«Котельная? — подумал Реутов с какой-то неожиданно пришедшей к нему оторопью. — Какой-то завод?»
— Это корабль, — ответил на его недоумение Давид. — Ты что же, не видел, куда тебя привезли?! Это баржа…
— Какая, к черту, баржа?! — Завопил испуганный и ничего не понимающий Реутов.
— Вот уж не знаю, — неожиданно спокойным голосом ответил откуда-то из темноты Давид. — Названия, ты уж извини, я прочесть не успел. Не до того было. А стоит она где-то около Смольного монастыря.
— Смольный монастырь? — опешил Реутов, чувствуя, как его начинает охватывать паника, вызванная ужасом неизвестности.
— Вадим, тебя что, по голове били?
«Били? — Тело отозвалось на эту мысль ноющей болью, свидетельствующей, что его, скорее всего, действительно били. — По голове?»
Реутов поднял левую руку к голове. Но не успев еще ее коснуться, почувствовал сильное, как от ожогов, жжение на висках, лбу и затылке, и, словно только и дожидаясь этого сигнала, картина произошедшего моментально и во всех деталях встала перед его внутренним взором. Причем воспоминание пришло так, как если бы еще мгновение назад Вадим вовсе и не находился в полном беспамятстве, в изначальном, прямом смысле этого слова. Беспамятный — значит, не помнящий, забывший, оставшийся без воспоминаний…
— Капитан Колодный, — представился, подходя к нему вплотную один из мужчин. — Третье Главное Управление Канцелярии его Величества.
Перед совершенно растерявшимся от неожиданности Реутовым открылась какая-то кожаная книжечка — «Удостоверение?» — рассмотреть содержание которой в неярком свете уличного фонаря он все равно не мог.
— Чем могу быть полезен, господин Колодный? — спросил Вадим, пытаясь вспомнить, когда в последний раз вообще слышал об этом скоморошьем управлении.
— Капитан Колодный, — поправил его «плащ». — Предъявите документы!
— Какие документы? — не понял Реутов. — В чем дело?!
— Если у вас нет документов или вы их откажетесь мне предъявить, — голос Колодного звучал сухо, как будто он зачитывал Реутову какую-то инструкцию или, скажем, текст закона; но может быть, так все и обстояло? — я имею право арестовать вас на сорок восемь часов для удостоверения вашей личности. Что вы предпочитаете?
— Я предпочитаю, — в душе Реутова поднялось раздражение и даже злость. — Чтобы вы отсюда убрались. Мы не в Канаде, господин Колодный, и не в Орде! А я не совершил ровным счетом ничего, что позволило бы вам интересоваться моими документами!
— Ну-ну — почти весело усмехнулся Колодный, доставая из кармана какой-то пластиковый пакетик. — А это разве не повод?
— Что это? — удивленно спросил Вадим, пытаясь рассмотреть, что там в пакетике.
— Пятьдесят грамм героина, только что изъятого при двух свидетелях. — Он кивнул на молча стоящих по сторонам от Реутова мужчин. — Из вашей, господин Реутов машины. Там к слову еще не зарегистрированный ствол имеется, но если вы перестанете артачиться, про ствол можно забыть.
— Вы в своем уме? — спросил совершенно опешивший от таких новостей Реутов. — Что вы несете? Я полный профессор Петровского Университета! Меня в мире знают, а вы…
— Между прочим, — прервал тираду Реутова Колодный, — на том парабеллуме, о котором я только что упоминал, труп числится.
Это была какая-то невероятная фантасмагория, ни смысла, ни истинного характера которой Вадим уразуметь совершенно не мог. Он только ощутил вдруг полную беззащитность перед этими опасными людьми, явно преследующими какие-то неизвестные ему, но совершенно очевидным образом опасные цели.
— Покажите мне еще раз ваше удостоверение, господин капитан. — Реутов изо всех сил старался, чтобы его голос не дрожал. — И я требую сейчас же связаться с моим адвокатом! — На самом деле никакого адвоката у Вадима не было, но Василий был юрисконсультом представительства Ганзы в Петрове и, наверняка, мог сойти — хотя бы на первый случай — за частного поверенного.
— Я требую, — повторил он твердо.
— Обязательно, — улыбнулся Колодный, как-то странно кивая. — Вызовем…
Удар по голове, обрушившийся на Реутова сзади, разом отключил его сознание, и конца фразы он уже не услышал.
Очнулся Реутов в каком-то очень странном помещении, которое пусть и не сразу смог идентифицировать как корабельную каюту. Во всяком случае, в комнате было слишком много металлических, покрытых заклепками поверхностей и имелось круглое окно — иллюминатор. Это открытие Вадима крайне удивило, но еще больше он удивился, когда понял, что раздет догола и намертво привязан к стоящему посередине каюты тяжелому деревянному креслу.
«Что за…» — Но додумать мысль до конца он не успел, в поле его зрения появился невысокий худощавый мужчина со строгим лицом, одетый в черный официальный костюм.
— Здравствуйте, Вадим Борисович, — сказал он хорошо поставленным «начальственным» голосом. — Как вы себя чувствуете?
— Плохо, — честно ответил Реутов, постепенно приходя в себя. Голова болела, особенно затылок, но главное… Сейчас он вполне оценил другие симптомы своего «недомогания» и с удивлением пришел к выводу, что его явно накачали каким-то наркотиком.
— Пить хотите? — поинтересовался мужчина.
— Хочу. — И тут он заметил, что сквозь неплотно прикрытый железной ставней иллюминатор просачивается дневной свет.
«Сколько же времени я был без сознания? — с оторопью подумал Вадим. — Удар по голове так на долго меня бы не отключил. Значит, все-таки наркотик?»
— Хотите, разумеется, — кивнул мужчина. — Но придется потерпеть. Вот поговорим по душам, и все у вас будет: и чаек, и сигаретка, и коньячку можно будет абиселе[27].
— Я не говорю на идиш, — сказал Реутов, рассматривая собеседника. На еврея тот похож не был. — Что здесь происходит? Кто вы такой?
— А что так? — Вопрос Вадима собеседник совершенно игнорировал. — Вы разве не еврей?
— Я не еврей, — зло ответил Реутов. — Кто вы такой?
— А вот дедушку вашего звали Эфраимом, и по отчеству вы Борухович. Как же тогда не еврей?
— Я русский. — У Реутова пересохло в горле, но так вроде бы и должно было происходить. Клиническая картина, что называется, налицо. — Дайте пить!
— Значит, русский, — протянул мужчина задумчиво. — А в церковь не ходите.
— Послушайте! — Закричал выведенный из себя Реутов. — Я хочу пить!
Но вместо воды получил в зубы. Это было совершенно неожиданно и поразило Вадима даже больше, чем все остальное. Мужчина ударил его не сильно, но ударил!
— Не кричать! — жестко сказал незнакомец. — Кричать будешь потом, а пока голоса не повышать! Ты меня понял?
— Послушайте… — начал было Вадим, но мужчина его перебил:
— Отвечать на вопросы!
— Чего вы хотите? — сдаваясь, спросил Реутов.
— Я хочу, чтобы вы, Вадим Борисович, — мужчина снова перешел на «вы», — отвечали только на мои вопросы. Вы меня поняли?
— Да.
— Вот и славно, — кивнул мужчина и, достав пачку сигарет, неторопливо закурил. — Так кто же вы по национальности, Вадим Борисович? — спросил он после паузы.
— Русский, — устало ответил Вадим, совершенно не понимавший, о чем они, собственно, говорят.
— А по вероисповеданию?
— Атеист.
— А если по рождению?
— Послушайте…
— Вас снова ударить?
— Нет. Хорошо. Отец — иудей хазарского толка, мать — православная христианка.
— Но вы же обрезанный.
— В наших краях, почитай, всех обрезают, — объяснил Реутов. — Вы что в Хазарии никогда не были? Там половина православных обрезаны, и католики тоже. Это же Поволжье, а не Великороссия.
— Да, да, — кивнул мужчина. — Я что-то такое слышал. А что вы…
Но тут их прервали. За спиной Реутова проскрипела железная дверь — «Точно каюта!» — и кто-то, всунувшийся в помещение, быстро сказал:
— Вас к телефону господин полковник. Срочно!
— Дима, — обратился мужчина к кому-то, кто находился за спиной Реутова и о присутствии которого Вадим до этого момента не догадывался, — поговори пока с нашим профессором, я скоро вернусь.
И он поспешно вышел, а вместо него появился другой мужчина, и одет он был в военную форму.
Реутов от потрясения на мгновение даже забыл, что страшно хочет пить. Перед ним стоял, покачиваясь с каблука на носок, высокий черноволосый майор в повседневной общевойсковой форме, но со знаками различия жандармского отдельного корпуса. Означать это могло только одно, офицер этот служил в аэромобильной бригаде «Вой». На это же косвенно указывал и знак парашютиста, висевший на его широкой груди.
«Что это значит?»
— Майор Кабаров, — представился офицер казенным, лишенным эмоций голосом. — Скажите, Вадим Борисович, вы военнообязанный?
— Нет, — оторопело ответил Вадим. — Я… Я снят с учета по возрасту.
— Где проходили службу?
«Что за дурацкие вопросы?» — Реутов отказывался что-либо понимать, но и не отвечать, как он уже понял, было нельзя.
— Во 2-м казачьем корпусе.
— Когда? — спросил майор Кабаров.
— Во время войны, — устало ответил Вадим.
— Вы участник войны?
— Да, дайте, пожалуйста, пить! Я очень…
— Дам, — кивнул майор. — Но еще не сейчас. Ваше звание?
— Сотник.
— Строевой?
— Так точно. Послушайте…
— Отвечайте на вопросы!
В том, что, очнувшись в трюме корабля («Баржа, — вспомнил Реутов. — Давид сказал, что это баржа»), он не сразу вспомнил о допросе, ничего странного не было. Скорее, следовало удивляться тому, что сейчас — и притом так резко, как-то вдруг — Вадим вспомнил события, предшествовавшие беспамятству, во всех малоаппетитных подробностях. Он и удивился, потому что по роду своей деятельности отлично знал, каким должен быть эффект электрошока. Однако именно «машину Линдсмана» к нему в конце концов и применили. Сначала просто мотали жилы длинными разговорами «ни о чем», пытая жаждой и отвешивая время от времени больные, но более унижающие человеческое достоинство, затрещины, потом начали обрабатывать резиновыми дубинками, ну а закончили прибором ЭфСЛ-7М