем, ему было весело и без меня: пока я мучилась со шнурками, вороненок ловил клювом тополиные пушинки, подбирал и бросал крошечные веточки. Он играл. Как любой ребенок в мире… Неуклюже ковылял между кустами, совсем забыв, что я за ним наблюдаю. Летать птенец еще не умел, только растопыривал крылышки, но не понимал, как управлять ими.

Задрав голову, я проверила: гнезда над нами не было. Откуда же он взялся? Я озаботилась этим лишь на мгновенье, а потом… Ушла. Я просто бросила его там одного. А вечером, возвращаясь домой, вспомнила о вороненке и заглянула за куст: там лежал растерзанный трупик со знакомым беспомощным крылышком. Он так и не сумел улететь, когда подкралась кошка.

Кровь за кровь. Теперь ворона каждое утро напоминает мне об этом. Возразить нечего. Она имеет право радоваться моему горю, и ей плевать, что каждое утро я плачу по ее веселому вороненку.

Поздно. Мои слезы теперь ничего не стоят… Поэтому я учусь высушивать их. Даже в первую ночь, которую Артур провел на софе в нашей гостиной (в мамину спальню без нее зайти не решился), я не будила его рыданьями. Слышала, как Артур на цыпочках подходил к моей двери, прислушивался и с облегчением возвращался в соседнюю комнату. Даже не верится, что он различал мое дыхание на таком расстоянии… Похоже, он и вправду родом из логова.

Я молча смотрела в потолок, не издавая ни звука. Мне казалось, будто это меня, а не маму спрятали в ледяную капсулу, чтобы я оставалась похожей на человека, пока идет следствие. Слезы колючей коркой застыли у меня на глазах, царапали горло… Поэтому приходилось молчать.

Артур твердит: мне надо учиться жить дальше. Без мамы. Нет, последних слов он не добавляет, но это и так понятно. Его хитрость шита белыми нитками – он втягивает меня в расследование, чтобы моя голова все время была чем-то занята. И, если честно, я благодарна ему за это…

Хоть Артура и отстранили от дела, у нас есть свой человек в СК. Тот самый одноглазый фрик, который так смешно, по-птичьи, вертит головой, пытаясь ничего не упустить. Артур уже объяснил мне, почему… Мир Никиты – сломанный глобус. Половина земного шара. Ему не суждено увидеть картину в целом… Как его вообще взяли на такую работу с одним глазом?! Впрочем, еще и не взяли, он же на практике.

Наверное, поэтому его новый руководитель – следователь Петр Чепурин, которого Артур зовет просто Чипом, не придает особого значения тому, что пацан вертится рядом. И нам это на руку! После работы Никита заруливает ко мне на чай и выкладывает подробности расследования. Если кто узнает об этом, ему, конечно, несдобровать, но мы с Артуром его не сдадим, даже если нам станут ломать пальцы.

– Да хрена лысого они отстранят меня от этого дела! – заявил Артур в тот же день, когда его отправили в отпуск.

Он пришел ко мне с пачкой магазинных пельменей, и у меня внезапно проснулся аппетит, хотя минуту назад казалось, что время, когда кусок снова полезет в горло, не наступит никогда. Мама не покупала полуфабрикаты, она все готовила сама. Как-то она рассказала, как в этой самой квартире они всем классом лепили пельмени к новогодней ночи, а потом дружно слопали их после боя курантов. Она выросла совсем в другом мире, сейчас такое невозможно. Я даже представить не могу, чтобы мне захотелось пригласить домой всех одноклассников… Зачем?!

Это иллюзия… будто интернет объединяет людей, связывая невидимыми нитями разные континенты. Такая связь ничего не стоит – сломается гаджет, и она исчезнет. А вот естественных человеческих отношений он лишил нас… Мы разучились общаться вживую. Френды из Сети не перемещаются в реальную жизнь. Хотя на одного из них я все же надеюсь… Если Умник только намекнет, я рвану к нему, бросив все дела. Да какие у меня дела?! Пережевать резиновые пельмени?

Неожиданно они стали для меня убогим символом новой жизни. Той самой, о которой твердил Артур. Не совсем настоящей и уж точно не такой, как раньше, но к ней можно было привыкнуть. Пельмени лежали передо мной такие одинаковые, штампованные, совсем как дни, из которых состояла эта новая жизнь. Но, съев целую тарелку с маслом и кетчупом, я приняла ее…

Внимательно проследив, как я лопаю, Артур вдруг весело подмигнул:

– Будешь моим напарником?

Я не возмутилась тем, что он использовал мужской род. Подобные мелочи меня не задевали. А в такой форме его предложение звучало серьезней.

– В чем именно? – уточнила я. – Собираешься банк грабануть?

– Взять. Говорят: взять банк. Но я не об этом. Я собираюсь продолжить расследование. Они выперли меня в отпуск? Ну и прекрасно! Отчеты заполнять не придется. А это дело я не оставлю. Им придется убить меня, если хотят на самом деле от меня избавиться!

– Они могут?

– Вряд ли. Я буду сопротивляться.

Я размазала по тарелке кровавый кетчуп:

– Хочешь, чтобы я помогла тебе драться с операми?

– Только в расследовании. Одному мне не справиться. Бывают ситуации, когда такая милая девочка вроде тебя вызовет больше доверия… Мы же работаем неофициально.

Он уже говорил о нашем расследовании в настоящем времени, хотя я еще не дала согласия. Но была ли у меня хоть одна причина отказаться? Даже намек на причину?

Первым делом Артур отправил меня в ближайшие цветочные павильоны и магазины, которые уже обошел Никита Ивашин – без толку! Надев невинную белую маечку и почти детскую юбку, я заходила в каждый и делала несчастные глаза, выдавливая сквозь слезы:

– Вы не помните девушку, которая вчера вечером купила у вас букет лилий? Мой папа ушел к ней, бросил нас с мамой… Я просто хочу с ней поговорить! Зачем ей такой старик? Ему уже сорок лет… У этой девушки короткие волосы, но иногда она носит парик. Я не знаю точно, как она выглядит. А живет где-то рядом. Вдруг я найду ее? Уговорю вернуть мне папу…

Когда я повторила эту байку в восьмой раз, продавщица неожиданно просветлела лицом:

– Ну да! С пирсингом в ушах, да? – Она брезгливо поморщилась. – Терпеть не могу… Она без парика была. Светлые волосы такие, почти как у тебя, только короткие совсем. Белые лилии купила, точно. Я запомнила: их же редко покупают – запах специфический…

Еще она вспомнила, что Русалка была в голубых джинсах и черном топе: «В пупке тоже пирсинг… А плечи как у бодибилдерши! Качается, видать…»

– Они в спортзале и познакомились, – подхватила я.

Это вызвало у продавщицы еще большее отвращение:

– Сдурели все, блин, с этим фитнесом! Типа их в Голливуд позовут, если у них попы станут как пушечные ядра…

Это было восхитительное сравнение, но комментировать я не стала. На ее бейджике было написано «Лариса», но мне было как-то неловко называть ее просто по имени – она была старше меня лет на десять. Как минимум.

– А хочешь, я тебе ее нарисую? Врага надо знать в лицо…

– Вы художница?! – Я ахнула слегка преувеличенно, но Лариса и вправду сразила меня просто наповал.

Она ухмыльнулась:

– Потрепала меня жизнь, да?