Что это были они, Логов не сомневался. Будь у него пистолет, с такого расстояния он запросто попал бы Русалке в ногу, чтобы от боли выпустила веревку. Но Разумовский забрал у него оружие, отправив в отпуск. Очень умно…
Он не мог разобрать природу шума, возникшего в ушах: то ли оперативники нагоняют его, то ли волнение сбивает с толку? Оглядываться не было времени. Пулей выскочив на берег, он безмолвно помчался по гальке, предательски взвизгнувшей под ногами, и с разбегу ударил кулаком в лицо убийцы.
Громкий хруст слился с воплем… Вся нижняя часть ее лица утонула в крови. Артур и забыл, что ее бывает так много, когда человеку ломают нос. Но на Русалку он не смотрел, бросился к Сашке, хрипевшей так жутко, что у него мелькнуло в голове: «Страшнее звука я не слышал».
Рывком ослабив петлю, Артур убедился, что она может дышать самостоятельно, и еще раз ударил убийцу – на этот раз в солнечное сплетение, чтобы прочувствовала, каково это – задыхаться и хватать ртом воздух вхолостую. Скрючившись, Катя исторгла сгусток крови размером с его ногу, и Артур брезгливо отступил, чтобы не замазаться.
– Логов, стоп! Не трогай ее!
Узнав голос Чипа, он отвернулся и склонился к Сашке:
– Малыш, как ты?
Она дышала сипло, но уже ровно, зато взгляд затравленно метался от его лица к Катиному. Кажется, Сашка не совсем понимала, кто это?
– Это она, – тихо произнес он. – Русалка. А ты думала, с кем у тебя встреча?
Когда смысл слов дошел до нее, Сашка тоненько застонала и уткнулась лбом ему в ногу – Артур стоял рядом с ней на коленях.
– Тот парень, да? Интеллектуал? Или как там его…
– Умник, – выдавила она.
– Ну да, я так и сказал.
Уцепившись за его плечо, Сашка начала подниматься, хотя он попытался удержать:
– Лучше тебе дождаться врача…
– Пусти, – просипела она.
И так резанула взглядом, что Артур замолчал. Поддержал под локоть, помог встать на ноги. На шее у нее багровел след от петли, которая должна была убить ее… Потом он посинеет, почернеет и будет еще долго саднить, напоминая о ловушке, в которую она шагнула добровольно. Умные девочки тоже совершают большие глупости…
Сжав губы, Саша сделала шаг к Русалке, которая, выпрямившись, утиралась рукой. Рядом с ней стояли Поливец с Овчинниковым, так что опасаться было нечего, и Логов решил не вмешиваться. Можно было ожидать чего угодно… Сашка способна была плюнуть убийце в лицо или даже ударить кулаком, как сделал он сам. Никто не стал бы ее останавливать.
Катя смотрела на нее исподлобья: похожий разрез глаз, а сейчас и выражение тоже, ледяная синева во взгляде. Сестры, выросшие в разных мирах, сейчас испытывали одинаковый накал ненависти, искрившей между ними – Артуру мерещилось, будто он различает, как волнуется наэлектризованное марево. Все замерли, следя за Сашкой. Но та лишь измерила убийцу своей семьи взглядом и повернулась к ней спиной.
Приобняв, Артур повел ее к машине. Никому другому он сейчас не мог доверить отвезти Сашу домой. Обо всем остальном Чип прекрасно позаботится без него…
– А ты сильнее, чем я, – произнес Артур тихо.
Остальным не обязательно было это слышать.
– В каком смысле?
– Ты сумела справиться с гневом. А я нет…
У нее вырвался судорожный вздох:
– Я готова была убить ее.
– Понимаю. Я тоже. Но мы же с тобой – помнишь? – воины добра.
Сработало, она негромко фыркнула.
– Ее надолго посадят?
– О да.
– Но когда-нибудь она выйдет…
– Возможно. Наш Уголовный кодекс предусматривает максимальный срок лишения свободы двадцать лет.
Сашка ахнула:
– Всего двадцать?!
Он заторопился:
– По совокупности преступлений – двадцать пять лет. А по совокупности приговоров – тридцать. Для некоторых особо тяжких преступлений срок доходит до тридцати пяти лет.
– Но это не тот случай, да?
– Не тот. Там речь о терроризме. О захвате и гибели заложников.
– То есть любого заложника больше жаль, чем мою маму?!
«Вот и попробуй объясни», – Логов удержал вздох:
– Все будет зависеть от судьи. От прокурора, адвоката и всей этой братии… Мы свое дело сделали, поймали ее.
Ее голос задрожал от отчаяния:
– Мы? Черт, Артур, я так подвела тебя! Влипла как идиотка. Поверила, что кто-то может влюбиться в меня…
– Что за бред?! – Артур возмущенно воздел свободную руку. – Конечно, может! И влюбляются, уж поверь мне.
– Ну, конечно… Кто?
За ниточку надежды в ее голосе можно было уцепиться, и Артур не преминул этим воспользоваться. На ходу вынудив Сашку обернуться, он прошептал:
– Видишь того одноглазого дурачка?
– Ну… И что?
– Слышала бы ты, как он вопил от ужаса, когда понял, что тебе угрожает опасность…
Бледные и пересохшие Сашкины губы дрогнули. Это была еще не улыбка, лишь ее отголосок, но Артур с облегчением перевел дух: как вовремя подвернулся этот пацан – Сашке нашлось за что ухватиться душой. Теперь она уже не опрокинется в бездну… Пока на свете остается хоть один человек, способный удержать тебя любовью, находятся силы бороться за жизнь.
Часть вторая
Она сглатывала кровь, и во рту было противно – блеванула бы, если б находилась в камере одна. Но соседки следили за ней, Катя спиной чувствовала их взгляды. Так и ползали по ней мерзкими двухвостками… Но никто не приближался. Может, надзирательница предупредила, что к ним скоро доставят серийницу? С психами никому связываться не хочется, на это Катя Колесникова и надеялась.
– Чего таращишься, сучара? – Она сплюнула под ноги самой здоровой девахе, едва ступив на порог камеры. – Сунься только, я тебе сонную артерию перегрызу.
Та лишь буркнула что-то, но до сих пор к Кате никто даже не подошел. Ни одного вопроса не прозвучало.
Врачиха в СИЗО вправила хрящи носа, который свернул тот чертов сыскарь – любовник Оксаны Кавериной. Как его? Артур Александрович. Понятно, почему ему так хотелось дать Кате в морду… Но и Логов должен понимать ее – разве не та же ярость бурлила в его крови? Во взгляде светилось полное безумие, когда он занес кулак… Если б встретились один на один, разве Логов не задушил бы ее? Жаль, что не встретились…
Ненависть такого накала, как у них, не унять законными методами, Катя давно это поняла. Да и какие мирные способы она могла использовать? Она же не чертов Монте-Кристо, которому в помощь были миллиарды… А ей на что было надеяться? Кроме своих рук…
За спиной сокамерницы уже бубнили о чем-то, отвлеклись от ее персоны. У нее обмякли мышцы спины… Можно было даже вздремнуть, но дышать было трудно, кровь еще хлюпала в носу. Захрапела бы, наверное, забывшись сном.
По грязной стене прямо перед ее глазами пробежал таракан. Катя чуть было не взвизгнула, но успела опомниться. Никаких слабостей нельзя выдавать, ничего девчоночьего. Пропало ее детство, утонуло в параше… Она выкидыш рода человеческого, и даже оспаривать это нет смысла. Ей уже не выйти на свободу, разве она выживет на зоне? Да и зачем? Ее ведь не ждет ничего из того, зачем человек вообще приходит в этот мир. Ни любимого дела не будет, ни семьи, ни детей.
«Он лишил меня этого, – Катя стиснула зубы, чтобы гнев не вырвался наружу бранью. – И отцом его не назовешь… Зачинатель. Или… Зачинщик? Не только меня – всей этой жути. Само собой, жуть… Понимаю. Но это он все затеял».
Сколько Катя себя помнила, в ее сердце никогда не было любви к отцу. Другие брошенные девочки наслаждались воображаемыми картинками: папа приносит желанную куклу, а еще лучше – целый набор «Monster High». Впрочем, это ей они нравились, другим девочкам родители запрещали играть с гробиками… А ее мама, Лиля, смеялась над их страхами:
– Да что за глупости? Все дети любят страшненькое… Вы не придумывали жутких историй? Сказки братьев Гримм не читали? Вот и они щекочут себе нервы.
С ней не спорили, ведь Лилия Антоновна была учительницей начальных классов и в детской психологии разбиралась получше многих. Тогда к ней относились с уважением, а дети любили всей душой.
«Она и вправду походила на лилию…»
Зажмурившись, чтобы не видеть снующих перед глазами противных насекомых, Катя изо всех сил впилась ногтями в ладони, пытаясь отвлечься болью, удержать слезы. Когда плакала в последний раз? Даже на похоронах мамы уже не было слез. Выплакала за две ночи.
Гроб был закрыт, ведь в нем лежала не Катина мама – нечто разбухшее, склизкое, страшное… А мама была светлой, гибкой… Красивой. С Оксаной Кавериной они были похожи – Зачинщик не изменял своему вкусу. Даже когда Лилия начала пить, ее красота не сразу оплыла как свеча и осела на дне стакана. Поэтому в школе не сразу и заметили… Потом, когда кто-то из родителей пожаловался, что от учительницы пахнет спиртным, директор не могла поверить. Пыталась лечить лучшего педагога, до конца учебного года покрывала. Потом – все…
Логов еще не пронюхал этого: Катя выведала, кто был стукачом. Та мамашка утонула на рыбалке… Ну, так решили. Ее тело Катя утянула далеко вниз по реке, спрятала под корягами. Не нашли, иначе обнаружили бы веревку на шее. Но тогда было еще не время заявлять о себе, никакой лилии на трупе Катя не оставила. Поэтому следствие и не связало исчезновение женщины в Дмитрове с этими убийствами. Признаваться Катя не собиралась – пусть рыбы жрут поганое тело той, что тоже приложила руку к смерти мамы, вытолкнула ее из круга живых.
– Ты королева, да? – ахнула маленькая Катя, увидев маму в светлом платье для школьного выпускного. И шепотом пообещала: – Я никому не скажу.
Почему-то она была убеждена: от соседей по бараку надо скрывать такие вещи. Может, уже что-то слышала об Октябрьской революции и боялась за мать? Сшибут корону, поставят к стенке, расстреляют во имя счастья народа…
Мама подхватила ее, закружила по комнате:
– Это ты моя маленькая принцесса! Екатерина Прекрасная!
– Я принцесса!
И Катя верила в это…
Смех рассыпался радужными пятнышками, скользил по стенам, по простому дощатому полу. Когда мама опустила ее на пол, Катя сама закружилась, быстро перебирая босыми ножками и напевая серебристым голоском. Как тогда была хороша их комната в одиннадцать квадратов! Сколько в ней было солнца! Почему оно перестало заглядывать в окно, когда в доме запахло водкой?