Деда Катя почти не помнила. Вроде Антон Григорьевич был добрым. Вот запах его помнился, но в раннем детстве, когда они жили в бараке втроем, не отталкивал, воспринимался как вполне естественный. Только когда мать начала пить, Катя вспомнила этот острый душок и сообразила, что дед постоянно был пьяненьким. Не от того ли бабушка и ушла от него к другому, уехала аж на Дальний Восток? Почему дочь не забрала с собой? Новый муж не хотел изо дня в день лицезреть живое свидетельство прошлой жизни?
По-хорошему, бабушку тоже стоило наказать, но до нее надо было еще добраться… А отец жил под боком.
– Сергей Владимирович Каверин.
Она пробовала его имя на вкус, произносила вслух и про себя, чтобы оно отпечаталось в сознании, стало частью ее самой.
– Сергей Каверин. Сергей Владимирович. Каверин.
И набрав воздуха:
– Екатерина Сергеевна Каверина.
Так звучало ее настоящее имя.
Оно тоже было украдено у нее вместе со счастливым детством, юностью, полной надежд, благополучной жизнью. Ей не нужны были звезды с неба… Даже когда занималась спортом, блеск золотой медали не лишал Катю сна. Ее душа просила спокойных будней, пахнущих цветами, а не перегаром. Ровных отношений без кровавых разборок и бурного утреннего раскаяния. К двадцати двум годам она устала от всего этого… Но уже понимала: чтобы обрести покой, она обречена сперва испытать неистовые страсти.
Кровь так и вскипела, оглушив, когда Катя впервые вживую увидела отца. Выследила его по фотографии возле парадного крыльца их энергетической компании. Проникнуть внутрь не было ни желания, ни возможности, к тому же там наверняка было полно камер.
Катя ждала больше часа, когда Каверин наконец-то сделал перерыв в работе, вышел из высоченного здания на Софийской набережной и направился в соседний ресторан. У нее чуть не выскочило сердце. Его стук заглушил шорох дорогих машин, рокот первых теплоходов, пущенных по Москве-реке, навязчивые рингтоны, звучащие со всех сторон. На мгновенье она просто растворилась в пространстве: на нее шел человек, с которым у нее было одно лицо, но он не узнавал ее. А Катя не могла сдвинуться с места, чтобы отец не уткнулся в нее.
Когда их разделяли считанные шаги, ей удалось вернуться в свое тело, нелепо застывшее на тротуаре, отвернуться, сделать шаг в сторону. Запах отца проплыл за ее спиной, но Катя успела жадно втянуть его. Теперь он был не просто лицом со снимка, раздобытого Федосеевым… Он стал тем живым человеком, которого она собиралась убить.
Хотя стоило бы, конечно, начать с его жены, которая и украла его у них с матерью… Но Катя опасалась, что если Оксана станет первой жертвой, то Каверин будет предупрежден и тут же спрячет дочерей. Да и сам скроется где-нибудь за границей, и ей в жизни его не найти…
Поэтому она решила действовать так, чтобы для начала не перепугать всех Кавериных до смерти, а причинить боль. По крайней мере, той, которая стала Кате особенно ненавистна… В Маше Кавериной переплелось все, что было столь отвратительно ей в этих богатеньких дочках. Просто карикатура ходячая: прозрачная златовласка с выпяченными губами и бровями, точно вырезанными из глянцевого журнала и приклеенными на лоб. Кате хотелось, чтобы сводная сестра прочувствовала настоящую боль, хлебнула того, что она сама черпала целыми половниками.
Правда, к миру, в котором пребывали Каверины, еще нужно было подобраться. Но Катя уже решила: если надо будет вылезти из кожи вон, чтобы достать все это чертово семейство, она это сделает. Хотя понятно, что без кожи выжить не удастся…
– Ты танцевать-то умеешь?
Директор ночного клуба «Мечтатель» смотрел на нее скучающе. Мутный взгляд с поволокой, обвисший подбородок, тщательно выбритый – не прячет старый шрам на подбородке, протянувшийся поперек узкой, неровной бороздкой. Выставляет для устрашения как след лихой молодости? Или просто не считает нужным скрывать?
Катин взгляд то и дело соскальзывал на этот шрам, минуя слишком яркий рот, отвратительный, как она решила с первой секунды. Губы словно измазанные жиром, так бы и утереть… Смотреть директору в глаза не получалось, хотя Катя ничуть не боялась его: откажет – и черт с ним! Подберется к Кавериным с другой стороны.
Может, это и помогло ответить со спокойной уверенностью:
– С трех лет на сцене.
– Народница?
– Бальница.
– Уже лучше… Зачем постриглась?
– Мне удобнее с короткими…
– Да мне по хрен, что тебе удобнее! Наши гости любят длинноволосых девушек. Парик наденешь, ясно? Ну покажи, что умеешь.
«Да чтоб ты сдох!»
Она пожелала это без особой злости, даже с веселым азартом: «Сейчас ты у меня ахнешь!» Высшая цель добавляла бесстыдства, стеснение осыпалось прежде, чем Катя взялась за верхнюю пуговичку, но словно передумала, скользнула кончиками пальцев по остальным. Скромность должна была отступить маленькими шажками, от которых у этого красногубого мужика захватило бы дух…
Странно, что омерзения Катя не ощущала, хотя в жизни не делала ничего подобного. Состояние напоминало подготовку к ЕГЭ – и желания нет, и плюнуть бы, но необходимо пройти через это и выполнить все как можно лучше. Пуговичка скользнула в петлю легким вздохом – в этом простом движении было столько скрытого соблазна, что директор на миг оцепенел. Как бы она ни оконфузилась дальше, для него все уже решилось в тот миг: следующим вечером на сцене клуба впервые появилась Кэт…
К этому моменту в ее памяти уже скопилось достаточно слепков реальности, в которой жили Каверины. Катя готовилась к операции как опытный разведчик: сдала на права, обкаталась на московских улицах – с непривычки там же скончаться можно от страха. Выследив, из какого ресторана им чаще всего делают доставку, она устроилась туда, убедив менеджера, что не только парни годятся для такой работы. В первый раз не повезло: открыла какая-то пожилая тетка, забрала у нее еду, сунула деньги и захлопнула перед Катиным носом дверь.
– Чтоб тебя, – пробормотала Катя, раздумывая: не спрятаться ли в кустах?
Но машина с логотипом ресторана маячила у крыльца… Если не уберется через пять минут, охрана заинтересуется. Пришлось уехать, но она знала, что вернется. Ее напор не охладишь одной каплей…
В следующий раз Кате повезло больше – дома оказалась одна Маша, и она сама открыла дверь.
– Не прошло и года, – буркнула она, скривив пухлый рот. – Через Северный полюс добиралась?
«Тварь, – отозвалась Катя про себя. – Заплачешь ты у меня кровавыми слезами!»
В тот раз вообще несказанно повезло: Маша еще искала наличку на чаевые, когда ей позвонили. В разговоре и прозвучало название ночного клуба «Мечтатель», ставшего первой локацией действа, задуманного и поставленного Екатериной Колесниковой.
Другой подслушанный разговор уже не был случайностью. И со сцены, и покинув ее, Катя не спускала с Маши глаз. Так следят только влюбленные, улавливая каждый жест, подрагивание уголка губ, случайные взгляды… Но любви в Катиной душе не было, ее душила ненависть: «Заплачешь ты у меня кровавыми слезами!»
О том, что Машиной вины нет в том, что случилось с Катиной матерью, она старалась не думать. Если начать раскладывать все по полочкам, стихия, выбросившая из привычной жизни, может утихомириться. Тогда и желание мстить отпадет как рудимент. Допустить этого Катя не могла.
Уже переодевшись после выступления и накинув униформу уборщицы, Катя терпеливо дождалась, пока Маша отправится в туалет. Не пошатывалась, держалась ровно, значит, вполне трезвая, отметила Катя, следя за ней издали. Но зачем-то Маша всегда прихватывала подругу.
«Ширяются там на пару?» – Катя проскользнула за ними, уткнулась взглядом в швабру, которой принялась тереть пол.
На секунду умолкнув, Маша оценивающе взглянула на зеленый жилетик обслуги и расслабилась: это никто… В ее голосе звучала досада:
– Прикинь, уже семь недель!
– А Влад знает?
– Пока нет…
Подружка ахнула:
– Так это не его?
– Совсем, что ли?! Его, конечно. Я тебе не какая-то… И на фига рисковать с каким-то челом, когда Влад на кону.
«Она беременна, – в Катиной душе ликующе запели трубы. – Думает, шикарно устроилась? Богатый мужик, младенец в пеленках, расшитых золотом… Хрен тебе! Ты даже не знаешь, что уже лишилась всего».
Едва скосив глаз, она оценила плоский Машин животик: ничего еще не заметно. Никто не знает. Ей было ничуть не жаль стереть эту красоту с лица мира. Хотя не будь Маша дочерью Зачинщика, вероятнее всего, каждое движение ее гибкого тела не вызывало бы у Кати приступа удушья. Десятки других девушек, которых она видела в клубе, в гримерке, на сцене, не бесили ее до неистовства. А эту так и стегнула бы хлыстом… Пусть скорчится от боли, изойдет поросячьим визгом, отобьет мягкие и красивые колени.
Два-три раза в неделю Маша Каверина появлялась в «Мечтателе» вместе с пухлым, не особо-то интересным парнем, которого друзья звали Владом. Данных о нем нашлось немного, но Катю и не интересовала вся его биография, ей нужно было выяснить фамилию, адрес, место работы. Последнее оказалось фиктивным – он практически не появлялся в компании, созданной его отцом. Но Кате не было до этого дела. Свои возможности она оценивала трезво: разорить застройщика Василенко ей было не под силу.
Она могла только убить.
С этим Катя разобралась быстро. В ночь после похорон мамы, лежа на полу в провонявшей перегаром комнатушке, она попыталась вообразить, как подходит к Зачинщику и впивается руками ему в горло. Детали – вода и лилия – возникли позднее, хотя и стали самыми значимыми, говорящими. Но в тот момент Катя просто душила отца в воображении и чувствовала, как это неимоверное усилие освобождает ее. Глубокий вдох наслаждения вознес ее над полом, над крышей барака, над всей скотской жизнью, в которой этот человек пытался утопить ее.
«Не вышло! – Ее тело выгнулось, воспаряя за душой следом. – Ты не убил меня. Это сделаю я».
С той ночи Катя ничуть не сомневалась, что способна на убийство. Да было бы из-за кого переживать… Она, не раздумывая, рискнула бы жизнью и бросилась в горящий дом за ребенком – да хоть за котенком! Потому что они стоили жизни, а Каверины – нет.