И хотя все ее проблемы были полной ерундой в сравнении с моими, почему-то мне захотелось обнять и пожалеть эту женщину, когда-то мечтавшую сделать мир цветным, а не цветочным. К тому же все, что она продавала, уже было мертво.
Ее руки мягко вжались в мои лопатки, вечно торчащие как у подростка, и на какую-то долю секунды мне почудилось, что это мама обняла меня. Хотя от продавщицы даже пахло по-другому… Это было мгновенное наваждение, оно тут же прошло, но не для нее. Увлажнившийся Ларисин взгляд стал коровьим, я прямо почувствовала, до чего ей хочется вылизать меня, как теленка.
Только мой беззвучный протест, видимо, вибрацией прошел по телу, и женщина опустила руки.
– Сейчас, – сказала она и вытащила из-под прилавка пухлый скетчбук.
Значит, все же продолжала рисовать понемножку… Я даже порадовалась за нее, честное слово!
И поверила, что у нее все получится, когда коровье выражение исчезло из ее глаз, и взгляд сделался цепким, хотя и устремленным куда-то внутрь. Я замерла, чтобы не мешать Ларисе выуживать из памяти одну черту за другой. Пирсинг ничего мне не давал, он теперь у каждой пятой. Надеюсь…
Недавно столкнулась на улице с подружкой детства – сидели за партой в первом классе. Каким-то чудом узнали друг друга, хотя она перешла в другую школу еще в началке. Но играть с ней мы перестали еще раньше… Увидев ее сейчас, я поняла, почему – в носу у нее сверкала здоровенная блямба. Мне захотелось защелкнуть карабин и потянуть за повод… Похоже, она всегда была слишком ведомой, поэтому мы и расстались. Я люблю равные отношения, мне никого не хочется тащить за собой, но и сама никому не подчиняюсь.
И все же я спросила из вежливости:
– Как ты?
– Замуж выхожу, – просияла она. – В августе свадьба.
Слава богу, у нее хватило ума не приглашать меня. Может, как раз потому, что лицо мое перекосилось от ужаса, я прямо почувствовала это. Мы же только заканчивали одиннадцатый класс… Из одной кабалы она прямиком переходила в другую. Но для нее это и впрямь был наилучший выход, она не прикидывалась. Я нисколько не сомневалась, что это жених заставил ее навесить на себя металлические клейма. Через год ее губы превратятся в утиный клюв, а через пять лет грудь будет трещать от силикона. Интересно, ощущение счастья и тогда ее не покинет?
Я вспоминала об этой не сложившейся дружбе, пока продавщица (или художница?) рисовала. Это заняло не так уж много времени – минут десять от силы. Когда Лариса, неуверенно улыбнувшись, протянула листок, у меня вырвалось:
– Черт!
Это был возглас восторга: лицо на листочке казалось живым. Если б теперь я встретила Русалку на улице, то узнала бы с первого взгляда.
Но автора я испугала…
– Что?! – выкрикнула она в ответ.
И столько в ее голосе было страха и отчаяния, что я снова чуть не бросилась обниматься. Но это было бы уж чересчур. И я только затараторила, чтобы успокоить ее:
– Это же просто шедевр! Мне кажется, я видела ее. Знакомое лицо. Вы так здорово рисуете, я просто потрясена!
Кажется, Лариса тоже была потрясена – мягкий подбородок ее дернулся, и все лицо будто задвигалось в нервном танце.
– Я возьму? – зачем-то спросила я, хотя она для меня и рисовала.
Коротко кивнув, Лариса отвернулась к синим цветам, названия которых я не знала, и начала поправлять листья.
– Спасибо, – только и произнесла я.
В любом кино она окликнула бы меня в дверях, прозвучала бы жизненная мудрость, которую стоит запомнить на всю жизнь. Но Лариса так ничего и не сказала. Значит, мои слова проникли куда глубже, чем я рассчитывала.
В тот момент, когда Сашка протянула рисунок, Артуру впервые за эти дни, точно затянутые ядовитым смогом, захотелось рассмеяться от радости. Или выкрикнуть что-нибудь мальчишеское вроде: «Yes!» Но горло разъело за эти дни, крик застрял, налипнув на ссадины, и вышел только сдавленный кашель.
– Чудно! – просипел он, разглядывая карандашное лицо Русалки.
Почудилось? Или оно в самом деле было знакомо ему? Эти светлые большие глаза… Маленький круглый нос. Чуть выступающий подбородок. Прекрасные своей естественной припухлостью губы. Где он видел их?
Только что…
Рука дрогнула, когда Артур поднял взгляд на Сашку. Подхватив выпавший листок, она встревоженно заглянула ему в глаза:
– Ты что? Тебе плохо?
И тут же догадалась:
– Ты ее знаешь?!
«Неужели сама не видит? Быть не может…»
– ДНК, – пробормотал он. – Надо дождаться результата.
Хотя что нового могли сообщить криминалисты? Сашка походила на отца. Русалка походила на отца? Такое сходство не могло быть случайным совпадением.
Он отослал Никиту, чтобы тот не разглядел очевидного и не ляпнул по наивности. Отправил его по окрестным дворам с фотографией рисунка в телефоне. Отдать оригинал не решился – а вдруг мальчишка столкнется с Русалкой, и та – в лучшем случае! – отберет свой портрет. О худшем Логов старался не думать.
Чипу тоже пришлось показать фоторобот, только в официальной версии с цветочницей пообщался Никита. Заслужил благодарность шефа, но не особо обрадовался, чем согрел душу Артура: пацан не выслуживается перед начальством. И если старался угодить ему, то совсем из других соображений. Он и сейчас шагнул бы за Артуром хоть в огонь, это чувствовалось.
А Чип пусть себе думает, будто с его появлением дело сдвинулось с мертвой точки, им-то что! Главное, докопаться до правды…
Логов надеялся, что в этом им поможет та самая бабушка из Дмитрова – мать Каверина, к которой он уговаривал Сашку уехать на время, хотя они практически не общались с тех самых пор, как родители развелись. Пара звонков в год: в день рождения и под Новый год… О смерти сына Алле Владимировне успела сообщить Оксана: ей было проще всего говорить об этом.
Сашка злилась на бабушку за то, что во время развода ее родителей та приняла сторону сына, а не снохи. Хотя Логову это казалось вполне естественным.
– Но могла она хотя бы не наезжать на маму! – бурчала Сашка, пока они тащились в пробке. – Начала нести бред какой-то: типа мама извела отца ревностью… Да в жизни этого не было!
Переждав легкий укол («Оксана ревновала его? Что Сашка может помнить… Она тогда ребенком была»), Артур попытался усмирить ее гнев. Не хотел, но это было необходимо, ведь больше Сашке негде было укрыться.
«А если то, что я подозреваю, правда? И в лаборатории это подтвердят… Может ли Русалка знать адрес бабушки?» – вслух он выдавал один жизнерадостный посыл за другим, самого уже подташнивало от сиропа, который сочился из каждой фразы.
Сашка прервала его:
– Можешь не стараться. Я не собираюсь с ней цапаться! Особенно теперь… Это я только тебе.
Он даже склонил голову, тронутый ее доверием: только тебе… И Сашке не показалось это шутовством, потому что она улыбнулась, а не обиделась.
– Спасибо, Саш…
Больше он ничего не успел сказать – отвлек телефон. Увидев физиономию Чипа на экране, Артур усмехнулся: «Помощь понадобилась?» Но Чепурину удалось удивить его:
– Логов, зайди ко мне утром. Часов в одиннадцать. Надо побеседовать.
– О чем это? – насторожился Артур.
– О твоем алиби на время убийства Оксаны Кавериной.
Он завопил, забыв, что рядом Сашка:
– Охренел?! Ты меня подозреваешь? Может, все три убийства хочешь на меня повесить? Я, по-твоему, кто? Серийный убийца?
– Нет. В последнем случае почерк отличается.
– Мне стало значительно легче!
– Логов, не ерничай, – посоветовал Чип. – У тебя с убитой были близкие отношения, так что ты автоматом попадаешь в круг подозреваемых. Тебе ли не знать.
Артур огрызнулся:
– А тебе ли не знать меня!
– В таких делах ни за кого нельзя ручаться…
– Да пошел ты, Чип!
Но вспомнив, что не один в машине, он буркнул:
– Ладно, завтра в… Нет, завтра не могу.
– Что значит – не могу?! – взревел Чепурин.
– Послезавтра в одиннадцать, – спокойно оповестил его Логов.
И отключил телефон.
– Фиг раскроет он это дело, – мрачно заметила Саша, глядя перед собой. – Не там копает.
– Он все делает правильно, – вздохнул Артур. – Я тоже притянул бы его… Тут никакой субъективности быть не должно. К тому же мы с ним не друзья, с чего бы ему доверять мне. И за друга-то не всегда можно поручиться…
Медленно повернув голову, она взглядом вынудила его посмотреть на нее. В голубых глазах Артур прочел спокойную уверенность. И все же она добавила:
– А я ручаюсь за тебя. Я точно знаю, что это не ты.
– А я абсолютно доверяю тебе, – Артур постарался, чтобы в этих словах не прозвучало пафоса.
Но Сашка все равно заморгала так часто, что у него сжалось сердце: «Только мы и остались друг у друга. Мало. И все же лучше, чем ничего».
О чем подумала Сашка, он так и не узнал, потому что она перевела разговор – соскочила с темы, как выражались ее ровесники. Ей вдруг захотелось рассказать ему о сестре, и Артур подумал, что это весьма кстати, ведь Маша оставалась под подозрением.
– Мы очень дружили с ней в детстве. Я даже спать к Машке перебиралась, и она не против была. Читала мне на ночь. Знаешь, еще она сшила мне Пухлю.
– Кого?
– Куклу. Но шила она не очень, у куклы была одна голова и ручки-ножки. Колобок такой… Я звала ее Пухлей.
Замолчав, Саша отвернулась к окну. Артур не торопил ее: он знал, что воспоминания иногда так хватают за горло – ни слова не вымолвишь.
– Я ее очень любила…
Голос прозвучал так тихо, что он еле разобрал слова. О ком она говорила – о сестре или о кукле? Может, эта Пухля давно стала олицетворением Маши, без сожаления выскользнувшей из их общего детства?
– Маша жива, – осторожно напомнил он. – Ты не потеряла ее.
– Да что ты! – откликнулась Сашка печально. – Давно уже потеряла… А она меня. Мы просто живем в параллельных мирах. А они не пересекаются. Никогда.
Артур хотел напомнить, что Маша примчалась, узнав о гибели матери. И поверить не могла своим глазам, увидев, как они на пару уминают пельмени. Кто сообщил ей? И почему этого не сделали раньше? Артур совсем упустил это из виду, а Сашка то ли не вспомнила о сестре, то ли не хотела ее видеть…