Катя упустила тот момент, слишком мала была, он затерялся в прошлом, и как теперь понять, что сбило ее маму с ног? Ведь держалась же несколько лет после того, как отец (Зачинщик!) сбежал из Дмитрова. Был еще кто-то, отвергший ее любовь? Ни о ком другом Катя не слышала, не знала. Мама никогда не приводила домой мужчин, даже когда от пьянства уже не походила на себя прежнюю, светлую…
Тогда маму уже звали Дворничихой. Мало кто помнил ее цветочное имя и уж тем более – отчество. А Кате иногда еще снилась королева в воздушном платье, на мгновенье заглянувшая на нищую окраину.
И однажды она поняла, что должна стать рыцарем, сражающимся за честь своей госпожи, раз других достойных нет рядом. Во имя Любви.
Спросонья она никак не могла понять, кто звонит. В голосе, казавшемся знакомым, проскальзывали интонации, сбивавшие с толку:
– Какой Игорь? Господи… Откуда ты взялся, Федосеев?
Теперь прозвучало узнаваемо:
– Катюха, ты это… Разбудил, да? Умойся, что ли. Я перезвоню через десять минут.
Даже в тот момент она ничего не заподозрила, может, вечер встречи выпускников затевают? С чего бы еще бывшему однокласснику звонить ей через пять лет в такую рань?
Она тряхнула головой: стрелки часов почти сошлись на двенадцати – уже полдень?! Понятно, почему Федосеев не мог поверить, что Катя еще спит. То, что вся страна отсыпается в новогодние каникулы, ее одноклассник-полицейский, конечно, забыл… У самого-то работы в эти дни лишь прибавилось.
Свесив ноги, она еще несколько минут сидела на кровати, приходя в себя. К квартире, которую она снимала, Катя давно привыкла, практически мгновенно – она обладала счастливой способностью везде приживаться быстро и безболезненно.
Точно так же, с лету, окунулась в сон в студенческом общежитии, когда пыталась поступить в московский пединститут… Зачем она рвалась туда? Старалась переписать заново судьбу матери? Ни у кого это еще не вышло, каждый получает от жизни свое. Ее попытку пресекли на взлете – не прошла по конкурсу. Этого Катя Колесникова не ожидала: средний балл аттестата у нее был «пять», хотя до медали она не дотянула. Но чтобы не поступить в обычный и не самый престижный институт…
В тот же день ей пришлось покинуть общежитие, с которым Катя чуть ли не сроднилась. Усевшись со спортивной сумкой на ступенях, она обхватила колени и попробовала собраться с мыслями. Ей увиделся родной переулок, по которому она возвращается с этой самой сумкой. Только отсюда, из Москвы, он показался еще более кривым и грязным, похожим на смятую штанину худосочного бродяги. И пахло там примерно так же…
Мысленно поднявшись по узкой лестнице, которую не мыли годами, Катя толкнула потрескавшуюся дверь своей квартиры. Мать никогда не запирала ее, чтобы самой же не остаться за порогом. А брать у нее было уже нечего – все продано… Остались два матраса на полу и крошечный столик у окна. На книжных полках стояла старая посуда, копилась пыль… Почему-то полки никто не купил, а то пришлось бы ставить тарелки на пол.
Одежда у них висела на гвоздях, вколоченных в стены. Даже пододеяльники Катя стирала прямо в ванне, в холодной воде, потому что горячую в их барак так и не провели, а греть столько на маленькой плитке она не могла себе позволить – чем потом расплачиваться за свет? Прополаскивая отяжелевшее белье, она кусала губы: не надорваться бы, как рожать потом?
«Я не вернусь туда, – поняла она, тиская сумку на ступенях общежития. – Надо цепляться за Москву зубами. И маму потом перетащу… Вылечу, когда денег заработаю».
Но без специальности Катя смогла устроиться только продавщицей в средненький магазин, где не требовалось одеваться как на подиуме, хороших вещей в ее гардеробе отродясь не было. Вся зарплата уходила на съемную квартиру, которую приходилось делить с еще двумя такими же нищими девочками из Подмосковья, и о том, чтобы перевезти сюда маму, нечего было и думать. Богатые женихи на Катю не заглядывались.
Она пыталась повторять пройденное, чтобы на следующий год попробовать поступить снова, но с тех пор каким-то образом пролетело уже пять лет и наступил тот день, когда Игорь Федосеев разбудил ее звонком. А через десять минут перезвонил снова и виноватым голосом сообщил, что ее мама провалилась под лед на Яхроме. Зима выдалась теплой, лед оказался совсем сопливым, вот она и…
– Не успели спасти, Кать. Приезжай хоронить.
Ее скорчило, когда Игорь отбил звонок. И не столько от боли, сколько от стыда за тот первый миг радости, ощутимо встряхнувшей, когда до Кати дошло, что из ее жизни исчезли страх и привкус вечного позора. Матери-алкоголички у нее больше не было. Ей нечего было опасаться, что однажды на пороге магазина, в котором она, конечно же, работала временно, только почему-то застряла на годы, появится отвратительный и плохо пахнущий призрак той прекрасной Лилии, ароматом которой Катя упивалась когда-то…
Именно это вспомнилось и сдавило горло – мамин запах. Тепло ее груди, к которой Катя прижималась, ища утешения и защиты. И голос прозвучал так явственно, что она в комок сжалась на постели: «Где мой котеночек? Где моя любимая доченька?»
– Я здесь, – прошептала она, кусая угол подушки. – Мамочка… Как я без тебя?
И хотя за последний год Катя наведалась домой только раз, о чем жалела потом каждый день, в эти минуты ей казалось: у нее отняли смысл жизни. Она не думала о том, что сделала это сама мать, провалившаяся под лед спьяну. Кто станет ругать человека, погибшего по собственной вине? Только не Катя. Не сейчас, когда она чувствовала себя той маленькой девочкой, душа которой до краев была заполнена любовью: «Как без тебя, мамочка?»
Ничто не могло вытянуть ее из удушающей тоски и вернуть в сегодняшний день, пока случайно Катя не натолкнулась в опустевшей и провонявшей перегаром комнате на спрятанный под матрасом маленький кнопочный телефон. Конечно, она знала, что он был у матери – сама купила когда-то. Но они так давно не перезванивались… Почему-то Катя была уверена, что телефон давно потерян или пропит. Хотя кому нужна такая рухлядь?
Нет, она пыталась дозвониться по знакомому номеру, но – «Аппарат абонента выключен или…» Теперь мама была вне зоны доступа. Навсегда. А все предыдущие месяцы аппарат, значит, просто был разряжен. Обшарив квартиру в поисках зарядки, Катя после похорон забрала его с собой и вспомнила не сразу. В ее магазине зарядка для допотопного телефона нашлась, она подключила его, прочитала неуклюжие сообщения – и не подумаешь, что бывшая учительница писала. Пролистала телефонную книгу…
И вдруг наткнулась на абонента, обозначенного местоимением «Он». У нее так дернулась рука, что телефон едва не выпал. Он… Это мог быть только ее отец, ни о ком другом Катя даже не подумала.
Ее мысли заметались в поисках решения: позвонить ему? Да разве он станет с ней разговаривать? Господи, она даже не знает, как его зовут! Можно сослаться на то, что она дочь Лилии Колесниковой, но вдруг он ответит, что не знаком с такой? Мог ведь и на самом деле забыть, если связь была случайной… Даже если и вспомнит потом, вряд ли перезвонит.
«Как по номеру узнать владельца телефона? Его адрес?» – тут-то она и вспомнила об Игоре Федосееве, не отходившем от нее на похоронах. Катя понимала, что это он, даже о чем-то переговаривалась, но все было так смутно, расплывчато…
А сейчас она отчетливо увидела круглое добродушное лицо Федьки, как прозвали его в школе. Они сидели за одной партой – в каком классе? В седьмом? В девятом? Это не имело для нее значения. А для него, похоже, еще какое. Не зря же он однажды вытоптал на снегу возле их барака большое сердце – такое, как у него самого. Думал, что никто не заметил, было уже совсем темно. Но Катина мать еще только брела домой и увидела, как Федька выбегает из их двора. Как только узнала? Обрадовалась. Катя прикусила согнутый палец. Мама обрадовалась, узнав, что в ее дочь кто-то влюблен…
Вскочив, Катя помчалась в кабинет заведующего – отпроситься на день. Надо сгонять в Дмитров, привести дела в порядок… О смерти ее матери заведующий знал. Без подробностей.
На ходу она соображала: «Федосеев – мент. Он может пробить номер и все выяснить. Только надо с глазу на глаз переговорить… Не по телефону. Это же, наверное, должностное преступление? Пересплю с ним, если потребуется… Хотя Федька может и так помочь. Если, конечно, полицаи не слишком его испортили».
– Павел Сергеевич, это действительно очень важно. Я отработаю потом.
– Послезавтра вернешься? – уточнил заведующий, не выясняя, какие дела ей нужно уладить.
– Сто процентов! Когда я вас подводила? Можете даже не сомневаться, – поклялась Катя, еле удерживая губы, готовые расползтись в улыбке.
В ее крови кипел веселый азарт. Начиналась охота…
Жизнь началась со смерти.
Со смерти ее матери… До этого Катя безвольно пребывала в ожидании, когда же начнется то увлекательное и важное, ради чего она родилась на свет. Но этого ощущения не давали ни школа, ни занятия в бассейне, которые она бросила, когда мать не поздравила ее с победой на России – собутыльники Геша с Макаром приволокли Лилю домой поздно вечером:
– Доча, принимай подарок!
Они беззлобно хохмили и сами смеялись над своими плоскими шутками, а Кате хотелось взвыть в голос.
Не придала значения ее существованию унылая работа в магазине, где Катя застряла, как в болотной жиже – и противно, и выбраться не удается…
Но тут в прицеле появилась крошечная фигура человека, который и толкнул ее в трясину. Сразу что-то встрепенулось в душе, радостно заторопилось – появился смысл, пусть чудовищный, но в нем был отзвук высшей справедливости. По крайней мере, Катя его слышала… Зачинщик был убийцей ее матери. Это можно оспорить? Нет. Каверин сломал тот дивный цветок, которым Лилия была когда-то. Он заслуживал… не отмщения даже – возмездия. И для него пришло время.
Сразу оживилась работа мозга, после школы пребывавшего в анабиозе. Когда-то математичка хвалила логические способности Колесниковой, теперь они пригодились как никогда. Игорь Федосеев, с которым даже спать не пришлось (святой человек!), во имя своей первой любви разузнал для нее настоящее имя отца – в Катином свидетельстве о рождении стояло имя ее деда. И получалось, будто они с матерью сестры – обе Антоновны и Колесниковы.