— Марик?! — в полном обалдении спросил он, справившись наконец с первым потрясением. — А ты здесь откуда?
— На пару минут, — повторил Марк, которого здесь и сейчас Вадим ожидал бы увидеть не больше чем государя императора и кагана всея Руси Дмитрия Третьего.
— Ты мне, Вадик, прямо скажи. — Чем дальше, тем больше, ситуация эта Илье не нравилась, но и не поговорить, раз уж такой случай вышел, он тоже не мог. — Если я влез на чужую территорию, так и скажи. Я не маленький, не обижусь. Ты только скажи, и я исчезну.
В семь часов утра, как только открылись первые почтовые отделения, он заскочил в одно из них, на Красной улице, и проверил на терминале в общем зале свою электронную почту. Лунатик, как всегда, был точен и, судя по проделанной им за ночь работе, деньги свои получал не зря. Во всяком случае, он не только выслал Прохожему карту с обозначенной на ней точкой пеленга маячка, установленного Ильей на «Коч», но и выяснил, кому принадлежит этот стоящий на берегу богом забытого озера дом. Кроме того, в сообщении имелись ответы и на все остальные поставленные перед Карварским вопросы. Илья быстро распечатал письмо, уничтожил (вместе со всей имевшейся перепиской и памятью о ней) адрес, на который оно пришло, расплатился с дремлющим за стеклянной перегородкой служащим и, вернувшись в машину внимательно изучил добытую Лунатиком информацию. Первой реакцией на прочитанное было желание отойти в сторону и как можно скорее забыть и о Реутове, и обо всем с ним связанным. Однако, поразмыслив над ситуацией еще пару минут, Караваев решил, что должен все-таки с Вадимом поговорить, а уж потом можно и в тень уйти. Тем более, что от короткого разговора самому ему ничего плохого не будет: возник из неоткуда, в никуда и канет.
— Ты только скажи, и я исчезну, — закончил Илья.
— Ты о чем? — Судя по выражению лица, Реутов его просто не понял. — И вообще, как ты меня нашел?
— Как я тебя нашел, это отдельная история. — Илья достал пачку сигарет и хотел, видимо, закурить, но, перехватив быстрый взгляд Реутова, сначала предложил ему. — А вот ты… Вадим, ты можешь мне объяснить, что происходит? Или это военная тайна?
— Не знаю. — Выражение лица Реутова снова изменилось. Теперь он был явно озабочен, причем очень сильно. — Не знаю, Марик, что ты имеешь в виду, но…
«Значит, не знаешь, — покрутил мысленно головой Илья. — Ну-ну…»
— Вадик, ты семнадцатое апреля 62-го хорошо помнишь? — спросил он, с интересом ожидая, какой будет реакция Реутова, но или Вадим был великим актером, или чего-то не понимал сам Илья.
— Семнадцатое апреля? — Лицо Реутова не выражало ровным счетом ничего, кроме удивления. — Да, побойся бога, Марик! Я тебе с уверенностью не скажу, что я делал семнадцатого апреля прошлого года! А ты меня о шестьдесят втором спрашиваешь. Тридцать лет прошло!
— Тридцать лет, — неожиданно для самого себя начиная злиться, повторил за ним Илья. — Интересный ты человек, Вадим Борисович, неужели даже дату собственной смерти не помнишь?
Глава 4. Нелегалы
В месте, где поселился василиск, умирает всё: птицы и животные падают мёртвыми, растения чернеют и гниют, вода источников, в которых василиск утоляет свою жажду, становится отравленной.
— Вадим! — окликнула его обеспокоенная Полина, уже во второй раз появляясь в дверях дома. — Может быть, вы с господином в дом зайдете? На улице холодно, а я вам чай заварю или кофе…
— Благодарю вас, сударыня, — улыбнулся Марик, прежде чем Реутов успел ей что-нибудь ответить. — Но мне уже надо ехать. Жена, дети, то да се… — Вадиму показалось, что при этих словах в сухих внимательных глазах Греча что-то дрогнуло.
— А, может быть, все-таки зайдешь? — спросил он, испытывая при этом крайне противоречивые чувства. Реутов и хотел вроде, чтобы так неожиданно возникший из небытия фронтовой товарищ остался еще на какое-то время, но одновременно опасался, что продолжение разговора может оказаться сейчас слишком сильным испытанием для него самого. По-хорошему, ему вообще следовало бы побыть теперь одному, привести разбегающиеся мысли в порядок, успокоиться, прийти в себя. Но, как это, спрашивается, сделаешь, в присутствии Полины и остальных? А если еще к ним Марик присоединится…
— А, может быть, все-таки зайдешь? — спросил он из одной только въевшейся в плоть и кровь вежливости.
— Да, нет. — Греч был как бы задумчив, но разобраться в его состоянии мешали глаза. Не помнил Реутов у Марика таких глаз. — Не стоит. Не сейчас. Да и ехать мне действительно надо.
— Ну надо — значит надо, — не без облегчения в душе согласился Вадим.
— Ты вот что, — сказал Греч, уже совсем вроде бы собравшись уйти. — Дело, конечно, хозяйское, но учти, если смог я, другие тоже смогут. Так что времени у вас максимум до завтра, а потом отсюда надо уходить. И «Коч» лучше всего здесь оставить. Приметная машина. Во всех смыслах. Я бы, если хочешь знать мое мнение, добрался на лодке до Котлов или Ягодного и оттуда уже вызвал извозчика до Вящева, Черкасова или даже до Выборга. А там уже по чугунке, хочешь — в Ревель, а хочешь — в Петров. Все дороги открыты.
В принципе Греч был прав. Здесь, в этом доме, надолго оставаться не стоило, и машину если по уму, следовало сменить. Однако положение беглецов на самом деле было куда сложнее, и это обстоятельство Реутов осознал сейчас со всей определенностью. Ведь теперь, даже чтобы просто уцелеть, им необходимо будет все время бежать, и, возможно, бежать — в полном смысле этого слова — к чертовой матери из России. И как же прикажете это сделать без денег и документов? Но даже если и не заграница, то и тогда, пока дело это паскудное не распутается и не прояснится, ему, вернее, всем им четверым предстояло находиться на нелегальном положении, чтобы просто оставаться живыми и на свободе. И что с того, что охотится за ними все-таки не государство Российское — а Реутов чем дальше, тем больше убеждался, что так оно и есть — а только некая группа заинтересованных (знать бы в чем?) лиц, этому государству служащих. Что ему, Вадиму, или, скажем, Полине, до этого факта? Скрываться-то придется на полном серьезе, а для этого опять-таки нужны деньги и документы. Но ни того, ни другого у них не имелось. Не пойдешь же в банк за своими честным трудом на ниве народного просвещения заработанными деньгами! Ни кредитки, ни паспорта, — ничего у него на данный момент не осталось, да если бы и осталось…
— Если захочешь повидаться, — с какой-то странной интонацией, оставшейся Вадиму до конца не понятной, продолжил между тем Греч. — Завтра и послезавтра буду ждать тебя в чешской пивной на Гороховой. Знаешь, о чем говорю?
— Знаю, — кивнул Вадим, не слишком уверенный в том, что захочет, даже если сможет, пойти на эту встречу.
— Вот и хорошо. Там. С девяти до половины десятого вечера, — уточнил Марик. — Завтра и послезавтра.
— И еще, — добавил он спустя мгновение так, словно до последнего момента сомневался, стоит ли об этом говорить. — Тебе сейчас деньги, вероятно, нужны будут.
— Ну… — начал было Вадим, не зная толком, что на это ответить.
Но Греч понял его правильно.
— Держи, — сказал он, протягивая Реутову пластиковую карту «Триумфа». — Карта на предъявителя, на счету десять тысяч марок.
«Восемь тысяч рублей, — машинально перевел Вадим. — Это…»
Но додумать эту мысль Греч ему не дал.
— И вот, еще что, — сказал он и, быстро оглянувшись по сторонам, вынул из кармана плаща и протянул Реутову рукояткой вперед револьвер. — «Матеба», — пояснил Греч. — Но ничего лучше нет. Да и ствол не новый, ты это учти. Бог его знает, что на нем висит, но, с другой стороны, в твоих обстоятельствах с оружием как-то спокойнее будет. Как полагаешь?
Греч уехал, только следы шин на раскисшей от дождя дороге остались, да муть в душе, поднятая с самого дна его внезапным появлением.
«Застрелиться, что ли?» — с тоской подумал Реутов, все еще глядя вслед исчезнувшему среди деревьев «Майбаху». Но стреляться вроде бы глупо, а зажатая в руке рукоять револьвера наводила, как ни странно, на совсем другие мысли. Вадим посмотрел на револьвер, потом перевел взгляд на озеро, равнодушно скользнул им по серой недвижной воде, по мокрым унылым деревьям на том берегу и остановился на старой иве, едва удерживавшей равновесие на подмытом водой глинистом мыске…
«Метров сто шестьдесят… ветер восточный, метра три в секунду, никак не более…»
Он опустил веки, прислушался к себе, увидел внутренним зрением покосившееся дерево, купающее нижние ветви в высоко поднявшейся воде, и вдруг, рывком взбросив руку с оружием вверх, открыл глаза.
«В яблочко!» — Ствол револьвера выцеливал ровно то место на стволе, которое он себе загадал, и, как ни был удивлен этим Вадим, в душе он твердо знал, будь там, в ста шестидесяти метрах от него белая мишень с черными кругами, и прогреми сейчас выстрел, пуля легла бы, как минимум, в девятку.
«А если человек? — задумался с поразившим его самого холодным любопытством, и сам же себе ответил: — Тогда только в грудь… У этой дуры рассеивание, должно быть, не слабое…»
Он постоял еще минуту, бездумно рассматривая противоположный берег, потом пожал плечами и пошел в дом.
— Кто это был? — спросила за всех Полина. Во взгляде ее читалась тревога, усилившаяся, кажется, еще больше, когда она увидела, как выкладывает Вадим на стол — прямо среди чашек и блюдец — принесенные им с улицы дары («А что, если это дары данайцев?»): револьвер, картонку с патронами и пластиковую карточку ганзейской кредитной фирмы «Триумф».
— Это был… — Реутов чувствовал на себе напряженные взгляды всех троих, но сам смотрел только на Полину, прямо ей в глаза. «Желтовато-золотистые… золотисто-желтые… А почему, собственно, нет? В одной лодке плывем». — Ты не знаешь — спросил он, не очень, впрочем, надеясь на положительный ответ, — у твоей тети здесь нет, случайно, терминала?