Тем не менее японская попытка атаковать на некоторое время отвлекла внимание русских от «Ивате», и изрядно уже пострадавший японский крейсер воспользовался этим, чтобы попытаться уйти. «Полтава» погналась за ним, но безуспешно, и, не желая слишком уж далеко отрываться от своих, прекратила погоню, дав напоследок залп всем бортом по выскользнувшей жертве.
Как ни странно, именно этот последний залп едва не стоил японскому крейсеру жизни. Выпущенный русскими двенадцатидюймовый снаряд попал прямо в кормовую башню «Ивате». Проломив шестидюймовую броню и разломав правое орудие, он остановился в подбашенном пространстве, так, к сожалению, и не разорвавшись. Дело в том, что английские кораблестроители, стремясь максимально облегчить и без того перегруженный артиллерией корабль, сделали в двухорудийной башне только один подъемник, а чтобы обеспечить приемлемый темп стрельбы, значительную часть боезапаса расположили прямо в башне. Это было отличное решение в плане экономии веса, но отвратительное с точки зрения живучести. К тому же японцы еще более усугубили ситуацию, начиняя свои снаряды не черным порохом, как их английские учителя, а куда более склонной к детонации шимозой[20]. Увы, русский снаряд не взорвался, иначе этот бой стал бы для японского крейсера последним. Впрочем, неприятности для него не закончились. Крен от поступления воды в междудонное пространство стал уже настолько явным, что на него обратили внимание не только трюмные механики, но и капитан первого ранга Такетоми. После выяснения обстоятельств дела, японский командир не нашел ничего лучшего, как направиться под охраной бронепалубных крейсеров к ближайшим островам, посадить многострадальный корабль на мель и запросить помощи.
Тем временем в рубке «Полтавы», как только схлынула горячка боя, попытались сообразить, что же все-таки произошло.
– Кто приказал поднять сигнал? – спросил подчиненных Успенский тоном, не предвещавшим ничего хорошего.
Увы, ответа на такой простой вопрос ни у кого не было. Сигнальщики, смотря на командира преданными глазами, не могли ответить ничего определенного. Ясно было лишь то, что приказ отдал кто-то из господ офицеров, а кто именно, никто не запомнил. Офицеры также были готовы присягнуть на библии, что сами подобного приказа не отдавали, но в то же время ясно слышали. Старший артиллерист стал припоминать что-то, и тихонько спросил у Лутонина:
– Сергей Иванович, а кто стоял рядом с вами?
По странной случайности в этот момент командир повторил свой вопрос:
– Кто, мать вас растак, приказал поднять сигнал?
– Так Алексей Михайлович… – прозвучал в наступившей тишине ответ старшего офицера.
– Как Алексей Михайлович? Наш Алеша? Великий князь? – загомонили присутствующие.
– Ну да, мы вместе вошли, – не понял сначала Лутонин.
– А где он сейчас?
– Так в башню вернулся, сразу как стрельба началась. Кстати, его башня недурно отстрелялась…
– А позвать сюда его императорское высочество… – с трудом выдохнул Успенский.
Один из матросов сломя голову кинулся исполнять приказ, а старший офицер, подойдя к командиру, тишком шепнул:
– Только, пожалуйста, без августейшей матери.
– Лейтенант Романов по вашему приказанию явился! – в очередной раз отрапортовал великий князь.
– Господин лейтенант, – сухо обратился к нему Успенский, – это вы отдали приказ поднять сигналы «не могу управляться» и «прошу помощи»?
– Господин капитан первого ранга, – немного растерянно отозвался Алеша, – я не могу отдавать приказы на мостике, я лишь порекомендовал…
– Вы очень вовремя порекомендовали, ваше императорское высочество, – страдальчески проронил командир, – вы так хорошо порекомендовали, что все кинулись исполнять, как будто ждали этой рекомендации всю жизнь!
– Что же делать-то теперь, – сокрушенно вздохнул Лутонин, – потопи мы этот проклятый крейсер, никто об этих издевательских сигналах и не вспомнил бы, ибо победителей не судят, а тут что же?
– Так не потопили же, – не менее удрученно отозвался Успенский, – ладно, Алексей Михайлович, ступайте, пока вы еще что-нибудь не порекомендовали.
Великому князю ничего не оставалось делать, как козырнуть, но, уже выходя, он обернулся и неожиданно для всех сказал:
– А вы, как будете докладывать Старку, скажите, что я вам браунингом угрожал, и если станет злобиться, напомните, как он августейшего дядю государя императора матом при всем честном народе крыл!
Оставив всех присутствующих в полном недоумении, Алеша покинул мостик и вернулся в ставшую родной башню.
– Так вот он какой, взгляд василиска, – задумчиво проговорил Лутонин.
– Что, простите? – не понял своего старшего офицера командир.
– Ну, как же, господа, припомните, кто был дедом нашего разлюбезного Алексея Михайловича?
– Как кто? Блаженной памяти Николай Павлович!
– Вот-вот, а славился государь-император Николай, помимо всего прочего, тем, что мог всякого человека в ступор вогнать. Да так, что тот после всего и себя не помнил!
– Полно, охота вам, Сергей Иванович, басни Герцена повторять?
– Не скажите, Иван Петрович, не скажите. Я как-то сам видел, как покойный император Александр Миротворец, еще будучи цесаревичем, некоего адмирала чуть в соляной столб не превратил одним взглядом. А государь-то нашему Алеше кузеном доводился!
– Так вы хотите… – начал понимать Успенский.
– Да ничего я не хочу! – разозлился Лутонин. – Просто сами посудите, команду он отдал, и все кинулись выполнять, причем потом никто и не вспомнил, чья команда! А тут еще этот браунинг…
– Хм, а ведь под таким соусом может еще и получиться. Кстати, господа, а кто помнит, за каким нечистым я нашего Алешу в рубку-то вызывал?
– Отчитать хотели, – с постным видом проговорил Рыков, – за самовольное открытие стрельбы.
– Ого, – округлил глаза командир, – а если бы отчитал?
Когда «Полтава» вернулась к эскадре, а рейде Порт-Артура царил подлинный бардак. Броненосцы, неумело маневрируя, сбились в кучу, и все закончилось тем, что «Севастополь» едва не протаранил флагманский «Петропавловск». Впоследствии выяснилось, что повреждения оказались невелики, но в тот момент казалось, будто эскадру преследует злой рок. Адмирал Старк, махнув на все рукой, отправился на доклад к наместнику, и запрос на появившийся броненосец посылал его флаг-капитан Эбергард. Ответный семафор с «Полтавы», который прочитали все, привел эскадру в приподнятое настроение. Действительно, несмотря на повреждения части кораблей и более чем двойное превосходство в силах, русские смогли отразить нападение и тяжело повредить один из кораблей японцев. Если это не успех, то что тогда?
Драматическое начало войны произвело в порт-артурском обществе эффект разорвавшейся бомбы. Дерзкое нападение японцев, два подорванных броненосца и крейсер, явственные звуки боя на рейде, придали за одну ночь спокойному и даже немного милому городу вид совершенно непривычный и пугающий. Если люди военные в большинстве своем сохранили присутствие духа, то штатских накрыла волна просто невероятной паники. Началось все с того, что утром не открылись магазины, разносчики не стали разносить продукты, а извозчики и рикши просто попрятались. Обыватели вообразили себе, что японцы с минуты на минуту высадят десант, и кинулись спасать свою жизнь. Китайцы, хорошо помнившие резню, учиненную японцами после прошлого штурма, бросились на пристани, пытаясь занять места в пароходах, джонках и даже шаландах. Русские не отставали от них, но многие прежде попытались снять деньги в банке, но тут их ожидал новый сюрприз. Двери его были закрыты, а на настойчивый стук никто не отзывался. В конце концов, испуганным людям, среди которых преобладали женщины и дети, ничего не оставалось, как направиться на железнодорожную станцию и попытаться покинуть ставший ловушкой город.
Не были исключением и Егоровы. Сам Ефим Иванович, разумеется, не мог оставить службы, но счел своим долгом отправить Капитолину Сергеевну с сыном подальше от театра боевых действий. Именно поэтому почтенное семейство явилось в полном составе на вокзал, желая как можно скорее покинуть Порт-Артур. Людмила Сергеевна, однако, была лишь в качестве провожающей, поскольку прогрессивному учителю стыдно бежать от кого бы то ни было, бросив своих учеников. Первая неожиданность случилась прямо в здании вокзала. Как оказалось, кассы были закрыты и билеты никто не продавал. Вторая заключалась в том, что перрон был переполнен разного рода публикой, которая пыталась штурмом взять отходящий поезд. Впрочем, «публикой» эту толпу назвать было уже сложно. Вчерашние почтенные господа в мгновение ока превратились в каких-то невоспитанных и небрежно одетых личностей. Они шумели, лезли вперед, ругались и расталкивали друг друга локтями, а от многих еще и дурно пахло. Среди этой крикливой толпы совершенно терялись семьи чиновников и офицеров гарнизона, пытавшихся покинуть город.
Ефим Иванович поначалу попытался проложить дорогу в вагон своей семье, но скоро вылетел из толпы пытавшихся уехать людей, потеряв фуражку и с помятыми боками. Растерянно глядя на стоящее в ряд семейство, он пытался что-то сказать, но не находил слов. Вдруг за его спиной какой-то бородатый мужчина в суконной поддевке, стоящий рядом с дамой с испуганным лицом и сбитой набекрень шляпкой, деловито подобрал ее чемодан и как ни в чем не бывало пошел прочь. Все это так поразило Егоровых, что они не сразу сообразили, что даму обокрали.
– Мила, смотри, эти люди похожи на крыс, бегущих с корабля! – воскликнул тоненьким голосом закутанный в башлык Сережа, обращаясь к тетке.
Точность сравнения так поразила взрослых, что они даже не нашлись, как ответить десятилетнему мальчику.
– Вот что, Фима, – решительно заявила мадам Егорова, – ты как хочешь, а мы никуда не едем! Почему мы должны куда-то бежать? Нет, я решительно этого не понимаю и никуда не поеду!