никогда.
О том, что Рубинштейн не просто так предоставил Домфрону свою виллу, Илья догадался и сам. Но в половине девятого господин Заманек из Брно переслал ему электронную копию допроса некоего Мариуса Ландвердена, осуществленного полицией Вены в 1989 году, и кое-что начало проясняться. Судя по показаниям «финансового консультанта» из Женевы, «Невский Заем» являлся одним из тех «доверенных» банков, через которые проходили «африканские» деньги Домфрона. Разумеется, ни для германских, ни для российских властей криминалом это не являлось. Ведь на «электронных ассигнациях» не предусмотрено никаких дополнительных, кроме определенных соответствующим казначейством, надписей, поясняющих источники их, то есть ассигнаций, происхождения. Однако для Караваева эта информация оказалась свидетельством первостепенной важности. Он знал, свои деньги князь, кому попало, в руки не даст. Другое дело, что банк Рубинштейна являлся солидным финансовым учреждением и репутацию в каганате имел такую, которая позволяла иметь в клиентах не только известных купцов и промышленников, но и многие государственные учреждения. Из чего, в свою очередь, следовало, что никаких проблем с привлечением к охране «Итальянского палаццо» в Гатчине полиции и жандармерии у банкира не возникнет. А ведь там должны были быть еще и собственные люди Рубинштейна и Домфрона. Вот и думайте, Илья Константинович, как вам через все эти препоны и рогатки пройти.
Однако наряду с плохими имелись и хорошие новости. Во-первых, публичность и развитый эстетический вкус, как ни странно сыграли с Глебом Рубинштейном плохую шутку. «Итальянское палаццо» — памятник архитектуры XVIII века, и в Интернете имелись его многочисленные фотографии и описания. А, во-вторых, тот же господин Заманек, который, насколько знал Илья, на самом деле жил довольно далеко от Брно и звался в миру Людвигом фон Ратенау, сообщил, что, по не вполне проверенным данным, господин Постников, являвшийся ныне начальником службы безопасности «Невского Заема», а до выхода в отставку служивший во 2-м управлении жандармского корпуса, был, что называется, нечист на руку. Из-за этого, собственно, и вылетел в свое время из жандармов. Но это, так сказать, цветочки, их к делу не подошьешь. Значительно серьезнее, что в свое время Постников был замечен в связях с голландской разведкой, о чем в каганате то ли не знали, то ли предпочитали «не знать». Оно бы и ничего, но по законам каганата обвинение в шпионаже для бывшего контрразведчика срока давности не имело. И если бы кто-то сделал эту информацию «достоянием общественности», открутиться не смогли бы ни власть предержащие, ни полковник Постников.
Поэтому сейчас, расположившись за угловым столиком чешской пивной на Гороховой улице, Караваев раскрыл свой терминал и, в ожидании заказанного пива, послал по известным ему адресам несколько запросов. Его интересовала вся подноготная Ивана Силовича Постникова, знать которую в нынешней ситуации было бы весьма полезно, а также информация по «Итальянскому палаццо», на самом деле больше похожему на европейский замок эпохи высокого Возрождения. Получить последнюю Илья твердо надеялся хотя бы из одного из нескольких российских или зарубежных источников.
Реутов на встречу не пришел. По правде говоря, означать это могло, все что угодно, но Илья делать поспешные выводы не стал. В конце концов, он Вадиму свою помощь предложил, и теперь уже Реутов должен был решить, воспользоваться ею или нет. Могло, разумеется, случиться и так, что сегодня он просто не смог прийти. Дело, как говорится, житейское. Тем более в Реутовских обстоятельствах. На такой случай Илья, собственно, и назначил не один, а два вечера.
«А надо было, наверное, три… Но время, время где, мать их всех, взять?!» — И Караваев совсем решил уже уйти из пивной, но в десятичасовых новостях центрального телевидения, которые он смотрел на экране вычислителя, появилось сообщение о перестрелке в одном из столичных ресторанов. Оно бы и ладно. Перестрелка, и перестрелка. Такое могло случиться в любом крупном городе, но журналист, комментировавший сообщение, упомянул, что по непроверенным данным офицером, оказавшим вооруженный отпор бандитам, был не кто иной, как генерал от кавалерии Спиридон Макарович Шуг. Остальное Илья мог сообразить и сам. В случайности подобного рода он, разумеется, не верил и, зная то, чего не знали ни журналист, ни его аудитория, моментально представил себе, что там произошло на самом деле. Во всяком случае он понял главное. Скорее всего, девочка эта шикарная, за которой ухаживал Реутов, потащила его за помощью к своему всесильному папеньке, а там их, соответственно, ждали. Однако если бы Реутова в той перестрелке положили или захватили, об этом не преминули бы сообщить, раз уж назвали имя генерала. Вадим ведь, наверняка, был там не один, а с генеральской дочкой. К тому же он по-прежнему числился в пропавших без вести. Следовательно, Вадик снова ушел, и это Караваева как раз нисколько не удивило. Если Реутов был сейчас хотя бы вполовину так хорош, как тридцать лет назад, — а, судя по тому, как он «соскочил» с баржи, так оно и обстояло — взять его будет совсем не просто.
Впрочем, Илья понял и кое-что еще. Положение Реутова хуже некуда, и, значит, не получив помощи от Шуга, он, наверняка, придет искать ее у Караваева. Вот только успеет ли до завтра?
«А что если не успеет? Иди его потом ищи, нелегала!»
Но пока это была всего лишь вероятность, а не свершившийся факт. И, следовательно, беспокоиться об этом не следовало.
«Значит, завтра», — решил Илья и, расплатившись, вышел из пивной.
На улице накрапывал мелкий дождик, но это оказалось даже к стати. Мало прохожих, плохая видимость, и, следовательно, никто не разглядит и не запомнит одинокого мужчину в кепке, вышедшего на пустынную улицу из ресторана в начале одиннадцатого. А от камеры уличного наблюдения Илья прикрылся рукой, как бы защищая от ветра и дождя слабый огонек зажигалки.
На душе было пасмурно. Там тоже накрапывал мелкий унылый дождь. Но дело было, разумеется, не в Реутове и связанных с ним проблемах. Просто сейчас Илье очень хотелось повидаться с Зоей и, возможно, даже провести с ней ночь, но делать это не стоило по многим причинам, и он это хорошо понимал. Однако как это ни удивительно еще больше ему хотелось увидеть Веронику, по которой — вот уж никогда такого от себя не ожидал — он успел соскучиться. Повидаться… погладить по головке, поговорить о чем-нибудь, почитать книжку, поиграть, в конце концов. И от невозможности это сделать, Илья расстроился даже больше, чем оттого, что будет и в эту ночь спать один.
Как и договаривались, Лили подобрали на Завальной-Кольцевой. Однако, едва увидев женщину, ожидавшую их на улице, у закрытого на ночь книжного магазина, Реутов почувствовал, как у него физически сжимается сердце. Тут, что называется, к доктору не ходи, сразу видно, что у «госпожи Казареевой» случились немалые неприятности, причем такого сорта, что скрыть это от окружающих она не могла или не умела, что, в принципе, одно и то же. Лилиан выглядела так, что первым делом в голове у Вадима мелькнула известная фраза про то, что краше в гроб кладут, а уже потом он задумался о причинах такого ее состояния. Лилиан была смертельно бледна, вокруг глаз — черные круги, а сами глаза — красные, как будто она полдня проревела.
«А что, если и в самом деле?» — Мысль эта Реутову вовсе не понравилась, так как слез он от Лили ожидал в последнюю очередь. Скорее уж от себя. Однако, судя по всему, он ее просто плохо знал, или ситуация была еще хуже, чем они предполагали. Но куда уж хуже того, что случилось сегодня с ними самими, Вадим просто вообразить не мог. Фантазии не хватало.
— В посольство нам нельзя, — сказала Лили, устраиваясь на заднем сиденье рядом с Полиной. — И вообще ни к одному аргентинскому представительству не приближаться. Поехали!
— А теперь поподробнее, пожалуйста, — попросил Давид, трогая с места.
— Посольство обложено, — сообщила Лилиан, закуривая. Голос ее не дрожал, но звучал напряженно. — Нас там ждут. — Она замолчала на мгновение, затягиваясь, выдохнула дым и продолжила тем же несколько искусственным тоном: — Я связалась с Робертом.
— Правильно сделала, — кивнул Давид, не оборачиваясь. Вот его голос, как тут же отметил Вадим, ничуть не изменился.
— Роберт сказал буквально следующее. Нами, тобой и мной, интересуются не только русские. Поэтому в Буэнос-Айрес нам, в любом случае, пока нельзя. Он сказал, ситуация странная. И это ему очень не нравится. Мне, честно говоря, тоже. Роберт сейчас пытается выяснить, что происходит, но никто ничего не знает или не хочет говорить.
— Так и сказал? — Давид спрашивал таким тоном, как если бы разговор шел о сущих пустяках, однако проехал мимо указателя на Старую Руссу, и Реутов, заметивший его оплошность, решил деликатно Казареева поправить.
— Ты проскочил поворот, — сказал он максимально нейтральным тоном. — Но не страшно, развернешься…
— Так и… — одновременно с ним начала Лили.
— Нам надо заскочить в одно место, — перебил их обоих Давид. — А оттуда уже прямиком на Руссу.
— Что за место? — удивился Реутов, на мгновение даже забыв, о каких ужасах рассказывала Лилиан.
— Увидишь, — отмахнулся Казареев. — Что он еще сказал?
— Сказал, что попытается открыть нам «окно» в Персию или Орду, но это требует времени. А пока рекомендовал держаться подальше от официальных представительств, даже если мы смогли бы прорвать блокаду.
— Понятно. — Давид расстроенным не казался, и Реутов подумал, что или Казареев чего-то в этом роде и ожидал, или им всем, и ему в первую очередь, надо учиться у отставного морского пехотинца самообладанию. Сам он, пожалуй, так говорить сейчас не смог бы.
— Что-то еще? — между тем поинтересовался Давид.
— Да, — подтвердила Лилиан. — Он предложил проверить рессоры.
— Рессоры в порядке, — хмыкнул Давид, а ничего не понявший в этой части разговора Вадим обратил внимание, что они опять оказались в районе сортировочной станции.