Он подошел к кухне и осторожно постучал. Она подбежала к двери и удивленно посмотрела, но он держал ключи и улыбался ей через стекло. Тогда и она улыбнулась и открыла дверь, такая теплая и гостеприимная, и ее голос словно обнимал его, приглашал войти, говорил, как он желанен.
Потом она спросила, сколько ему должна. Он поднял руку… конечно, он был в перчатках… и выключил в кухне свет. Обхватил ее лицо и поцеловал.
— Расплатись со мной вот так, — прошептал он.
Она влепила ему пощечину. Просто не верилось, что эта маленькая рука может так сильно ударить.
— Убирайтесь, — сказала она так, будто он грязь, будто не нарядился специально для нее и не оказал ей честь.
Тогда он обезумел. Как и прежде. Это случалось с ним, когда отказывали. Ей надо было думать, прежде чем его распалять. Он протянул руки, чтобы сделать ей больно, выжать из нее эту подлость. И коснулся ее шарфа. Но она как-то ускользнула от него и убежала в гостиную. Не издала ни звука, не позвала на помощь. Потом-то он понял почему. Не хотела, чтобы он узнал о ребенке. А сама попыталась достать из камина кочергу.
Он рассмеялся. И стал медленно говорить ей, что собирается сделать. Взял обе ее руки в свою и отобрал кочергу. Схватился за шарф и затянул на шее, а она задыхалась и хватала ртом воздух, руки болтались, как у куклы, но потом обмякли и повисли, прекрасные карие глаза расширились, остекленели и обвиняющее уставились на него, а лицо уже посинело.
Бульканье стихло. Он держал ее одной рукой и фотографировал, жалея, что у нее открыты глаза, и тут бульканье раздалось у него за спиной.
Он обернулся. Мальчик стоял в холле и не сводил с него огромных карих глаз, прожигающих насквозь. И хватал ртом воздух, как его мать минуту назад.
Словно он и не убивал ее, словно она переселилась в тело мальчика и собиралась наказать его, преследовать, отомстить.
Тогда он двинулся на мальчика. Он заставит его замолчать и закроет эти глаза… Он вытянул руки и наклонился над ребенком…
И тут в дверь позвонили.
Надо бежать. Он бросился в кухню, выскользнул через черный ход и снова услышал звонок. Но машина была рядом, и уже через несколько минут он был у себя в мастерской. Спокойно. Спокойно. Он отправился в «Мельницу» выпить пива и съесть гамбургер и сидел там, когда новость об убийстве на Дрифтвуд-лейн разнеслась по городу.
Но он испугался. Патрульный мог узнать фото Нины в газете и сказать коллегам: «Странно, вчера вечером я видел ее на дороге, и некий Таггерт чинил ей машину…»
Он решил уехать из города. Но, уже пакуя вещи, вдруг услышал, что свидетельницу, соседку, сбил с ног человек, бежавший от дома Петерсонов, и она опознала Рональда Томпсона, семнадцатилетнего юношу, которого за несколько часов до преступления видели с миссис Петерсон.
Арти сложил фотоаппарат, диктофон, снимки, пленку и кассеты в металлическую коробку и закопал под кустом за мастерской. Что-то подсказывало ему подождать.
А потом Томпсона поймали в мотеле в Вирджинии, и мальчишка его тоже опознал.
Удача. Невероятная удача. В гостиной было темно. Мальчик не разглядел его лица, а потом в дом вошел Томпсон.
Но он начал следить за ребенком, подбираться к нему. Нил наверняка был в шоке. Но что, если он когда-нибудь вспомнит?
Эта мысль мучила Арти в кошмарах. Те глаза не давали покоя бессонными ночами. Иногда он просыпался посреди ночи в поту, дрожа, и ему казалось, что глаза смотрят в окно его спальни, а ветер издает тот же булькающий звук.
После этого он больше не искал девушек. Никогда. Только ходил в «Мельницу» по вечерам, подружился с ребятами и особенно с Биллом Люфтсом. Билл много рассказывал о Ниле.
До последнего месяца, когда он понял, что ему нужно выкопать кассеты и снова их послушать.
В ту ночь Кэллахан передала по рации, что у нее лопнула шина, и он отправился искать ее. Две недели спустя миссис Эмброуз сообщила, что потерялась, и у нее почти закончился бензин.
Но после этих двоих сны о Нине мучили его каждую ночь. Обвиняли. А несколько недель назад к нему приехал Билл Люфтс с Нилом. И тот сразу уставился на Арти.
Тогда Арти и понял, что до отъезда из Карли нужно убить Нила. А когда Люфтс стал хвастаться о счете на имя Нила… будто его жена видела на столе Петерсона выписку из счета… тогда он понял, как достать нужные ему деньги.
Стоило ему подумать о Нине, как он еще сильнее начинал ненавидеть Стива Петерсона. Петерсону было позволено прикасаться к ней и не получать пощечин, Петерсон талантливый редактор, Петерсона ждут в приемной, у Петерсона новая красивая подруга. Он ему покажет…
Он всегда помнил о комнате на вокзале. Это место, где можно спрятаться или привести девушку, и никто ее там не найдет.
Когда он работал в этой комнате, то все время думал о том, как бы взорвать Центральный вокзал. Представлял, как испугаются и запаникуют эти люди при взрыве бомбы, когда из-под ног будет уходить пол и обрушиваться потолок, все те, кто не обращал на него внимания, когда он старался быть приветливым, никогда не улыбались ему, торопились мимо, смотрели сквозь него, ели с тарелок, которые ему приходилось мыть, и оставляли их жирными от устричных раковин, соусов и масла.
А потом все стало на свои места. План. План Августа Роммеля[9] Таггерта. План Лиса.
Если бы только Шэрон не нужно было умирать, если бы она любила его… Но в Аризоне девушки станут приветливее. У него будет столько денег.
Здорово он придумал, что Шэрон и Нил умрут как раз в ту минуту, когда казнят Томпсона. Потому что их он тоже казнит, а Томпсон заслуживает смерти за то, что помешал ему в тот вечер.
Все эти люди на Центральном вокзале… на них обрушатся тонны каменной кладки. Они узнают, каково очутиться в ловушке.
А он будет на свободе.
Скоро. Скоро все закончится.
Арти сощурился, сообразив, что прошло немало времени. Так всегда случалось, стоило ему подумать о Нине. Пора ехать.
Он повернул ключ зажигания в «Понтиаке». Без четверти два подъехал к шлагбауму и отдал квитанцию, которую получил из автомата. Дежурный засыпал на ходу.
— Два часа двадцать пять минут… три бакса, мистер.
Из аэропорта Арти направился к телефону на бульваре Квинс. Ровно в два позвонил в автомат возле «Блумингдейла». Как только Петерсон ответил, отправил его к телефону на 96-й улице.
У него было пятнадцать минут, а он проголодался.
Не сводя глаз с часов, он проглотил кофе и тосты. На этой еде предстояло продержаться всю ночь.
В два пятнадцать он набрал номер автомата на 96-й и быстро назвал Стиву место встречи.
Оставалось самое опасное.
В два двадцать пять он двинулся к Рузвельт-авеню. На улице почти никого не было. Патрульных машин тоже не видно. Их он бы заметил, ведь он научился разъезжать по дорогам и не вызывать подозрений.
Назначить встречу на Рузвельт-авеню он решил на прошлой неделе. Просчитал, сколько времени потребуется, чтобы вернуться в аэропорт Ла Гуардиа. Ровно шесть минут. Если с Петерсоном приедут копы, он сможет от них избавиться.
Эстакадные пути над Рузвельт-авеню поддерживали опоры, из-за которых почти не видно, что происходит на другой стороне улицы или через квартал. Лучше места для встречи не найти.
Ровно в два тридцать пять он припарковался на Рузвельт-авеню, лицом к шоссе Бруклин — Квинс, в половине квартала от подъездной дороги.
В два тридцать пять он увидел фары машины, свернувшей с шоссе. И сразу же натянул маску-чулок.
«Меркурий» Петерсона. На секунду ему показалось, что Петерсон собирается приблизиться к нему: его машина вильнула в двух шагах. Или он сфотографировал «Понтиак»? Здорово это ему поможет.
Петерсон остановился практически напротив. Арти нервно сглотнул. Но другие машины с трассы не свернули. Надо двигаться быстро. Он достал вещмешок. В одном журнале по электронике он прочитал, что в чемодан с выкупом обычно устанавливают «жучки». Рисковать он не собирается.
Вещмешок — пустой, легкий, готовый к наполнению — вселял уверенность. Арти открыл дверь и бесшумно пересек улицу. Всего шестьдесят секунд, и он в безопасности. Он постучал в окно машины Петерсона, махнул рукой, чтобы тот открыл окно. Когда окно открылось, быстро заглянул в машину. Петерсон приехал один. Арти сунул ему вещмешок.
При тусклом свете на машину ложились тени от опор. Тихим отрепетированным шепотом Арти велел Петерсону не смотреть на него и сложить деньги в вещмешок.
Тот не спорил. Фокс оглядел улицу. Напряженно вслушался. Ни звука. Копы наверняка на хвосте у Петерсона, но хотят убедиться, что встреча состоялась.
Петерсон уложил последнюю пачку банкнот, и Фокс приказал ему закрыть и завязать мешок. Жадно взвесил в руке. Не забывая говорить тихо, велел Петерсону подождать пятнадцать минут и сказал, что Шэрон и Нила можно забрать в половине двенадцатого.
— Вы имеете отношение к смерти моей жены?
Вопрос поразил Фокса. Что они уже заподозрили? Надо сматываться. Он взмок, тяжелый пот пропитал костюм и согрел пятки, пока резкий ветер кусал лодыжки.
Он перешел дорогу, сел в машину. Осмелится ли Петерсон последовать за ним?
Нет. Сидит в темноте, без звука.
Фокс нажал на газ, пулей вылетел на съезд к Бруклин — Квинс, за две минуты доехал до Центрального шоссе, влился в небольшой поток машин, едущих на восток, и через три минуты был в аэропорту Ла Гуардиа.
В два двадцать шесть он уже получил квитанцию на въезде в парковочную секцию номер пять.
Девяносто секунд спустя «Понтиак» был припаркован точно на своем месте, лишь в бензобаке стало чуть меньше топлива, а на спидометре на шесть миль больше.
Фокс вылез из «Понтиака», тщательно запер его, и понес мешок в свой темно-зеленый «жук». Впервые он облегченно вздохнул, когда сел в машину и схватился за бечеву вещмешка.
Наконец он развязал его и направил внутрь луч фонарика. Губы растянулись в мрачной ухмылке, словно у хэллоуинской тыквы. Он вынул первую пачку денег и начал пересчитывать.