сходятся во все стороны, и некоторые из них ведут в противоположных направлениях, нигде не пересекаясь. Вот почему споры о фантастике никогда ничем не закончатся. Каждый из спорящих прав, но все они имеют в виду совершенно разные вещи. Во время наших споров мы похожи на слепцов, которые ощупывают слона – и многих других животных тоже. Но в эту эпоху плюрализма довольно сложно смириться с тем, что на Площади Фантастики ты не один. У тех, кто пришел сюда своей дорогой, есть вполне обоснованные причины здесь находиться. Если мы хотим, чтобы на площади кипела жизнь, нам следует сотрудничать; и чем больше разнообразие наших взглядов, тем лучше для фантастики.
Я не ожидал, что «С ее глазами» получит премию «Млечный Путь»; и это скорее дало мне пищу для размышлений, чем порадовало. Теперь я понимаю, что ошибся, пытаясь подстроиться под вкусы китайских читателей. Им нужна не та фантастика, которую я люблю (говорите что хотите про «Мир научной фантастики», но он знает, что нравится читателям – ведь он, в конце концов, выходит уже двадцать лет!), а те элементы фантастики, которые получаются у меня лучше всего, – не то, что привлекает читателей. Этот факт сокрушил меня, подорвал мою уверенность в себе. Поначалу я сочинял такие произведения, как «Песня кита» и «С ее глазами», чтобы добиться популярности, но теперь я знаю: если я хочу остаться в фантастике, то обратного пути для меня уже нет. Если бы я продолжил писать такие работы, как «Поворотный пункт» и «На краю микрокосмоса», то сначала бы потерял своих читателей, а затем – издателей. В начале этого пути, который оказался дорогой с односторонним движением, одна из моих целей состояла в том, чтобы однажды вернуться туда, откуда я пришел. Это не большое место, и там мало людей, но такие фанаты фантастики, как я, чувствуют себя там как дома.
Китайская фантастика в целом сейчас стоит перед таким же сложным выбором. Жанр обладает своими системами принципов, которые он продвигает с достойным восхищения энтузиазмом. В соответствии с ними фантастов можно поделить на два лагеря: одни отстаивают научную природу фантастики, другие – ее литературные свойства. Однако вот в чем штука: ни «научный» лагерь («твердая» научная фантастика), ни «литературный» («мягкая», или «гуманитарная», научная фантастика) не в состоянии изменить ситуацию, сложившуюся в китайской фантастике, или раздвинуть границы жанра.
Представьте себе, что Артур Ч. Кларк и Рэй Брэдбери были бы китайцами. Как это повлияло бы на китайскую фантастику? Давайте начистоту – ответ ясен: никак. Их бы даже не считали мастерами данного жанра. (Некоторые произведения Артура Ч. Кларка, возможно, вообще бы не напечатали.) А если бы появились авторы, похожие на Ни Куана?[75] Ответ так же очевиден: китайская фантастика в одночасье изменилась бы до неузнаваемости, и только тогда все заумные произведения литературной научной фантастики приобрели бы вес. Дочитать до конца какой-либо роман Ни Куана я не могу, но это не значит, что я его не уважаю. Однажды я заговорил про фантастику с работниками одного завода и узнал, что все присутствовавшие знают про фантастику, но познакомились с ней, читая не Артура Ч. Кларка или Рэя Брэдбери, а Ни Куана. Кто еще из наших писателей мог бы принести факел фантастики во все уголки страны?
Самая завораживающая часть пирамиды – это ее высокая острая верхушка. Однако если вы позволите этому каменному фрагменту соскользнуть, то он превратится в угловатый камешек посреди пустыни, и пески времени быстро поглотят его. Только когда он увенчивает собой величественную пирамиду, становится ясно, что она – священный объект. Китайская фантастика – это пирамида, построенная на произведениях, которые читает большое число людей. (Зарубежная фантастика точно такая же.) Только когда подобных произведений много, – только когда фантастика, как индустрия, достигает определенных масштабов – появится основание, благодаря которому смогут существовать произведения высокого уровня. Традиционную литературу поддерживает мощная система академической критики и исследований, обеспечивающая выживание работ высокого уровня, которые могут быть непонятны массовому читателю. Фантастика, естественно, такой поддержкой не обладает. Если автор хочет, чтобы через десять лет его произведение кто-то читал, ему нужно обрести читателей в течение десяти недель, а лучше – десяти дней от даты публикации. Покажите мне классическое фантастическое произведение, которое выжило, не обладая огромной фанатской базой. Если писатель-фантаст утверждает, что пишет для читателей, которые появятся через десять-двадцать лет, он просто не в своем уме.
Мы можем мечтать о пирамиде, вершина которой уходит в облака, но прямо сейчас мы должны вместе заложить первый тяжелый камень ее фундамента на китайской земле.
Речь по случаю вручения премииПремия «Млечный Путь» за 2000 год и премия Пекинского педагогического университета в категории «Фантастика»
Я очень рад, что «Блуждающая Земля» вызвала позитивный отклик у такой широкой аудитории. Эту историю я собирался включить в цикл под названием «Судный день», который посвящен катастрофическому событию на Солнце и изображает разные способы, которые человечество использует, чтобы спастись. Эти способы располагались бы в порядке от самого удачного к наименее удачному. Первое произведение цикла, «Ремонт небес», рассказывает о том, как люди погружаются внутрь Солнца и изменяют протекающие там процессы, чтобы предотвратить катастрофу. Второе – «Микро-эра», а «Блуждающая Земля» – третье. В четвертой работе под названием «Хроники космических кораблей» показано, как человечество покидает Солнечную систему на космическом корабле; в конце концов люди забывают о том, куда летят, и корабль навеки становится их домом. В пятом произведении, «Блуждающие души», показано, как человечество еще до катастрофы превращает свои мысли и воспоминания в электромагнитные волны и отправляет их во Вселенную. Последнее произведение «На Плутоне, печалью томимы, в слезах мы сидели» (отсылка к стихотворению Байрона – «У вод вавилонских, печалью томимы, в слезах мы сидели») очень мрачное. В нем у человечества нет шансов спастись, и поэтому люди возводят на Плутоне памятник своей цивилизации. Это скорее меланхолическое эссе.
Когда у вас обнаруживают рак, мир внезапно преображается: небо становится красным, солнце – синим… а затем, когда вы выясняете, что диагноз был поставлен ошибочно, небо снова становится голубым, а солнце – красным, но они уже никогда не будут такими же, как прежде. Для вас мир и жизнь становятся более красивыми, более осмысленными. Можете учиться, сколько хотите, но никакие знания не дадут вам таких ощущений. Ощущение собственной смертности – это великая ценность. А что произошло бы, если бы с таким событием столкнулось бы все человечество? И что, если бы конец света оказался бы «ошибочным диагнозом»? Человечество увидело бы небо и солнце в новом свете – мы бы высоко оценили все, что считали обычным, и все человечество двинулось бы по новой, более разумной траектории.
Только один вид искусства способен передать ощущение того, что наши дни сочтены, и это научная фантастика. Именно это побудило меня создать цикл «Судный день».
Фантастика может создавать целые миры, в которых как писатель, так и читатели могут ощутить и пережить то, что недоступно им в обычной жизни. Вот почему я так страстно люблю фантастику. Я начал писать фантастические произведения как фанат жанра, и у меня нет никаких стройных теорий относительно нее. Мне нравится фантастика, в которой меньше литературы и больше науки. Мне всегда казалось, что фантастика – не тот жанр, который должен приподнимать завесу с реальности и препарировать человеческую природу; я считаю, что фантастика проявляет себя не с лучшей стороны, когда занимается этим. Сила фантастики заключена в ее способности создавать воображаемые миры. Когда-то мне пришла в голову одна мысль, и я до сих пор считаю ее радикальной: мне захотелось разрубить узы, связывающие фантастику с литературой. (На самом деле, я даже пытался сделать это на форуме «Фантастика» сервера университета Цинхуа, редактируя энциклопедию выдуманных миров. У меня ничего не получилось.) Критика обрушилась на эту идею со всех сторон.
Как однажды сказал А Лай[76], чтобы создать благоприятную для фантастики среду, писатели должны придерживаться своих радикальных идей, а редакторы – исповедовать более взвешенные взгляды. Я полностью с ним согласен, но дело не только в этом: я понял, что, когда фантастика из твоего хобби становится твоей карьерой, сразу появляется великое множество систем, за которыми тебе нужно следить. Например, есть баланс между научными и литературными свойствами произведения, между идеями и сложностью текста, между фантастикой как литературой и фантастикой как рыночным товаром… Создавая свои произведения, я пытался поддерживать все эти системы в равновесии, и поэтому в каждой работе мне в той или иной степени пришлось отказаться от собственной философии. Для меня, писателя, который идет по пути фантастики уже много лет, это признак зрелости.
Кстати, о зрелости: чтобы приехать на эту конференцию, я взял два дня отгула, выдумав совершенно постороннюю причину. А более чем два года назад, когда вышел мой первый рассказ, один мой друг посоветовал мне помалкивать на работе о том, что я пишу фантастику. «В такой индустрии, как наша, многие ошибки и неправильные решения могут сойти с рук, но незрелость здесь не прощают. Если хочешь сделать карьеру, ни в коем случае не позволяй людям считать тебя незрелым».
Многие из нас, возможно, решат, что слова моего друга – симптом того, что наше общество не понимает фантастику, но они, кроме того, напоминают нам о том, что фантастика действительно является незрелым жанром. Например, мы еще не создали собственные миры и пока что просто вплетаем наши истории во множество миров, созданных другими людьми.