– Так точно, ваше высокопревосходительство!
– Погодите, я не закончил, – сдвинул брови наместник и обернулся к Вирену. – Роберт Николаевич, я знаю вас как строгого и решительного офицера. Поскольку нынешний командир броненосца совершенно очевидно не справляется со своими обязанностями, я полагаю, что вы именно тот человек, который мне нужен. Вы примете «Цесаревича» и, я надеюсь, скоро приведете его в божеский вид.
– Слушаюсь, – заметно помрачнел Вирен.
– Помимо этого, – продолжал Алексеев, не обращая внимания на его неудовольствие, – вы назначаетесь флаг-офицером к адмиралу князю Ухтомскому, который и поднимет на броненосце свой флаг.
– Э… это неожиданно, – пролепетал контр-адмирал, не ожидавший от наместника подобной подлости.
– Я полагаю необходимым разделить наши броненосцы на два отряда. Первый, состоящий из «Цесаревича», «Севастополя» и «Полтавы», возглавит князь. Во второй войдут «Ретвизан», «Пересвет», «Победа» и «Ослябя». Этот отряд примете вы, Карл Петрович!
– Слушаюсь!
– Теперь о крейсерах. Насколько я понимаю, «Россия», «Громобой» и «Боярин» нуждаются в серьезном ремонте. Остальные примет адмирал Рейценштейн. На него и на адмирала Иессена и возложим активные действия против японцев. Старший вы, Карл Петрович.
– А куда же «Николая I»?
– Ах да, совсем забыл, – спохватился наместник. – Пока используйте его для охраны рейда, а если в бою, то ставьте к медленному отряду.
Лицо Ухтомского выражало полное недоумение, но, как обычно, князь удержался от возражений или вопросов. Витгефт тоже выглядел, как будто съел лимон, но также помалкивал.
– Общее руководство эскадрой, – продолжал наместник, – я оставляю за собой. Руководить моим штабом по-прежнему будет Вильгельм Карлович. На этом все, господа, Ожидаю от вас тщательно разработанного и детального плана.
Великий князь слушал Алексеева с немалым удивлением. Евгений Иванович с полуслова понял все, что он хотел сказать, и, быстро сориентировавшись, выдал мысли Алеши как свои. Между тем собравшиеся начали расходиться, а наместник снова обратился к нему.
– Задержитесь, Алексей Михайлович.
– Слушаюсь, ваше высокопревосходительство.
– Ну, что скажете? – спросил адмирал, когда все вышли.
– Блестящий план, Евгений Иванович!
– Не сердитесь на старика?
– Как можно! Наоборот, весьма польщен.
– Ну и славно, вы сейчас на броненосец?
– Немного позже, я еще кузена в госпитале не проведал, да и матросы там из Дальнего…
– Святое дело! Кланяйтесь Борису Владимировичу, я его позже навещу.
– Непременно.
Оказавшись в госпитале, Алеша остановился в нерешительности. Где лежит его родственник, он не знал, а спросить сразу не догадался.
– Ищете кого, ваше высокоблагородие? – обратился к нему солдат-санитар.
– Да, братец, скажи мне, где лежит великий князь?
– Их апартаменты на втором этаже будут, только его императорское высочество сейчас в саду гуляют. Вон, слышите, песни поют.
– Ему настолько полегчало?
– Не могу знать!
– Хорошо, а где тут матросы, в Дальнем раненные?
– А это рядом, извольте, провожу.
Зайдя в большую палату, Алеша увидел удивительную картину. Подле лежащего на кровати целиком перебинтованного человека сидел мальчик в гимназической форме и старательно писал под его диктовку поклоны многочисленным родственникам. Рядом собрался кружок из нескольких раненных менее тяжело, которые внимательно слушали и давали советы, иногда довольно скабрезные.
– Чего ты, Фрол, куму поклон передал, а куме забыл? Небось, боишься, что он чего догадается?
– Отстаньте, малохольные!
– Правда, господа матросы, – возмущенно сказал мальчик, – вы мешаете!
– Ничего вы, барчук, не понимаете, ему бестолковому не подскажи, так он все перепутает!
– Гхм, – прочистил горло великий князь.
Увидев офицера, матросы вытянулись во фронт и нестройно отрапортовали:
– Здравия желаем вашему высокоблагородию!
– Вольно.
Подойдя к кровати, Алеша прочитал на табличке фамилию и имя раненого.
– Бескровный Антип. Эко тебя, братец, угораздило.
– Так точно, вашескобродие, – отозвался больше похожий на мумию человек, – малым делом японцы не угробили.
– В Дальнем, или еще где?
– В Дальнем, господин капитан второго ранга. Атаковали мы, значит, с их благородием мичманом Ренгартеном эту, как ее, «Ицукусиму», да едва не загинули все. Кабы не их императорское высочество Алексей Михайлович, как есть на корм рыбам бы пошли.
– А мичман жив?
– А как же, уже ходют, только с палочкой. Навещали даже.
Стоящий рядом Сережа Егоров внимательно всматривался в показавшегося ему знакомым офицера. Наконец, в его памяти зарницей вспыхнуло воспоминание о встрече в порту.
– Я вас узнал, – воскликнул он, – вы великий князь!
Услышав его, собравшиеся вокруг матросы на секунду остолбенели, а затем дружно гаркнули приветствие.
– Ну, полно вам, раненые кругом, – утихомирил их Алеша и обернулся к гимназисту. – Кажется, мы знакомы, молодой человек?
– Да, я… мы…
– Погодите, я сам вспомню, – остановил переволновавшегося мальчишку капитан второго ранга. – Ах да, вы Егоров. Сын Ефима Ивановича и Капитолины Сергеевны, верно?
– Да, меня зовут Сережа!
– Прекрасно, а что вы здесь делаете?
– Письма пишу раненым…
– Что же, весьма достойное занятие, Сергей Ефимович, – похвалил Алеша гимназиста и протянул ему руку, которую тот с восторгом пожал.
Великий князь в сопровождении Сережи обошел палату. Ежедневно приходивший сюда мальчик знал всех раненых и подробно рассказывал ему, как кого зовут, на каком корабле тот служил и при каких обстоятельствах и куда ранен. Алеша внимательно выслушивал, спрашивал, нет ли каких надобностей, и желал скорейшего выздоровления. Матросы привычно отвечали, что у них всего довольно, но было видно, что неподдельное внимание великого князя им приятно. Затем он навестил раненых офицеров, но здесь неформального общения не получилось. Услышав весть о посещении госпиталя членом августейшей фамилии, прибежало все местное начальство и принялось ходить за ним хвостом.
– Прошу простить меня, господа, – обратился он напоследок к раненым, – но мне уже пора. Желаю вам скорейшего выздоровления и возвращения на корабли. Предстоит много дел, и без вас мы не справимся.
– Алешка! – раздался дикий крик в коридоре, и в палату влетел одетый в больничный халат Борис Владимирович. – Слава богу, ты вернулся! Я, как услышал, хотел в порт бежать, да эти чертовы эскулапы мне чакчиры[83] не отдали. А без штанов, сам понимаешь, гусар может уйти только от дамы!
– Как ты себя чувствуешь, Боря?
– Да я-то что, Кирилл вот погиб!
– Сочувствую. Но ты, как я вижу, пострадал не слишком?
– Тебе скажу, – кузен неожиданно схватил его за руку и зашептал на ухо: – Я здоров! Но если я скажу об этом врачам, они тут же отправят меня в Россию. Поэтому всякий раз на осмотре я нахожу у себя какое-то недомогание, и они меня лечат!
– Но зачем?
– Затем, что я не хочу возвращаться! Даже в Маньчжурии я в лучшем случае буду плесневеть в каком-нибудь штабе. А я хочу отомстить, я хочу схватиться с этими узкоглазыми обезьянами в бою! Чтобы слышать, как хрустят их кости под клинком! И я клянусь тебе памятью брата, что пока не сделаю это, не будет мне покоя!
Говоря это, Борис приходил во все большее возбуждение, глаза его горели неукротимым огнем, перекосившийся рот дергался, и Алеша чувствовал себя рядом с ним довольно неуютно.
– Ну, а пока я побуду здесь, – внезапно совершенно успокоился тот. – Кстати, а здесь весьма недурные дамы. Я, право, даже не ожидал. Они милы, обходительны, ну кроме одной. Есть тут такая мадемуазель Валеева, сущая мегера, но красоты невероятной. Хочешь, я тебя представлю?
– Думаю, в другой раз, – пробормотал сбитый с толку перепадами настроения родственника Алеша. – Прости, Боря, мне пора.
– Уже уходишь? – почти безразлично отозвался тот. – Ну и ладно. Ты заходи, тут ужасно скучно.
Поскольку Прохор ухитрился накануне неведомо где простудиться, а Архипыч застрял на броненосце, выполнять роль кучера пришлось Ваньке. Пока великий князь был в госпитале, парень сидел на козлах и предавался мечтам. Проделанный им вместе с хозяином поход и участие в сражении переполнили его осознанием собственной значимости. Правда, сражение он провел вместе с другими вестовыми в лазарете, помогая фельдшерам перевязывать раненых, и ничего толком не видел. Несносный Архипыч пообещал надрать ему уши, если он высунет нос на палубу, а сам ушел вместе с Алексеем Михайловичем и, по слухам, даже стал к штурвалу, когда все в рубке погибли. Теперь старику, наверное, дадут еще один крест, а на что он ему? Нет, Архипыч, конечно, герой, но Ванька наверняка справился бы у штурвала ничуть не хуже, и тогда бы крестом наградили его. Ну, ничего, теперь у Алешки, как за глаза звали его все слуги, свой броненосец, и будут еще бои, в которых он себя и проявит. Будет и на его улице праздник, а на груди крест! Приободрив себя этими мыслями, кофишенк огляделся и заметил старого знакомого – гимназиста, которого он как-то видел на Ляотешане. Тот вышел из госпиталя, погруженный в свои мысли, и собирался куда-то бежать, но не тут-то было.
– Не пыли, стрюцкий, – поприветствовал его с козлов Ванька, – а то коней распугаешь.
Гимназист остановился и внимательно посмотрел на глядящего с чувством полного превосходства парня.
– Выгнали? – ехидно поинтересовался он у Ваньки.
– Откуда выгнали? – не понял тот.
– Ну, с флота, – охотно пояснил ему Сережа, – ты же теперь в извозчики подался? Тогда тебе надо форму сменить, а то что за извозчик в бескозырке. Тебе теперь цилиндр надо лаковый да кушак красный и бляху с номером!
– Да ты что такое говоришь, – изумился парень, – да я… да ты знаешь, кто я такой?
– Кофе ты подаешь господам! – отрезал Сережа. – Моряк липовый.