– Да как вы не подавитесь?! – выкрикнула Маша так пронзительно, что у него зазвенело в одном ухе.
Артур потряс его, засунув палец. От этого жеста Машу так и скривило, как будто он слизнул серу…
– Садись, Маш, – предложил он, пытаясь задобрить ее. – Мы тебе выделим немножко.
– Щ-щас! – прошипела она. – Еще я такой гадости не ела. Жрите сами!
– И тебе приятного аппетита, – флегматично отозвалась Сашка.
Продолжая стоять в дверях кухни, Маша смотрела на них с таким видом, точно наблюдала трапезу каннибалов. Артур чувствовал, как с каждой секундой это разжигает аппетит все сильнее, и был рад, ведь он ел впервые за эти дни. До этого ему даже думать не хотелось о еде, и он понимал Машу, даже физически ощущал, как противен ей сам вид еды, к тому же магазинных пельменей. Логов допускал, что они и в самом деле выглядят сейчас чудовищами… И в этом не было ничего смешного.
Но он был уверен: если не отвлечь Сашку самыми простыми и естественными вещами, среди которых еда на первом месте, то через пару дней ее будет уже не вытянуть из трясины тоски. Силы кончатся у обоих. Поэтому и надо жрать эти чертовы пельмени! Надо жить.
Вторую ночь после мамы мы провели с Машкой.
Не спрашивала, почему она решила остаться… Уж не из-за того, конечно, чтобы Артур опять не ночевал со мной в одной квартире. Вряд ли ей эта ситуация показалась щекотливой, Маше всегда было плевать на чужое мнение. И в этом мы с ней были едины, хоть и пребывали на разных полюсах мироощущений.
Ее кровати давно не было в моей комнате, которая когда-то была нашей общей. В те годы мама называла ее «девичьей светелкой», но ни разу не оговорилась после того, как Машка бросила нас. Похоже, мама ни на секунду не забывала о ее предательстве. Каково ей было жить с этим?
Вытащив из кладовки раскладушку, сестра молчком установила ее рядом с моей кроватью. Я наблюдала за ней, сидя по-турецки, это моя любимая поза. А Машка не может так усесться, у нее начинают ныть тазобедренные суставы. Раньше мама постоянно мазала ее чем-то, хотя Машка вполне могла делать это и сама. Но не только ей, нам всем казалось, что когда лечит мама, то это действует куда быстрее.
Растянувшись поверх одеяла, Машка уставилась в потолок, будто меня и не было рядом. Я ждала, что она скажет, все-таки именно Маша была старшей сестрой, и ей надлежало решать, как нам теперь жить… Не факт, что я согласилась бы с этим, но все же мне было интересно услышать ее предложение.
– Какие здесь низкие потолки…
Вот что она произнесла, блуждая взглядом по узким ложбинкам старомодных плиток. Но я расслышала все невысказанное: «Меня здесь все давит… Какая убогость! Я не могу жить в нищете». И это было искренне – Машку всегда бесило все, на что мне абсолютно наплевать: комната маленькая, сапоги дешевле, чем у подруги, телефон убогий… Только поэтому она ушла с отцом, которому на фиг была не нужна, чтобы не задохнуться.
– Завтра Артур увезет меня к бабушке.
Машка повернула голову. В ее взгляде читалось такое потрясение, словно я объявила, что собираюсь покончить с собой.
– В Дмитров?! Да что там делать?
– Выжить? – предположила я. – И тебе советую поехать со мной.
– Сдурела? Там две комнаты! Хрущоба!
– Убийца истребляет нашу семью, если ты не поняла. Есть вероятность, что о бабушке он… Скорее она… пока не знает.
С трудом оторвав от меня взгляд, сестра вновь устремила его в потолок:
– Ну, не знаю… Я там сама через неделю сдохну. Да раньше!
– Значит, ты возвращаешься в тот дом?
Я избегала упоминать отца даже косвенно, но Машке ничего не нужно было объяснять. Показав гримаской, что еще не решила, она припомнила:
– Ты его даже не видела.
– И не испытываю желания.
– О’кей. Только теперь не обязательно доказывать свою преданность маме… Некому доказывать.
Это меня удивило и задело:
– Я и не доказываю. Мне просто не интересен тот дом. Как и твой образ жизни.
В ответ прозвучал протяжный вздох:
– Вот кстати… Блин, на что теперь жить?
Внезапно щеки ее порозовели, а в глазах появился блеск: она явно что-то придумала. Из-за того, с какой нежностью Машка улыбнулась мне, захотелось выбежать из комнаты и запереться на кухне, где под рукой были острые ножи. А вдруг моя сестра и была Русалкой? У Артура возникало такое подозрение? Наверняка… Только мне он ничего не сказал.
– Слушай, – ласково протянула Маша, – а давай жить вместе? Мы же сестры. Помнишь, как мы классно играли в детстве? В школу, помнишь? Ты была моей ученицей. Это же я научила тебя читать!
Это было правдой, хотя сейчас в такое даже мне верилось с трудом.
– Ты собираешься продать тот дом и жить здесь со мной? – уточнила я.
И даже успела обрадоваться – сердце затрепетало! Но Машка уже запустила камнем в едва зародившуюся надежду:
– Ну ты что?! Наоборот. Мы продадим эту квартиру и будем вместе жить в папином доме. Теперь он наш.
– Охренеть! – вырвалось у меня. – Ты в своем уме?!
Она уставилась на меня, от возбуждения почесывая локоть, такая привычка была у нее всегда:
– А что не так? Сколько она может стоить? Ну, миллионов шесть-семь, да? Этого нам надолго хватит!
– Заткнись! – крикнула я. – Мамину квартиру я не продам. Это мой дом. Если меня не убьют, я буду жить здесь, поняла?
– А я?
Ее голос прозвучал так жалобно, будто я выгоняла родную сестру босиком под холодный дождь. В детстве Машке легко удавалось убедить меня взять вину на себя, если она разбивала красивую вазу или дорогую маминому сердцу чашку. Почему-то у нее вечно все валилось из рук… А родители считали, что это я такая раззява… Или, как говорил отец, рукожоп. Но я была маленькой, и меня не ругали за неловкость. А я только радовалась, что в который раз спасла сестру! Хотя, может, и ее никто не стал бы наказывать… Почему она всегда этого боялась?
Но сейчас я не собиралась идти у нее на поводу.
– А ты живи где хочешь. Большая девочка.
– Ты тоже. Должна видеть разницу между этой халупой и особняком…
– Я вижу. Именно поэтому.
Кажется, Машка искренне не могла понять, почему я уперлась рогом. Для нее вопрос выбора даже не стоял… Но она твердо решила переубедить меня и для этого вернулась к роли терпеливой старшей сестры, с которой распрощалась уже несколько лет назад.
В ее улыбке проступила грустная мудрость:
– Ты же не собираешься всю жизнь проторчать в этом говне?
– Это ты про дом нашего детства?
– Мы выросли, Сашка. Надо двигаться вперед.
– Ты ходишь к психологу? Прямо тезисами пуляешь!
– Да ты хоть вслушайся, как звучит название этой улицы! Сельскохозяйственная. Как можно жить на такой улице?! Ты кто – доярка, что ли? Птичница? А там понравится, вот увидишь! Там до хрена места. Ты будешь там совершенно независимой.
– Для этого необязательно наступать себе на горло.
– А я и не предлагаю…
Я прошипела с ненавистью – так она вывела меня из себя:
– А что ты делаешь?! Пытаешься уговорить меня стать тобой? Предать все, что я люблю? Напялить твой скотский образ жизни?
– Почему это «скотский»? – обиделась она.
– Потому что твой примитивный мозг занят только мыслями о том, как бы слаще пожрать и кому подороже продаться! Думаешь, я не понимаю, что тебя тошнило от Влада Василенко?
Маша произнесла совсем тихо:
– Это неправда.
– Но его деньги! Это ли не достойное оправдание самоотречения?
– Влад… был хорошим парнем.
– То-то ты прям убиваешься по нему!
Я выкрикнула это ей в лицо, и Машка сморщилась, точно я ударила ее. Мы обе замолчали, дойдя до крайней степени презрения друг к другу, и должно было обнаружиться нечто по-настоящему важное, чтобы мы пустились в обратный путь.
И это прозвучало:
– Я жду от него ребенка…
Меня будто током ударило:
– Ты беременна?! От Влада?
Машка скривилась:
– Почему все спрашивают об этом? Типа я шлюха какая-то? У меня сроду не было двух парней одновременно.
– Извини, – выпалила я и заторопилась: – Так у тебя будет ребенок? Скоро? А кто… еще неизвестно?
Она закатила глаза:
– Ну нет, конечно! Срок-то еще всего ничего. Вот думаю, что делать…
– В смысле?! Рожать, конечно.
– А на что жить? Я же не работаю нигде…
Все опять свелось к продаже квартиры, только теперь я видела ситуацию совсем в ином свете. Деньги были нужны Машке не для развлечений, а для продолжения жизни. В том числе и маминой… Вдруг родится девочка, похожая на нее? И мы с Машкой вместе будем растить это крошечное чудо. Разве не справимся?
И я выдавила:
– Я подумаю.
И выключила свет. В темноту тихо капнуло:
– О’кей…
Почему-то Маша была уверена, что никакого токсикоза у нее не будет. Не может же судьба быть настолько несправедлива к ней! Столько смертей вокруг…
Но если с этим ужасом Маша еще как-то смирилась, то утренняя тошнота изводила ее просто невероятно. На таком раннем сроке – ну что за невезуха?! Ей даже не удалось уползти из старой квартиры, когда Артур увез младшую сестру в Дмитров. Застряла в этой убогой норе в полном одиночестве.
Сашка постояла над ней, пока Маша корчилась над унитазом, потом присела на бортик ванны. Уставилась круглыми глазищами…
– Полюбуйся, – сплюнула Маша. – Умней будешь!
– Зато будет ребенок.
Машу так и вывернуло от этих слов. Можно подумать, это еще не знакомое ей орущее и мокрое существо, как говорят, до крови кусающее соски, искупает все страдания! Не будет его – не будет и проблем. Вообще никаких! Ни токсикоза, ни лишения свободы, ни безденежья. Уж в одиночку-то она устроится в жизни!
Вытерев нос и рот туалетной бумагой, она покосилась на сестру:
– Ты ехать собиралась? Давай вали.
– Может, остаться? Помочь тебе?
– Чем? Бабуле привет!
Но Сашка все еще колебалась:
– Как-то неправильно бросать тебя здесь одну… В таком состоянии.
– Не бери в голову. Проблююсь и домой поеду.