И тут Вадим вспомнил, что видел — и неоднократно — статьи Эккерта в «Вестнике естественных наук», в «Следопыте» и других журналах, хотя сам их вроде бы никогда не читал.
— Вот к нему я бы вам и рекомендовал обратиться, — продолжил между тем свою мысль Стеймацкий. — Если кто-то и сможет вам что-нибудь рассказать про «Шарашку» и прочие связанные с медициной истории, так только он.
Реутов вышел от профессора в состоянии легкой прострации, вызванной двойственностью ощущений от состоявшегося разговора. С одной стороны, как это ни странно, учитывая возраст собеседника, визит к Стеймацкому оказался совсем не бесполезен. Старик пребывал, что называется, в здравом уме и твердой памяти. И как бы не оценивать то, что рассказал Николай Евграфович, слова его однозначно подтверждали то, что Вадим успел узнать о своей несостоявшейся смерти. Однако, с другой стороны, конец разговора со всей определенностью уводил Реутова туда, куда он идти вовсе не желал. И дело было даже не в грязных тайнах прошлого царствования, копаться в которых Вадим как человек интеллигентный не желал из вполне понятной брезгливости. Дело в другом. В том, что гипотеза — если, конечно, предположение, сделанное Стеймацким, вообще можно назвать гипотезой — прямиком вела в такое болото антинаучных и, следовательно, противных самому духу науки, «теорий», а, попросту говоря, околонаучных мифов, что Вадиму даже думать об этом казалось противно. Но и не думать об этом он не мог тоже.
Реутов прошел по улице Кроми и по памяти свернул налево. На глаза попалась табличка с названием улицы. «Розена». Латышское слово ему ничего не говорило, но, опускаясь, взгляд упал на витрину аптеки, и Вадим увидел в зеркале, на фоне которого были выставлены какие-то баночки с кремами, отражение улицы за своей спиной. Увидел, и его неожиданно обдало холодной знобкой волной, потому что он узнал лицо мужчины в застегнутом на все пуговицы темном плаще, неторопливо шедшего по улице Кроми. Это лицо он уже видел сегодня утром, когда искал дом профессора.
«Он сидел в кафе…»
Так все и обстояло. Когда Реутов нашел, полагаясь только на зрительную память, эту улицу, то хотел было зайти в единственное открытое в этот ранний час кафе и спросить, не знает ли кто проживающего поблизости старого профессора…
Вадим свернул на улицу Розена, прошел, не ускоряя шаг — торопиться ему теперь было просто нельзя, — до Дома, затем свернул направо, на улицу Скупу, и снова увидел мужчину со стриженными коротким ежиком русыми волосами и сухим — каким-то никаким — лицом. Ошибки быть не могло. Человек совершенно очевидным образом шел за ним.
Чувствуя спиной чужой взгляд, Реутов прошел по Скупу и снова свернул направо, — на улицу Тригони, которая по ощущениям должна была опять вывести его на Кроми, и почти сразу увидел темную арку подворотни, ведущей куда-то в глубину массива тесно сгрудившихся старинных домов. Он задержался на минуту, неспешно закуривая очередную папиросу и позволяя тем самым шедшему за ним «шпику» — а то, что это именно «хвост», Вадим уже не сомневался — увидеть, куда он пойдет дальше, и вошел в подворотню. Все дальнейшее произошло, как в плохом кино — или, наоборот, хорошем — и даже ощущения Реутова были вполне «киношными». Сознание как бы раздвоилось, и одна его часть, погруженная в холодное спокойствие боевого транса, совершала «на глазах» у другой части, которая с каким-то удивительным равнодушием наблюдала за происходящим как бы из «зрительного зала», вполне ожидаемые от героя триллера действия.
Реутов быстро прошел по погруженной в полумрак узкой кишке подворотни, миновал маленький двор-колодец, свернул направо в очередной открывшийся перед ним проход и, миновав его, затаился за углом в еще одном крошечном дворике. Остальное являлось делом техники. «Хвост» оказался плохо подготовленным или слишком самонадеянным, что сути дела не меняло, потому что Реутов в свое время не просто набил руку на бесшумном взятии языков, а буквально собаку съел на этом деле. К слову, и собак съедено было в тех рейдах немало. Так что неизвестный даже охнуть не успел, как оказался лежащим на спине в положении, исключающем не только возможность к сопротивлению, но даже и возможность дышать по собственному усмотрению.
— Отвечать быстро и только правду, — сказал Реутов, наклонившись к самому лицу лежащего на земле человека. — Но если ты готов принять смерть ради идеи, не таись, скажи. Я не злой, чик, и ты — там. Готов? — спросил он через секунду и, увидев утвердительное моргание, чуть ослабил хватку на горле беспомощного пленника. — Имя, фамилия, воинское звание, часть? — перечислил он автоматически, ощущая себя не здесь и сейчас, а там и тогда.
— Юрис Ирбе, поручик, губернское жандармское управление, отдел контрразведки, — задыхающимся голосом произнес мужчина, в серых глазах которого появилось выражение страха, если не ужаса. Еще бы, он ведь был жандармом мирного времени, и его, наверняка, не предупредили, чем может кончиться это «простенькое» задание.
— Кто приказал за мной следить? — спросил Вадим, одновременно чуть нажимая на болевую точку под ухом, являющуюся проекцией тройничного нерва. Не то чтобы он собирался мучить этого Ирбе, но и дать понять, что церемониться не будет, тоже следовало.
— Полковник Имант Лаготкис, — слабо охнув от боли, прошептал несчастный поручик.
— Кто он?
— Заместитель начальника отдела.
— Задание официальное? — спросил Вадим.
— Секретное, — выдохнул Ирбе, дышать которому в полную силу, Реутов по-прежнему не позволял.
— Что значит, секретное? — Вадим попытался скрыть свое удивление, надеясь, однако, что поручику Ирбе не до того, чтобы заниматься физиогномикой.
— Это операция Центрального Штаба.
— Откуда это известно?
— Господин… — Ирбе поперхнулся. — Господин полковник сказал.
— Суть задания.
— Следить за домом профессора Стеймацкого.
— И? — Реутов снова, но уже чуть сильнее нажал под ухом.
— Не надо! — взмолился жандарм. — Проследить за объектом разработки, если таковой появится.
— Кто этот объект? — спросил Вадим, обдумывая услышанное.
Их предположение, кто бы ни были эти они, что он появится у дома Стеймацкого, косвенно подтверждало правильность направления его собственных поисков. Над этим стоило подумать, но, разумеется, не сейчас.
— Вы. У меня в кармане ваша фотография.
— Сообщить успел?
— Нет.
— Есть второй?
— Нет, — снова сказал поручик и поспешил объяснить. — Из-за секретности… Лаготкис не хотел привлекать лишних людей.
— Вокзал? Порт? Аэропорт? — спросил Вадим, решив, что убивать этого контрразведчика не будет. Не потому что пожалел, а потому что понял, что не сможет. В бою другое дело, а так… Не фронт, не война…
— Я думаю, как обычно, — сразу же ответил Ирбе. — Аэропорт, дороги… Но вряд ли большими силами.
— Я тоже так думаю, — кивнул Вадим, отправляя поручика в «объятия Морфея», часа, как минимум, на три.
— Приятных сновидений, — добавил он, начиная обыскивать бесчувственное тело.
Глава 7. На ловца и зверь…
Аспид — ядовитая змея, распространенная обычно в Южной Азии, Африке и тропической Америке.
Удивительно, каких только людей нет в многомиллионном городе, где, как в Ноевом ковчеге, найти можно, что называется, каждой твари по паре. Если знать, разумеется, где искать. Но Илья знал, где и как искать тех, кто мог бы, если и не заменить организацию, которой у Караваева теперь не было, то, во всяком случае, облегчить ему «жизнь». Контактный телефон Ивана Типунова выдал Илье диспетчер цюрихского отделения АВВК[58], но, естественно, не сразу, а только после того, как удостоверился, что известный ему по прежним обращениям абонент Паладин и сам числится в списках ассоциации под именем Якоб де Куртнэ и, соответственно, является именно тем, за кого себя выдает. Последнее означало, что Паладин не только имел ключи доступа к «внутреннему пространству» организации, но и знал оба пароля: общий и «абонентский». Ассоциация Ветеранов Вооруженных Конфликтов уже более двадцати лет служила легальным прикрытием международного союза наемников, что, впрочем, являлось секретом Полишинеля для всех заинтересованных сторон. Кое-кто знал так же и то, что «диспетчерская», тщательно скрытая в недрах официально зарегистрированной в семи разных странах «общественной» организации, исполняет роль вербовочного пункта. Но о том, как с ней связаться, знали немногие, и Илье пришлось рискнуть. Если кто-нибудь когда-нибудь заинтересуется Паладином, то «особые приметы» — ключи доступа и пароли — выведут его на ФОВИ[59], а расследование там, внутри высшего руководства запрещенной в Греции, Византии, Эмирате и Иудее организации, если таковое, конечно, вообще может случиться, заставит некоторых людей задуматься над вопросом, была ли смерть Аспида непреложным фактом, и не оставил ли он, если действительно умер, приемника? Однако кто не рискует, тот не пьет шампанское. И Караваев решил рискнуть, тем более, что другого способа быстро найти квалифицированных специалистов у него не имелось.
С Иваном Типуновым он встретился лично. Встреча состоялась в небольшом ресторанчике за Нарвской Заставой и представляла для Ильи дополнительный риск. Изменить внешность кардинальным образом он не мог, а грим — легко различимый на близком расстоянии — мог опытного человека просто отпугнуть. С другой стороны, делать свои приметы известными кому бы то ни было, Караваев не хотел, поэтому кое-какие меры для защиты своего инкогнито все-таки предпринял. Он покрасил волосы, став седеющим блондином, вставил в глаза контактные линзы голубого цвета, приклеил усы подковкой, и, надев на правое колено лангет, стал хромцом, что объясняло и наличие палки в руках, на которую он тяжело опирался при ходьбе, а так же некоторую, вполне естественную для хромца, сутулость. Сменил Караваев и стиль одежды, выбрав для нового образа костюм тройку, который вместе с длиннополым серым плащом хорошо скрадывал его все еще атлетическое телосложение, и белоснежную рубашку с черным галстуком. Ортопедические ботинки и вполне принятые в их кругах перчатки из тонкой кожи на руках довершали портрет немолодого мужчины с богатым военным прошлым. Типунов тоже, судя по всему, предпринял некоторые меры предосторожности, но его грим Илью волновал мало, как и тот парень, который следил за ними в бинокль из припаркованной напротив ресторана машины. Он только спросил Ивана — «Твой?» — и, получив утвердительный ответ, перешел к делу.