Однако не будем забывать, что фантастика по своей природе инфантильна. Она пытается изобразить любопытство и трепет, с которыми новорожденное человечество смотрит на бескрайнюю Вселенную, а также желание людей ее исследовать. Столкнувшись с такими огромными просторами, человеческая наука и философия действительно оказываются незрелыми, и неудивительно, что фантастика – единственный вид литературы, которая представляет их обеих, настолько пропитана детскостью. Когда наука достигнет своего предела, когда все тайны Вселенной будут открыты, фантастика умрет.
Наше сообщество любителей фантастики завидует тому, что в США фантастику читают взрослые люди; многие из нас считают это признаком зрелости. Но не забывайте: после зрелости наступает старость, а после старости – смерть. Сейчас в США фантастика переживает период расцвета, однако она в основном ограничена телесериалами и фильмами, созданными в стилистике «золотого века». С другой стороны, фантастическая литература в США переживает серьезный спад; выходят произведения, в которых вычурный язык используется для иллюстрации мудреных метафор. Американская фантастика утратила всю жизненную силу «золотого века», и многие из лучших произведений последних лет кажутся мертвыми. Американцы моложе двадцати одного года практически не читают фантастику. Не понимаю, чему тут можно завидовать.
Если кому-то и можно завидовать, то это нам. В это время наши читатели – это утреннее солнце, или даже солнце на заре. Китайская фантастика стоит перед юным, полным надежд рынком, который является для нас, писателей-фантастов, источником надежды и силы. По сравнению с этим «наивность» – просто пустяк.
Исследования показали, что многие животные обладают языком и способностью размышлять; некоторые животные делают инструменты, а небольшое число их даже умеет читать и писать – но пока нет никаких данных о том, что у животных есть фантазия. Таким образом, фантазия – единственное, что отличает людей от животных, и ярким доказательством этого является тот факт, что сегодня на конференции собралось столько любителей фантастики.
Спасибо!
Путь в поисках домаПо случаю включения «Блуждающей Земли» в юбилейное приложение к «Миру научной фантастики»
Я написал «Блуждающую Землю» для писательской конференции, которую в 1999 году организовал «Мир научной фантастики». Редактор журнала попросил всех нас привезти свои работы; кроме данного произведения, я также взял «Песню кита», «На краю микрокосмоса» и «Переселенцы во времени» (все они на тот момент еще не были опубликованы). Это был первый раз, когда я участвовал в работе сообщества любителей фантастики.
В гостиницу Сычуаньской ассоциации науки и технологий, которая находилась совсем рядом с редакцией журнала, я прибыл очень поздно. У стойки стояли юноша и молодая женщина – самые красивые люди, которых я когда-либо видел. Они показались мне сказочными персонажами. Я сразу же решил, что они – писатели-фантасты, которые приехали на конференцию, – подсознательно я считал, что она столь же прекрасна, как и фантастика. Поэтому я поспешно подошел к ним и спросил, участвуют ли они в конференции, и они со смехом ответили, что нет (скорее всего, это были студенты, которые решили отправиться в путешествие на каникулах). Только утром, когда в фойе стали прибывать писатели и редакторы, я понял, что передо мной не боги, а такие же смертные, как и я, – что мифы творят люди, которым в них не место, и что создать миф или написать научно-фантастическое произведение тем двоим прекрасным молодым людям так же сложно, как всем нам – приподнять себя за волосы.
На конференцию А Лай пригласил Фэн Мина, старшего редактора «Журнала рассказов»; тот прочел нам лекцию о состоянии китайской традиционной литературы и подчеркнул, что фантастика должна поддерживать баланс между литературными качествами, научностью и воображением. На самом деле «Блуждающая Земля» – результат моих попыток привести данные параметры в равновесие.
Если человечеству пришлось бы устроить массовый исход – как в моем рассказе, – то я бы отдал свой голос за фракцию, которая хочет улететь на космических кораблях. Если бы мы решили сдвинуть всю Землю, то потратили бы невероятное количество энергии на перемещение бесполезной массы. Да, она дает нам силу тяжести, но эту силу тяжести можно воссоздать, вращая корабли, на которых мы летим. Однако с точки зрения литературы основной эстетический мотив произведения состоит в том, что наука может отправить целую планету в межзвездный полет. Если заменить Землю на корабли, это будет менее эффектно.
Однако позднее в моей жизни произошло событие, которое едва не заставило меня прекратить работу над этим рассказом. Меня отправили в командировку, и я впервые в жизни полетел на самолете. Глядя на Землю с высоты в несколько километров, я все равно не мог ощутить кривизну ее поверхности; она по-прежнему выглядела как бесконечная равнина. Двигать такую планету – дурацкая затея! Но, вернувшись домой, я решил довести работу над этой историей до конца. Первая версия была в два раза меньше опубликованной, но по совету редактора я увеличил ее. Когда я прочел это произведение на конференции, Ван Цзинькан[77] заметил, что для того, чтобы вдохнуть жизнь в эту идею, понадобилось бы не менее трехсот тысяч иероглифов. Но в то время у меня не было возможности превратить ее в роман.
Во время работы над «Блуждающей Землей» мне пришлось во многом пожертвовать научной точностью. Например, вспышки гелия – феномен, который возникает только на последних этапах жизни звезды; лишь после того как они начали происходить неоднократно на протяжении огромного промежутка времени, звезда может превратиться в красный гигант. Кроме того, моя неопытность заставила меня прописать точные параметры двигателей, чтобы было легче рассчитать ускорение, которое они придадут Земле. Но расчеты показали, что их воздействие практически бы не увеличило ускорение Земли. Они не только не отправили бы Землю в космический полет, но даже не изменили бы ее орбиту.
За много лет я неоднократно слышал и читал отзывы о своих произведениях. Кто-то говорит о моих работах целую вечность, но я не могу их понять, а кто-то может одним предложением показать истину, которая была скрыта от меня. В 2000 году на конференции Ян Пин сказал, что в моих романах сильное ощущение тоски по дому. В то время я с ним не согласился; мне казалось, что такая тоска – полная противоположность темам, заложенным в мои произведения. Но теперь я восхищенно качаю головой, признавая его правоту. За десять лет многое изменилось, и очень скоро мне придется покинуть место, где я прожил более двадцати лет. Именно здесь я провел почти всю свою юность, именно здесь я написал все мои фантастические произведения, но теперь пришло время уехать. Меня это не тяготит: я не считаю это место своим домом, а где мой дом, я не знаю. И теперь, когда я смотрю на горы за окном, в памяти снова и снова всплывают слова Ян Пина. На самом деле мой путь в фантастике помог мне выбрать путь домой. Мечта о доме сидела где-то так глубоко внутри меня, что я даже подозревал о ней. Вот почему в ходе поисков мне пришлось проделать такой путь. «Блуждающая Земля» именно об этом – о человеке, который отправляется в дальний путь, испытывая лишь чувство одиночества и страх.
Воспоминания фаната фантастики первого поколенияПосвящается публикации «Эпохи Сверхновой»
Обычно мы считаем, что произведения литературного мейнстрима являются тщательно созданными продуктами, результатами сложного творческого процесса, в то время как фантастические романы – по требованию конъюнктуры рынка – пишут быстро, за два-три месяца. Однако существует произведение в жанре фантастики, пять черновиков которого автор писал в течение двенадцати лет; и почти двадцать редакторов и других консультантов не могли ни принять это произведение, ни отказаться от него. Идеи, изложенные в последнем варианте этого романа, прямо противоположны тем, которые появились в первом, и это, должно быть, довольно редкий случай на постоянно меняющемся ландшафте фантастики. Поэтому, когда Издательский дом писателей сообщил мне, что «Эпоха Сверхновой» готовится к выходу, новость вызвала у меня довольно сильные эмоции.
В 1989 году, вскоре после того как я устроился на работу, я отправился в Пекин на Национальную компьютерную выставку. В то время компьютеров в нашей стране было мало, и на той ежегодной выставке показывали почти все китайские достижения в сфере компьютерных технологий и программного обеспечения, так что это было очень важное событие. В ту ночь, когда я ночевал один в рассчитанном на троих человек номере гостиницы, принадлежавшей Северокитайской электрической компании, мне приснился сон: бесконечное заснеженное поле; яростные порывы ветра, которые швыряют во все стороны завитки мелких снежинок, похожих на порох; какой-то объект над головой – может, Солнце, а может, другая звезда – сияет резким голубым светом, а небо циклически окрашивается в зловещие оттенки лилового и зеленого. По равнине в этом призрачном голубом сиянии маршировала фаланга детей. На их головах были тугие белые повязки, а в руках винтовки со сверкающими штыками. Шагая вперед в плотном строю, дети пели неизвестную мне песню… Даже сейчас, когда я вспоминаю это жуткое видение, у меня замирает сердце. Я проснулся в холодном поту и уже не мог заснуть. В ту ночь концепция «Эпохи Сверхновой» обрела форму. Но даже я не понимаю, почему та сцена из моего сна появилась только в третьем варианте романа.
Я начал писать «Эпоху Сверхновой» в 1990 году, и первый черновик романа несет на себе отпечаток того времени. В нем культура нашей страны была причиной катастрофы; столкнувшись с опасностью, его герои прежде всего думают о том, чтобы построить в самом центре страны Великую стену и отделить мальчиков от девочек… Этот черновик я не дописал. Общество – великолепная школа, и мои взгляды на него сильно изменились, пока я писал роман. Я каждый день общался с рабочими – ря