«Там сложная история. Вроде подростковая, но я прочитала ее просто взахлеб! И тебе советую, Умник. Это совсем не девчоночья книга».
«Найду ее. Там есть собаки?»
«А ты не читаешь книги, где нет собак? Лол. Есть-есть. Только разные. И добрые, и злые, как в жизни».
«Похоже, это правдивая книга…»
«Какой ты хотел бы родиться собакой, Умник?»
«Собакой?»
«Стоп-стоп! Не отвечай. Я уже поняла, у тебя доберман на аве…»
«А ты? Какая порода тебе ближе, Саша?»
«Есть такая чудесная порода – дворняга. Вот я из них, Умник. Не хочешь сказать: „Пока-пока“? Я не обижусь…»
«Нет. С чего вдруг? Я и сам… Далеко не доберман, если честно…»
Умник не признался, кто он… Хотя никогда и никому Кате еще не хотелось открыться так полно, как Сашке. Если бы речь шла о другой семье, пожалуй, Катя могла бы даже признаться ей в убийстве. Разве Сашка сдала бы ее? Эта маленькая девчонка, еще школьница, была стоящим человеком. Из тех, с кем ходят в разведку. Почему-то Катя не сомневалась в этом…
И потому снова металась по комнате, не представляя, что теперь делать с собственным планом. В нем огненными буквами было прописано: умереть должны все Каверины. Только тогда она сама сможет вздохнуть полной грудью и жить дальше. Сохранить Сашке жизнь значило поставить крест на собственной.
В этот день сообщение пробилось в утренний сон, заставило Катю вернуться к действительности. Сашка-то спала ночами, ей не приходилось работать… Но, как ни удивительно, именно на нее Катя не держала за это зла. Может, подслушанный Машкин телефонный разговор расставил все точки над i, и Катя ясно увидела, что сестры – не одного поля ягоды?
Или все было проще: ей давно ни с кем не доводилось поговорить по-человечески… С Ниной они практически только спали в одной комнате, потом та молчком уходила куда-то. Катя подозревала, что соседка подрабатывает проституцией, копит на свое жилье.
Она сама так далеко не заглядывала: если ее не посадят за совершенную месть, тогда уже можно будет взяться за карту будущего. Пока ей виделся чистый лист…
«Сегодня мы увидимся с ней…»
Катя думала о встрече в парке ВДНХ именно так, а не: «Сегодня я убью Сашу Каверину».
До последнего часа, уже рассыпая лепестки роз, которые должны были привести Сашку прямо к ней в руки, Катя избегала мысли о том, сможет ли стиснуть ее тонкую и нежную шейку с такой силой, чтобы выдавить жизнь. Вопросы «За что?» и «Стоит ли?» отскакивали от ее сознания как мячики. А если пугающая мысль пыталась прорваться, Катя старалась вытряхнуть ее, мотая головой:
– Не думать, не думать!
Этой ночью она не работала – всегда брала выходной накануне убийства, чтобы хорошенько выспаться, набраться сил. Только на этот раз не спалось, все клокотало и в душе, и в теле… Нинина кровать была пуста, никто не мешал, Катя сама не находила себе места. То и дело резко садилась в постели, обхватив колени, вскакивала, пила воду, подходила к окну, надеясь увидеть капли дождя, впустить в душу их тихий танец. Но небо было ясным, звездным. Ни одна не упала за эту ночь, не позволила загадать желание…
Именно глядя в окно, Катя вдруг совершенно отчетливо поняла, что все же сделает задуманное. До этой минуты не была уверена, а при виде этой холодной и ясной пустоты внезапно осознала: ее жизнь может остаться такой же, если она не выполнит Большой План. Ради чего – старалась не размышлять. Хоть ночи и были теплыми, ей было страшно оледенеть в своем настоящем.
Попыталась согреть себя сама… как обычно. Из-за того, что не находила себе места, телесная тоска неожиданно обострилась до невозможности. Руки тянулись унять желание, и Катя не видела смысла отказывать себе в этом. Она искала внутри себя то, что могло помочь ей расслабиться, отдаться сну, если уж больше некому. Да и не хочется никого…
«Мне хорошо», – мысли всплывали и тонули. Пальцы погружались в упругое и влажное тепло плоти, отзывающееся на каждое движение, вскользь касались обнаженного нерва, и тело вздрагивало от пронзительного разряда. Закусив угол пододеяльника, Катя с трудом подавляла желание вскрикнуть – хоть Нины и не было, стены в их панельке тонкие, соседи могут услышать, нажалуются хозяйке, будто девчонки мужиков водят, а это категорически запрещено.
Сколько времени провела, отыскивая и находя наслаждение, Катя не знала и на часы не взглянула, даже засыпая. Она почувствовала себя утомленной и успокоенной. Готовой к новому дню…
Сашу Каверину она заметила издалека – та, улыбаясь, быстро шла по тропинке из лепестков, как мышка на запах сыра. Легко несла свое изящное тельце, ветер распушил светлые волосы. Ее глаза светились радостной голубизной, а губы улыбались, это было заметно даже в сумерках. Сашка торопилась к Умнику.
Катя усмехнулась: «Не такая уж ты сама и умница…»
И тут же сморщилась от стыда за поспешное предательство, совершенно ненужное, ее же саму унизившее. А унизить надо было Сашку, чтобы перечеркнуть разом солнечное детство, с которым ей повезло больше… Пусть она даже сдохнет сегодня в объятиях Русалки, ее жизнь уже удалась. А Катина вряд ли сложится, проживи она хоть еще полвека…
Впрочем, и тут Катя дала слабину – сделала ей поблажку. Сашка любит собак? Ну, пусть почувствует себя одной из них. Поэтому не руками сдавила ее трогательную шею: накинула поводок, внезапно вышагнув перед ней из кустов. Сашка шарахнулась, не ожидала увидеть ее…
Катя улыбнулась во весь рот:
– Привет, сестренка! А ты кого ожидала увидеть?
В Сашкином взгляде что-то изменилось, но Катя не успела считать. Времени не было… Рывком стянула петлю и одним ударом сбила Сашку с ног. Та захрипела, извиваясь на земле, попыталась схватиться за петлю, ослабить ее, но Катя рванула что было силы, поволокла ее к воде. Еще невидимая Каменка звала их обеих, готовая соединить на миг и развести навсегда. Очистить своей водой и отпустить в разные миры. Сашкин хрип заглушал текучий шепот реки, но Катя заставляла себя прислушиваться только к нему.
«Не смотреть в глаза! Не думать!»
Но в ее слабой голове так шумело, что Катя не расслышала хруста гальки под ногами Логова, который уже мчался к ним по берегу. А ведь могла ускориться, затащить Сашку в воду, прижать коленом ко дну, чтобы нахлебалась.
Или… Могла убежать.
Сломанный нос не давал свободно дышать. И голова раскалывалась целыми днями… как лет в восемь, когда мать спьяну сбила ее с ног, и Катя чуть не продырявила висок, ударившись о батарею. Крови было немного, и мать завалилась спать, даже не поняв, что случилось. Катя сама зажала ранку полотенцем – постаралась выбрать самое чистое, хотя его еще попробуй найди!
А наутро Лилия увидела рану на нежной коже дочери, ужаснулась, стала вымаливать прощение… И Катя, конечно же, простила ее – как жить в ссоре с единственным человеком, который составляет твою семью? Но головные боли донимали ее еще несколько месяцев, а ночами не давали спать душные кошмары.
Совсем как сейчас…
В камере ворчали, что новенькая храпит как медведь: почему-то о ней говорили в мужском роде. Они напоминали Кате трусливых шавок, у которых не хватает мозгов понять, что шаткий забор, за которым они прячутся от хищника, их не спасет. Стоит только разозлить посильнее…
– Заткнитесь на хер! – орала Катя, не поворачиваясь, и ненадолго они умолкали.
Чего вообще нарывались? Тоже искали смерти? Это вряд ли… Наверное, как в детстве, выпендривались друг перед другом, а сами готовы были обмочиться от страха. Знали же, с кем имеют дело – голыми руками задушит!
Только Сашку не смогла… На ней и погорела. Правда, мучило Катю совсем не это… Почему Сашка не ударила ее, как Логов? Даже не плюнула ей в лицо… Не произнесла ни слова.
«Черт! Черт!» – Она крутилась на шконке, не находя ответа.
Что это было? Презрение вселенского размаха? Уверенность, что Катя не стоит даже движения губ? Сгустка слюны? Или…
А если и Сашка ощущала то же самое внутреннее родство, возникшее в виртуальной переписке? Так же ждала ее сообщений… Улыбалась, получив их. Пусть не знала, с кем беседует на самом деле, но слова-то были ее, Катины. И часто неподдельные – она писала именно то, что думала, и мысли их оказывались похожи, звучали в унисон… Вдруг Сашка не смогла отрешиться от этой близости, даже узнав, кто скрывается за ником Умника?
Катя рывком перевернулась на живот: «Она привязалась ко мне! А я ее как собаку… Герасим хренов. Она не простит. Теперь уже никогда».
Сомнений в этом не было. И все же Катя попросила следователя Чепурина организовать свидание с Сашей Кавериной. Прикинулась, будто хочет попросить у сестры прощения.
Кажется, он не очень-то поверил в ее раскаяние, ведь подследственная временами, когда забывала войти в роль, смотрела на него с нескрываемой ненавистью. Но просьбу обещал передать.
Неделя прошла в ожидании, но на свидание Екатерину Колесникову так и не пригласили. Чепурин подвел или Саша сама отказалась наотрез? Доведется ли Кате хоть когда-нибудь узнать об этом?
Но что она сказала бы Сашке, если б они встретились? Этого Катя тоже до конца не понимала. Начала бы плакаться? Попыталась бы разжалобить рассказами о несчастном детстве? Только не это! Да ей и плевать… К тому же наверняка Артур Логов уже разнюхал все это, значит, и Саша была в курсе. Тогда о чем говорить сестрам, которые по-настоящему впервые увидели бы друг друга?
Катя уповала на ту самую неподдающуюся осмыслению духовную близость, которая возникла между ними. Потом одергивала себя: «Да какого черта? Она ненавидит меня. Я разрушила всю ее жизнь. Не надо было трогать Оксану… Тогда Сашка могла бы простить меня. Убийство отца с Машкой она пережила бы… Не говоря уж о Владе. Она хоть знала его?»
Резкий голос надзирательницы прервал ее мучительные размышления:
– Колесникова, на допрос!
Спешить было некуда, по роже следователя она ничуть не соскучилась. Катя медленно сползла на пол, обулась, стараясь ни с кем не встречаться взглядами. При надзирательнице и не двинешь никому, если вякнет… Но голоса никто не подал.